-С добрым утром, любимый, – он потянулся целовать меня.
Любимый?! Господи, как приторно! Меня сейчас стошнит! Нервно содрогнувшись, я среагировал на угрозу моментально, сжав его губы трубочкой.
-Губехи закатай, – голосом серийного убийцы процедил я. – Ничего этого не было, понял?
Что бы там между нами не произошло, никто не должен об этом знать. Даже я. Красноволосый оторопел на несколько секунд, а потом резко стал собираться куда-то. Господи, я не смотрю на обнаженного Дэниела! Не смотрю! Хлопнула дверь, оставляя меня наедине с этой неловкой ситуацией.
-Джи-джи, ты полностью прощён! – влетела Ди, не успел я подобрать свою футболку с пола.
-А? А?! – я был так ошарашен, натянув на себя одеяло до ушей.
-Ну, у Ди-ди способность – ультразвук – она может видеть как дельфины. Комната соседняя, вид был очаровательный! Спасибо за шоу и счастье Дэни.
-Это было ошибкой! Я был пьян! Вон из комнаты! Дай одеться!
Она надула щёки и тоже хлопнула дверью. Надо срочно в душ и отмыться. Сегодня мы ещё и летим в Caligo на квест. Надеюсь, меня с головой накроет туманом, и он скроет за собой мой стыд.
Холод течёт в жилах вместо крови, он сдерживает эмоции, обиды, негодование, ярость, желание изничтожить всё вокруг... Лёд покрывает толстой коркой те части головного мозга, что отвечают за воспоминания, позволяя утонуть в бездне неведения... Не знаю, нормально ли это, мой отец постоянно избивал меня, маме тоже влетало. Честно говоря, он был уголовником. Несколько раз сидел за убийства. Но почему он до сих пор жил в нашем доме, я не понимал. Мама у меня очень хорошая. Я люблю свою маму. Она постоянно пытается мне помочь: то раны обработает, то папу останавливает, то звонит в скорую. Но у неё всегда были очень холодные руки. Я сказал папа? Нет, он не заслуживает, чтобы его так называли. Ведь Дэрен мне даже не биологический отец. По-моему, пока он был в тюрьме, мама изменила ему с другим. И мама тоже не заслуживает такой ужасной жизни с ним. Как она до сих пор его терпит? Было темно, и падал снег. В моих воспоминаниях всегда падал снег. Дэрен курил дешёвые сигареты и смотрел в окно. Курил он в помещении с закрытыми окнами, и плевать ему было на здоровье окружающих. Но если не заострять на этом внимание, то мужчина выглядел боле-менее адекватным человеком. Он обратился ко мне, попросив пепельницу. Но я не знал, где она находится. На что Дэрен ответил – «Значит, пепельницей будешь ты». Ноги жгло, словно раскалённым шилом, он вкручивал бычок в кожу с какой-то необъяснимой ненавистью. Ох, сколько же мне было тогда лет? Воспоминания настолько утонули в снегу, что я и не вспомню. Но думаю, это всё случилось до пятилетия моей никчёмной жизни. Весь этот ужас тонет в снегу. Как анальгетик снег действует на мой больной рассудок и так же снежинками он танцует за окном. Где же была моя мама каждый раз, когда начинался этот ночной кошмар? Дэрен попросил сходить за сигаретами и дал мне листок, который надо было отдать продавщице, ведь детям не продают табачные изделия. Я собирался было уже одеться, но Дэрен вдогонку крикнул – «Тебе нельзя одеваться, иди так». Босыми ногами в одних трусах и майке я направился в магазин. Кожа вся покрылась мурашками от зимнего холода. Но я всё же дошёл. «Мальчик, ты почему так одет?» – изумлению в глазах продавщицы не было предела. Будто бы она увидела привидение или окровавленный труп. «Мне папа велел сходить ему за сигаретами». Вот тогда я и посетил стены полиции впервые. Почему-то маму хотели лишить родительских прав. Но ведь это Дэрен надо мной издевается! Где в этом мире справедливость? Иней обволакивает моё тело, прикрывая шрамы и утоляя боль, отправляя меня в царство Морфея. Иногда Дэрен собирал своих друзей и играл в карты на деньги. Они много пили и дымили сигаретами, от вдыхания дыма которых у меня болело сердце. И часто мой отчим делал ставки на меня. И так же часто проигрывал. Помню его слова – «Он же похож на девочку и приучен к боли. Его можно с удовольствием натянуть». Тогда я не знал значения его слов. Тогда... И страшные дяденьки с большими пивными животами в засаленной одежде вели меня за собой. Все мужики одинаковые, ненавижу их. Но каждый раз мне удавалось избежать кары: то я выкручусь и убегу, то на моё счастье мимо проходят полицейские. Я утопаю в снегу. Захлёбываюсь. Дэрен макал меня за волосы в ванну, заполненную ледяной водой. Тогда я почти уже уходил в мир иной, обволакиваемый тьмой, но мою голову одёргивали на воздух – «Жив ещё? Давай ещё раз». И он снова погружал мою голову в воду. И как ещё в моей голове успевали промелькивать мысли, что, по-моему, у этого парня «не все дома»? Раньше я зачастую сидел в этой ванне, прячась от него, а теперь она чуть не стала мне могилой, вместо убежища. Горячий лёд. Он течёт в моих жилах. Он даёт знать, что я всё ещё жив. Дэрен зачем-то крепко-накрепко привязал меня руками к горячей батарее. Я ведь ничего не сделал! За что? И мои руки словно плавились на этой батарее. Я просил, умолял, кричал, чтобы отчим меня развязал, но мужчина не отвлекался от сигареты. Снова болит сердце. И я снова лежу в больнице. На руках ужасные ожоги. А после меня поместили в детскую психушку. Люди в белых халатах копошатся перед моими глазами, словно метель. И когда все расселись по своим местам, дядька в очках в отдельном кресле начал зачитывать какие-то результаты анализов, проводимых со мной. И все остальные стали задавать мне вопросы. Я молчал. Тогда мне вкололи что-то и снова повторили вопросы. Не знаю, каким-то волшебным образом я тут же открыл рот, чтобы всем сказать – «Когда я вырасту, я убью своего отца». Размеры арктических льдов на поверхности впечатляют, но это ведь только вершина айсберга. Всё остальное кроется под толщей воды. Так же можно было сказать и о психическом состоянии Дэрена. И о моём, наверное, тоже. Помню, я взял из холодильника помидор, чтобы хоть как-то утолить голод. Видели бы вы лицо этого жлоба – «Кто тебе разрешил брать это из холодильника? Руки тебе за это отрубить мало!». Нда, было “весело” бегать от пьяного мужика по маленькой квартире, который замахивается на тебя топором. Так же “весело” сидеть в ванной, наблюдая, как топор выламывает дверь насквозь. И как от двери остались лишь щепки, Дэрен схватил мою руку и потащил в комнату. Поставив табуретку, он положил на неё руку и вот уже замахнулся. «Дэрен? Что ты делаешь? Опусти топор! Я звоню в полицию!» – к моему счастью пришла мама. Мужчина лишь успел ударить кулаком мне в лицо. Я распластался по табуретке, выплёвывая красную жидкость на пол. Клянусь, я, было подумал тогда, что Дэрен выбил мне пару зубов, но обошлось лишь распухшей губой. Вот тогда и состоялся суд. Родители развелись. Дэрена посадили в тюрьму. Но теперь, когда я уже мёртв, это не имеет никакого значения. И всё покрылось вековой мерзлотой...
-Дэни, всё в порядке? – раздался над самым ухом голос Диорамы.
-А? Да, не беспокойся обо мне. Я давно уже не чувствую боли, – попытался улыбнуться я.
====== файл № 20 Жители Паргаториума. ======
Началась война. Самая страшная война, как говаривает мой дед. Нынче по радио передают, что немцы оккупировали уже много наших территорий и скоро они подойдут к Минску. Моя Матушка жила в Ленинграде. Она вышла замуж за отца, родила меня, и только как мне стукнуло пять лет, мы переехали в Минск, близ Европы. Но живём мы не в самом Минске, а поодаль от него. Мне страшно. Я тока и умею, что управляться по дому и робить на огороде. Я очень скромная и товарищей у меня нет. У меня только Катька и кошка Муська. А ещё мне скоро будет четырнадцать лет. Двадцать второго июня прогремели первые взрывы. Нам никак не выехать отсюдова. Железнодорожные пути и аэропорты были взорваны. Как говаривают, у нас в городе нету бомбоубежищ. В газетах писалось, что к ноябрю правительство будет переделывать подвалы под бомбоубежища, но война не дала завершить начатые планы. Утрем, двадцать третьего июня, все радио сообщали – «Городу Минску дан сигнал воздушной тревоги». Дома никого не находилось, меня охватил страх, и я выбежала искать укрытие. Пока я бежала, обнаружила, что никто даже не подаёт страху и занимается своими делами дальше, тока бабы побежали в ларёк за продуктами. Забившись в лисью нору под деревом не далёко от военного поста, я думала, что это спасёт меня. Но тут мужики, одетые в обычные одежды напали на наших солдат. Диверсанты! Охваченная страхом, я хотела обождать тут до окончания взрывов и выстрелов. В моих курчавых вихрах спутался сор и листья. И, когда было всё замолкло, как мне почудилось, я чуть привстала, выглядывая на поверхность. Перед моим лицом пал солдат. Я никогда не забуду этот дикий взор. Одно око было прикрыто веком больше, чем другое, а в самих глазах угасала жизнь, вытекая из пулевого ранения во лбу кровью. Я шустро укрылась обратно, чтоб меня не заметили немцы. Тут я почуяла, что чего-то льётся в моё убежище, я провела рукой по сырости и подставила её под лучик света. Кровь. Кровь того солдата. Боженька, спаси и сохрани меня. Когда отступили противники, выстрелы сменились жутким гулом. Я выползла из укрытия на поле битвы. По небу летело девять гудящих бомбардировщиков. Они направлялись куда-то в сторону вокзала, и тут же появились наши истребители. Они подбили один из вражеских самолётов – он падает.
