– Никто, – спокойно произнес он.

– Как так? – лицо молодого человека дернулось еще раз.

– А так. – Широков приподнял одно плечо. – Никто, и этим все сказано.

– Значит, вы отказываетесь помочь нам? – В голосе московского гостя послышались угрожающие нотки.

– Отказываюсь.

– И карту не дадите?

– Не дам.

– Об этом здорово пожалеете, – предупредил гость.

– Постараюсь, чтобы этого не было, – спокойно и тихо проговорил Широков.

Пограничник этот, с майорскими погонами на плечах, был непонятен московскому гостю, он не привык, чтобы ему отказывали.

– Пошли отсюда! – скомандовал гость своей компании и круто, на одном каблуке повернувшись, вышел из кабинета коменданта.

Слово свое он сдержал – он вообще не любил, чтобы кто-то перечил ему и тем более – становился на его пути. Ну что для него какой-то седеющий провинциальный майор – седьмая спица в колеснице, – над ним столько начальников, которые накостыляют ему по шее так лихо, что строптивый мухомор этот даже имя свое забудет. Не говоря уже о большем…

Через некоторое время комендатура Широкова была слита с другой комендатурой, – по новой классификации, к слову, комендатур не стало совсем, их переименовали в отделы; заставы сделались отделениями, комендатуры отделами, отряды – а всякий погранотряд по значимости был приравнен к армейскому полку, – стали службами. Обозначения эти, спущенные сверху, были непривычны для уха Широкова – в них нет ничего пограничного…

Ну как можно было старое русское слово «застава», понятное всякому уху от Калининграда до Владивостока, заменить на жандармское словечко «отделение»? Кто-то переусердствовал очень уж слишком.

В новой, укрупненной структуре места для Широкова не нашлось, и он очутился, как принято говорить в таких случаях, за штатом.

А быть за штатом – это все равно, что находиться в мертвой зоне, где лишний раз не шевельнешься, не чихнешь, не сделаешь зарядку – там вообще нет никакого движения. Работы нет, а находиться без работы Широков не привык – без работы человека обязательно засасывает трясина, увязаешь в ней с руками и ногами, по самую макушку и в конце концов делаешься никем.

Плюс ко всему Широкова, который никогда не имел недоброжелателей, появился недоброжелатель – такой же, как и он майор, только работал этот майор не в низах, не ползал по буеракам на брюхе, превращая в дыры и лохмотья пятнистый защитный костюм, а больше корпел над бумагами, готовя руководящие указания, сидел на заседаниях, иногда вещал с трибуны, проводя воспитательную работу, и так далее – в общем, был этот майор похож на настоящего клеща.

Первый раз он появился в комендатуре, когда та была уже укрупнена, и Широков остался не у дел – думал, что вообще задвинут в дальний угол и его не видно, теперь к нему вряд ли кто прицепится, но это оказалось не так. Прицепились.

Подвижной, моторный, с зоркими глазами, майор из регионального управления, – умеющий, как он считал, хорошо отличать настоящее от ненастоящего – вызвал к себе Широкова и, глянув на него недовольно, почти брезгливо, покачал головой:

– Ну, вы и даете, майор! Решили поссорить пограничные войска с армией? Ну и ну!

– Даже не думал, – жестким тоном, словно бы в глотку ему попала пыль, проговорил Широков и поморщился – не понравился ему этот румяный пряник.

– А думать надо… Хотя бы иногда, – становясь еще более брезгливым, произнес гость, – фамилия его была Бузовский. – Это еще никому не мешало. Понятно?

– Так точно! – коротко ответил Широков, – он решил не ввязываться в перепалку и задавил в себе внезапно появившуюся злость (с ним еще никто не разговаривал таким тоном, поэтому основания для злости были), разом становясь спокойным, даже отрешенным.

А когда он загоняет себя в такое состояние, как в некое помещение, то на него можно давить сколько угодно, ни одна ядовитая стрела не достигнет цели, поэтому Бузовский мог яриться сколько угодно, мог вообще вспыхнуть костром – на Широкове ни одна шерстинка не загорелась бы.

– Смотрите, майор, теперь вы находитесь под контролем, – произнес Бузовский предупреждающе, с назиданием в голосе, ткнул в воздух указательным пальцем и добавил: – Под моим личным контролем!

– Так точно! – выбил из себя Широков и усмехнулся: в конце концов он с этим борзым майором находится в одном звании, что Бузовский – майор, что он… Хотя Бузовский моложе и при его связях, гоноре и приближенности к партии, заменившей КПСС, может стать генералом, а Широков генералом не станет никогда. Да и хребет у него не такой гибкий, как нужно.

С другой стороны, верно говорят: миром правят не те люди, которые умные, а те, которым больше повезло.

Редкостное озеро, где водились невиданные породы рыб, а берега сохранили древнюю первозданность, которое пытался защитить Широков, было отдано на потребу бывшему знатоку реставрированной мебели – вскоре на берегах его заурчали моторы автомобилей и послышались звонкие голоса бойцов строительного батальона.

Вместе с бойцами прибыл и целый отряд смуглых мужиков в тюбетейках – для выполнения черновых работ.

Первобытная красота озера была испоганена, раздавлена, словно яйцо, сваренное всмятку, а потом сброшенное со стола на каменный пол; Широкову, который несколько раз приезжал на озеро, это было больно видеть.

Но поделать что-либо он не мог.

В последний раз, приехав на озеро на своем «уазике» и оглядев высокие, подпиравшие макушки сосен палаты бывшего мебельного короля, он поморщился – король этот, человек нехорошей масти, погубит озеро, разве непонятно? Почему это не могут усвоить Бузовский и министерские «шестерки» с лампасами на штанах?

Сосны были острижены от веток по самую макушку и больше походили на пальмы, чем на сосны, земля изуродована траншеями, исчеркана, утрамбована колесами тяжелых грузовиков.

Широков сжал кулаки: попался бы ему сейчас на глаза этот Бузовский!

Немое желание его, словно некий клич, было услышано, он увидел Бузовского, возникшего в дальнем углу строительной площадки.

Майор Бузовский был доволен самим собою и своей жизнью – он был сыт, хорошо одет и обут, стремительно шел вперед по службе, имел крепкие связи не только в своих кругах, но и в кругах более высоких, считался желанным человеком в ресторанах (а Широков последний раз посещал ресторан, когда еще была жива Аня, – проездом в Самаре, на железнодорожном вокзале), в общем, многое что возвышало Бузовского над Широковым… Правда, боевых орденов и медалей у Бузовского не было, а у Широкова были…

Хотел Широков незаметно покинуть барскую площадку, которую опекал Бузовский, но что-то удержало его, и он остался стоять под корявым развесистым дубом, от которого почему-то пахло хлебом. Может, это был особый дуб? Хлебный, сухарный или что-нибудь в этом роде?

Бузовский, по-хозяйски заложив руки за спину, прошелся по площадке, осмотрел механизмы и людей, в нескольких местах остановился, выговаривая что-то рабочим. Те почтительно согнулись перед ним, покивали согласно стрижеными головами, украшенными тюбетейками, и вновь принялись за дело – вполне возможно, с учетом замечаний, а может быть, и нет: нынешних работяг, зашибающих деньги на стройках, – и немалые причем деньги, – понять бывает трудно, но Бузовский и не стремился их понимать.

Он отдавал приказы, при этом нисколько не сомневался в том, что приказы эти будут исполнены.

Из подъезда строящегося дворца неожиданно вышел человек, которого Широков узнал сразу – это был тот самый чиновник, что требовал от него карту Снежного озера и здешних мест, – злится этот деятель, наверное, до сих пор… Наверняка злится, ибо чиновники злопамятны.

Увидев Бузовского, молодой человек призывно помахал ему рукой и поспешил навстречу. Не все майоры бывают тупы и упрямы, как Широков, есть, слава богу, еще офицеры, которые понимают, какое важное государственное значение имеет эта стройка, только благодаря таким людям еще стоит на ногах наша страна, – не будь Бузовских, мы бы давно лежали на боку…