– Нет, – возразил испанец, поведя головой. – Просто оно ещё не оттаяло. Но я верю, прекрасная леди, что когда-нибудь настанет такая весна, которая растопит льдинки и в Вашем сердце.

– Для наследницы престола это опасная игра, – заметила Анжелина. – А после исчезновения Элиссы Английской принцессой Уэльской буду объявлена я, как ближайшая её родственница.

– Я всё понял, Ваша Светлость, – Джим снова поцеловал руку гостьи, надолго прильнув губами к холодной белой коже красавицы. – И всё-таки сердце Ваше – это цветущая роза, закованная в лёд. Она живая и прекрасная, а ледяная корка ей ничуть не вредит.

Маркиза несколько секунд смотрела в странное бледное лицо испанца с горящими глазами и вдруг спросила просто, без надменности и кокетства:

– Скажите мне, Джим, я действительно нравлюсь Вам вот такая, какая есть? Колкая, холодная и бессердечная?

– Это всё сплетни, – отрицательно качнул головой Токкинс и опустил на миг роскошные ресницы. – Вы не такая. Я вижу Вашу душу.

– Лучше молчите, – оборвала его красавица, стукнув по спинке кресла кулачком. – Правду мне никогда не услышать ни от одного мужчины в мире!

Лишь на секунду испанец опешил, но, подавшись вперёд, проникновенно произнёс:

– Вы зря так считаете – я искренен с Вами, миледи!

Его взгляд пронзил лицо красавицы. Но леди Линкольн не желала слушать ничего, что могло бы задеть её душу.

– Молчите, Капитан! Все вы, мужчины, твердите одно и то же: «Прекрасная госпожа, я Ваш раб навеки!» А на уме у вас одно – как бы только сломать меня, ведь я в мужских глазах – просто женщина, а не возможная наследница трона.

– Мне совершенно не интересно, какие бои ведутся вокруг престола, – гробовым голосом произнёс Токкинс, глядя на возлюбленную исподлобья, – и тем более вокруг английского. Вы хотите, чтобы я увёз принцессу Элиссу за пределы страны, и я сделаю это. Лишь потому, что Вы меня просите. Я вижу в Вас только моего ангела, Звезду моих грёз, прекраснейшую женщину в мире, слово которой – закон для мужчины. И это – истинная правда, которой живёт моё сердце. Другой правды я знать не хочу.

Маркиза отрицательно замотала головой. Её упругие локоны выбились из причёски и отхлестали девушку по щекам.

– Молчите! – отступив на шаг и отвернувшись от Джима, с надрывом произнесла Анжелина. – Не боитесь льда – значит, наткнётесь на камень! Его растопить невозможно даже самыми горячими мольбами и признаниями.

– Это неправда, – продвигаясь ближе к предмету своей любви, ответил испанец. – Да и нет такого камня, которого не точил бы прибой.

– Молчите! – снова отступив на шаг, прошептала девушка.

– Вы прекрасны, а значит, не можете быть черствы, иначе Бог не вложил бы в Вас столько своей любви. Ваша душа жива.

– Молчите, Капитан!

– Вы знаете, что я прав, но не хотите прислушаться к своему сердцу.

– Молчите!

– Я жизнь готов отдать по одному Вашему приказу. И это не пустые слова, миледи, я докажу делом, что исполнять Ваши желания – величайшее благо для кабальеро.

– Молчите! Молчите, молчите! Слышать не желаю! – отступая к двери, уже прокричала маркиза, закрыв уши ладонями.

За весь диалог мужчина и девушка настолько переместились по комнате, что уже стояли у порога. Ладонь красавицы поднялась и дёрнулась, словно начертила стену меж ними.

– Достаточно, Капитан, – проговорила маркиза, взяв себя в руки. – Я жду от Вас вестей. И прощайте.

Первая леди мгновенно выпорхнула за дверь, по лестнице раздался частый стук каблуков.

Обычно бледное лицо Джима вспыхнуло. Он бессильно прильнул спиной к закрытой двери и поднял к небу задумчивый грустный взор. Перед глазами стояло лишь прекрасное и растерянное лицо любимой девушки, не ожидавшей такого приёма здесь.

В этот вечер Джон Райт поехал в Лондон с рыжеволосым Реном, выполняющим обязанности шпиона в третьем звене. Возвращаясь в лагерь, командир велел парнишке не ждать его и свернул с тропинки.

Едва Рен скрылся в зарослях, Красный Джон пустил коня рысью по опушке.

Прохладный вечерний ветерок приятно дул в лицо и запутывался в волосах непокрытой головы. Но мужчина этого не замечал. Проскакав по опушке, всадник перестал обращать внимание на дорогу и полностью доверился чутью своего коня, который нёс его всё дальше и дальше. Через несколько минут решив, что прогулке пока заканчиваться, Вихрь свернул по знакомой замаскированной тропке в лес. Когда ветви стали ударять по плечам, Райт опомнился.

Он остановил жеребца, спешился, взял его под уздцы и медленно зашагал по вечернему лесу. На лице Красного Джона поселилась печать грусти, странным образом разгладившая его аристократические черты и подчеркнувшая тёмные бездонные глаза, полные печали. Глаза, в которых напрочь потухло солнце.

Словно заворожённый, Райт ступил на полянку, прошёл среди ярких костров, за которыми его верные Лесные стражи травили байки, отдал повод Джеймсу и удалился в другой конец лагеря, спрятавшись под тенью конюшенного корпуса ДЛД.

«Господи, неужели я обречён?.. – толпились в голове командира беспорядочные странные мысли. – Судьба один за одним наносит удары, уклоняться от которых уже нет сил… Сначала Кеннеди… Потом правда о наших кланах… Потом его вероломная сестра… Эти догонялки вдали от дома и нескончаемая ненависть. Потом Ирена со своими странностями, которую он посчитал моей сестрой или даже больше, а я, балбес, подозревал, что она из клана Кеннеди!.. А как мы бились за неё не на жизнь, а на смерть – все мои стражи бились как один! Но Русалка оказалась наследницей, поставив нас в дурацкое положение перед королём. А он назвал меня виконтом… И встреча с француженкой и первой леди в ювелирке произошла так некстати… Эта маленькая де Нанон всегда всё знает, причём больше, чем хотелось бы… Иногда мне кажется, что даже о моих родителях она знает больше, чем я сам. Она тоже считает меня виконтом. Но я так и не смог спросить у отца, какой титул имеет наша семья, помимо графа Мора. А потом этот чудовищный заговор! Заговор против Элиссы Английской, которой на деле оказалась Русалочка, и наш поединок с Чёрным Джоном на глазах у короля…»

Джон прошёлся в тени ДЛД и, прикоснувшись к жёсткой коре вяза, остановился под деревом. Задумчиво глядя вдаль, он продолжал раскладывать по полочкам свои витиеватые мысли: «А теперь ещё суд впереди и эта дурацкая любовь в сердце занозой! Зачем, Господи, зачем она на моём пути? И почему я не могу ничего поделать со своими чувствами?! Как забыть всё то, что связало нас? Как разлюбить, если не любить уже невозможно?.. Если сердце ноет без неё?.. Единственной, неповторимой, лучшей… Как мне быть, чтобы разлюбить лучшую женщину в мире?.. Лучшую, несмотря ни на что…»

Подняв глаза к звёздному небу, Райт тяжело вздохнул и опустился на землю под вязом, схватившись за голову руками.

«Дурацкая любовь… Я даже друзьям не могу в ней признаться – они не поймут меня. А если и поймут… То зачем? Никто не поможет, потому что я обречён на вечное одиночество. Никто не поможет, потому что прошлого не исправить, реальность не отменить. Стена, что встала меж нами, незыблема, как вера… Где найти силы, чтобы справиться со всем этим, куда убежать от собственных чувств? Как суметь побороть эту жестокую слабость?! Мне нельзя, нельзя поддаваться таким думам!»

Джон опустил руки. Некоторое время он просидел неподвижно, потом резко поднял подбородок и, снова вопросительно обратив глаза к небу, уже в голос произнёс: «И как мне быть, Господи?! Дай же ответ!» Неожиданно громкий голос Райта, подхваченный ветром, раскатился по полянке, и стражи вздрогнули. Когда Красный Джон впадал в печаль, что в последний год случалось с ним всё чаще и чаще, друзья чувствовали себя неуютно, понимая, что помочь они ничем не могут. Да и спрашивать о причине, омрачившей чело командира, не решались. Мало ли у сына графа Мора может быть забот?

Райт обнял колени и опустил голову на руки. «Выход лишь один: похоронить эти чувства, закрыть их. Запереть на замок, – решил мужчина. – Запереть, чтобы не мешались, чтобы не отвлекали от моего долга: служить Англии и её трону. А значит, я смогу это сделать. Я соберусь, ещё немного, и я соберусь с силами… Нельзя, чтобы ребята видели меня таким… Нельзя…»