Чтобы начать наступление с плацдарма, надо было переправить туда вновь прибывшие дивизии с их боевой техникой. Переправа по-прежнему все время находилась под огнем противника. Понтонеры, все инженерные части работали самоотверженно, напряженно.

Однако лишь ценой серьезных потерь удалось перебросить на пятачок 86-ю и 265-ю стрелковые дивизии. На Неве не было затишья ни днем ни ночью. Наш плацдарм занимал всего три километра по фронту, а в глубину имел не больше 800 метров. На одном его фланге части 86-й стрелковой дивизии вели бои за развалины кирпичных зданий. На другом фланге части 265-й стрелковой дивизии дрались за северную окраину деревни Арбузове. Понятие "окраина" было довольно условно. В бывшей деревне Арбузове давно нет не только окраины, но даже не сохранилось ни одной печной трубы.

Роща "Огурец" тоже существует только на карте в виде условного топографического значка. В действительности же все деревья там давно сметены снарядами и бомбами.

Был еще на левом берегу между двумя песчаными карьерами перекресток дорог. Бойцы называли его "паук". Это страшное место, в атаках и контратаках обе стороны старались обойти его. Оно никем не занято, но и наши, и фашистские тяжелые батареи пристреляли его и накрывают с абсолютной точностью. Очень уж четкий ориентир!

Днем широкая лента Невы пустынна. От нее веяло холодом и мрачной отчужденностью. В светлое время ни одна лодка не отваживалась пересечь 500-метровое расстояние - от берега до берега. Ее непременно бы расстреляли раньше, чем бы она успела дойти до середины реки. И на плацдарме, и на нашем правом берегу все просматривалось противником с железобетонной громады 8-й ГЭС. Каждый метр простреливался пулеметным огнем и артиллерией.

Но вот наступала ночь. Над Невой зароились вражеские" ракеты. Их свет выхватывал из кромешной темноты силуэты развалин бумажного комбината и разбросанные по всему нашему берегу скелеты понтонов, шлюпок, катеров. По размытой осенними дождями глине, в промозглой темноте проходили по едва приметным тропам, а чаще траншеями пехотинцы, тащили орудия артиллеристы.

Слышались осиплые, простуженные голоса, тихо окликавшие:

- Эй, кто на вторую переправу Манкевича, давай сюда!

- Кто на пятую, к Фоменко, держи правей!

Иногда с берега можно было заметить, как на гребне невской волны будто замрет, а затем вздрогнет под резкими ударами весел понтон или шлюпка, торопясь уйти от предательского света ракет.

Полевой инженерный штаб подполковника Б. В. Бычевского фактически превратился в общую комендатуру переправ.

Поблизости от реки, в овраге, был оборудован сварочный цех. Ночью затонувшие понтоны с помощью водолазов и других специалистов вытаскивались, днем ремонтировались.

Большую помощь оказал нам специалист по маскировке майор А. В. Писаржевский. Он знал несколько способов имитации переправ на пассивных участках реки, и довольно часто ему удавалось обмануть противника. "Словом, - вспоминал Б. В. Бычевский, - в землянке полевого инженерного штаба собрались люди разных профессий и совсем непохожих характеров. Но всех нас объединяла одна забота - помочь тем, кто дерется на плацдарме, лучше организовать переправу туда войск, техники, оружия, боеприпасов".

Дивизии, прибывшие для усиления нашей наступательной мощи, вводились в бой с большими интервалами по времени, почти без поддержки танков, при недостаточном артиллерийском обеспечении. В результате серьезного оперативного успеха не достигли. Ничего не добился своими контратаками и противник. Сбросить нас с плацдарма он не смог.

Кроме того, события, происходившие на тихвинском направлении, заставили сократить масштабы наступления южнее Ладожского озера. Вечером 23 октября был получен приказ Ставки, не прекращая активных действий по прорыву блокады, перебросить несколько соединений в район Тихвина. В их числе были и две дивизии 54-й армии. Наступление ее на Синявино пришлось отменить.

В конце октября я направил донесение о том, что вследствие того, что противник значительно укрепил свои позиции, усилил огневое воздействие, а наша артиллерия не в состоянии подавить его огневые средства, мы не можем продвинуться вперед и прорвать оборону гитлеровцев.

Буквально через день-другой на наш командный пункт прибыли новый командующий Ленинградским фронтом генерал М. С. Хозин, представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал Н. Н. Воронов и начальник штаба фронта генерал Д. Н. Гусев.

С генералом Козиным я не был ранее знаком. Н. Н. Воронов знал меня по Московскому военному округу и по боям на Карельском перешейке зимой 1940 года. Во время решающих боев на линии Маннергейма Н. Н. Воронов присутствовал при вводе в прорыв 84-й стрелковой дивизии, которой я тогда командовал. Каждая встреча с Николаем Николаевичем Вороновым была памятной, это был человек высокой культуры. Генерала Гусева я знал еще до войны, встречался с ним в Прибалтийском военном округе.

- Товарищ генерал Коньков, вы почему так близко к Неве расположили свой командный пункт? - обратился ко мне генерал М. С. Хозин.

В его вопросе чувствовалось недовольство. По пути на КПП прибывшие попали под артобстрел.

- Вы понимаете, - продолжал командующий, - что в этих условиях невозможно управлять войсками. Почему бы не перенести командный пункт на два-три километра от берега.

- Товарищ командующий, - доложил я, - штаб группы не имеет в своем распоряжении средств связи, здесь мы сидим на проводе 115-й стрелковой дивизии. Рядом - Нева. Мне достаточно несколько минут, чтобы перебраться на наблюдательный пункт. Если уйти дальше - потеряешь управление.

Генерал Гусев подтвердил, что у нас действительно не хватает средств управления.

- Ведите нас на свой наблюдательный пункт, пока светло, - приказал командующий.

Мы все отправились на берег Невы. Там я доложил обстановку на плацдарме.

- Да, дела неважные. Что намерены делать?

- Без танков, артиллерии и авиации мы успеха не добьемся.

- Тем не менее Ставка требует активных действий. Положение под Ленинградом тяжелое. Вы это знаете? Надо сделать все, чтобы прорвать оборону противника, ликвидировать блокаду, - потребовал командующий,

Генералы уехали.

Мы снова повторили атаки силами частей 86, 20 и 265-й дивизий, но успеха они не принесли. Об этом я сообщил в штаб фронта.

2 ноября было получено указание штаба фронта о том, что на смену штабу Невской оперативной группы прибудет штаб 8-й армии. Все войска Невской оперативной группы должны перейти в подчинение командующего 8-й армией.

Смены руководства требовала боевая обстановка. Штаб армии располагал средствами управления и подвоза, чего не было в Невской оперативной группе,

Где левый берег?

Нет его, он срезан.

Ни с кем, ни с чем

Просторы не деля,

Здесь рваное и ржавое железо

Здесь истинно железная земля!

Потомок дальний!

Будешь здесь когда ты,

Ты знай, что рядом легшие стеной,

Воистину железные солдаты

Засыпаны железною землей.

Эти строки про Невский плацдарм, или, как его тогда еще называли, Невский пятачок. Таким увидел его поэт Александр Прокофьев, побывавший в те грозные дни в нашей дивизии.

Невский пятачок... Поле то - два километра в длину да шестьсот метров шириною - не забыть до конца жизни. Дни и ночи тогда были здесь адом кромешным. Временами казалось, что само небо рушится на землю. Свист пуль, вой снарядов и разрывы бомб - главные мелодии, слышавшиеся на этом клочке истерзанной земли.

Я, человек, видевший все это, прошедший все это, был поражен, когда однажды, попал в школьный музей одной из средних школ города Кировска, что в Ленинградской области, с волнением рассматривал документы, фотографии военных лет и вдруг прочитал: "Квадратный метр земли с Невского пятачка". А в этом метре квадратном триста пуль, около одиннадцати килограммов осколков!

Все это было тогда... Выпадали дни без горячей еды, без хотя бы часа сна. Бойцам и командирам негде было обогреться и обсушиться. Недаром среди них жила поговорка: "Кто на Невском пятачке не бывал, тот войны не видал".