— И все это время ты провел здесь? — спросила я.

— Почти, — ответил он. — Иногда я стоял вон там, — указал он на пол примерно в футе от себя. — Но по большей части я стоял здесь.

Я улыбнулась — меня совершенно очаровал он сам и его сказки. Он был именно таким юношей, какие мне нравились: не скучный зануда, а изобретательный, забавный и такой милый!

— Я ждал тебя так долго, что теперь не могу поверить, что ты наконец пришла. Ты настоящая? — спросил он. — Или это разыгралось мое воображение, изголодавшееся по «Гиннессу»?

— О, я абсолютно настоящая, — заверила я его. Хотя сама не была в этом так уж уверена. И так же не была уверена в том, что он был настоящим.

— Я хочу, чтобы ты была настоящей, и ты говоришь мне, что ты настоящая, но мне это может только казаться. Все это так сложно — ты понимаешь меня?

— Понимаю, — серьезно подтвердила я. Он меня околдовал.

— Можно мне получить банку «Гиннесса»? — спросил он.

— Ой, не знаю, — испуганно пискнула я, забыв на минуту, что околдована.

— Девятьсот лет, — напомнил он мне мягко.

— Да, я знаю, — кивнула я, — но это пиво Дэниела. Он заплатил за него и хотел угостить меня… Ну ладно. На, держи.

— Может, заплатил за него Доналд, но предназначалось оно мне, — сообщил он мне конфиденциально, и я почему-то поверила ему. — Доналд и сам бы захотел мне его отдать, — продолжал незнакомец, принимая из моих рук банку пива.

— Дэниел, — рассеянно поправила я его и посмотрела в сторону холла. Там я разглядела головы Карен и Дэниела, склоненные друг к другу. Непохоже было, чтобы в данный момент пиво очень волновало Дэниела.

— Может, ты и прав, — согласилась я.

— Есть только одна проблема, — сказал юноша.

— Какая?

— Видишь ли, если ты — лишь мое воображение, тогда, по определению, твое пиво тоже будет воображаемым. А воображаемый «Гиннесс» и вполовину не так хорош, как настоящий.

Он говорил с еле заметным, очень лиричным и приятным акцентом. Мне этот акцент показался очень знакомым, но я никак не могла вспомнить, где я раньше могла его слышать.

Молодой человек открыл банку и вылил ее содержимое себе в горло. Он выпил все единым залпом. Должна признаться, что на меня это произвело впечатление! Немногие люди смогли бы повторить такой трюк. Лично я видела еще только одного человека, способного на это: моего отца.

Я была в восхищении от этого мужчины-ребенка, кем бы он ни был.

— М-м-м, — задумчиво произнес он, глядя на пустую банку. — Трудно сказать. Это пиво похоже на настоящее, но, с другой стороны, я мог и вообразить его себе.

— Вот, — сказала я, протягивая ему вторую банку. — Это настоящее, обещаю.

— Почему-то я доверяю тебе. — И он взял вторую банку и повторил представление.

— Знаешь, — медленно проговорил он, вытирая рот ладонью, — пожалуй, ты была права. А если «Гиннесс» настоящий, то и ты тоже настоящая.

— Мне тоже так кажется, — произнесла я печально. — Хотя зачастую я в этом не очень уверена.

— То есть иногда ты чувствуешь себя невидимой? — спросил он.

Моя душа взлетела куда-то ввысь. Никто, никто никогда не спрашивал меня об этом, а ведь именно так я чувствовала себя большую часть времени. Я стояла как зачарованная. Удивительно: меня кто-то понимал. Совершенно чужой мне человек заглянул в мою душу и разобрался в моей сущности. От восторга, радости и надежды я чуть не теряла сознание.

— Да, — слабо сказала я. — Иногда я чувствую себя невидимой.

— Я тоже, — кивнул он.

— О.

Мы опять замолчали и некоторое время просто смотрели друг на друга, улыбаясь.

— Как тебя зовут? — неожиданно спросил он. — Или можно называть тебя богиней «Гиннесса»? Или сокращенно БоГи. Правда, в последнем случае я смогу по ошибке принять тебя за беговую лошадь и поставить на тебя на ближайших скачках. А ты, скажем прямо, не очень-то похожа на лошадь, хотя ноги у тебя очень красивые… — Здесь он опустился на пол и внимательно рассмотрел мои колени. — Да, очень красивые, — продолжил он, поднимаясь. — И все равно я не думаю, что ты сможешь выиграть скачки «Гранд нэшнл». Хотя вполне возможно, что ты придешь в первой тройке. Полагаю, все равно можно будет поставить на тебя. Посмотрим, посмотрим. Так как тебя зовут?

— Люси.

— Значит, Люси? — задумался он, глядя на меня зелеными-зелеными и слегка красными глазами. — Хорошее имя для хорошей женщины.

Я наконец сообразила, что у него за акцент. Чтобы удостовериться в верности своей догадки, я спросила:

— А ты случайно не… ирландец?

— Конечно, я ирландец, — сказал он с утрированным ирландским акцентом и исполнил небольшой национальный танец.

— Я тоже ирландка, — радостно сообщила я.

— Что-то не похоже, — засомневался он.

— Ирландка, — настаивала я. — По крайней мере оба моих родителя — ирландцы. Наша фамилия — Салливан.

— A-а, точно, это настоящая ирландская фамилия, — признал он. — А меня зовут Гас. Друзья же сокращенно называют меня Огастас.

Очаровательно. И с каждой минутой все очаровательнее и очаровательнее.

— Очень приятно познакомиться, Люси Салливан, — сказал он и пожал мне руку.

— И мне очень приятно познакомиться с тобой, Гас.

— Нет, пожалуйста, называй меня просто Огастас, — запротестовал он, не отпуская мою руку. — Просто Огастас, я настаиваю.

— Если ты не против, то я предпочла бы называть тебя Гас. Выговаривать каждый раз «Огастас» слишком сложно.

— Ну, если ты хочешь соблюсти все формальности, то так и быть, зови меня Гас.

— Спасибо.

— Это свидетельствует о твоем хорошем воспитании.

— Ты так думаешь?

— Да! У тебя прекрасные манеры, ты ведешь себя деликатно и вежливо. Полагаю, ты играешь на пианино?

— Э-э… нет. — Я не понимала, что вызвало такую внезапную смену темы. Мне страшно хотелось сделать ему приятное и сказать, что да, я играю на пианино. Но в то же время я боялась говорить откровенную неправду — вдруг он захочет, чтобы мы прямо здесь и сейчас сыграли дуэтом.

— А на скрипке?

— Э-э, нет.

— А на свистульке?

— Нет.

— В таком случае — на аккордеоне?

— Нет, — сказала я, желая, чтобы он перестал расспрашивать меня о моих отношениях с музыкальными инструментами.

— Судя по твоим запястьям, ты вряд ли играешь на боране^[15]. Но больше инструментов не осталось, значит, ты играешь на боране.

— Нет, и на боране я не умею играть.

О чем он вообще говорит?

— Что ж, Люси Салливан, ты меня загнала в тупик. Так скажи же мне, какой твой инструмент?

— Какой инструмент?

— Тот, на котором ты играешь.

— Но я не играю ни на каком инструменте.

— Что? Ну, раз ты не музыкант, то тогда ты, должно быть, поэт.

— Нет, — коротко бросила я и начала думать о возможных путях отступления. Все это было слишком странно, даже для меня, а я очень терпима к странностям.

Но Гас, словно прочитав мои мысли, положил ладонь мне на руку и неожиданно повел себя гораздо нормальнее.

— Извини, Люси Салливан, — смиренно сказал он. — Прости меня. Я напугал тебя, да?

— Немного, — призналась я.

— Прости меня, — повторил он.

— Ничего страшного, — улыбнулась я облегченно. В принципе я не имела ничего против необычных, слегка эксцентричных людей — только если их необычность и эксцентричность не переходила в психические отклонения.

— Дело в том, что сегодня я принял большую дозу наркотика класса «А», — продолжал Гас, — и сейчас немного не в себе.

— Понятно, — выдавила я, не зная, что думать. Значит, он принимает наркотики? Как мне следовало отнестись к этому? Я решила, что в общем и целом я не слишком возражала, главное, чтобы он не вводил героин внутривенно, так как у нас в квартире и так не хватало чайных ложек.

— Какие наркотики ты принимаешь? — закинула я пробный камешек, стараясь, чтобы в моем вопросе не прозвучало осуждения.

— А какие у тебя есть? — засмеялся он. Потом он внезапно посерьезнел: — Я снова пугаю тебя, да?