Рабочий день прошел в обычном ритме, а вечером Вяземский заехал в управление внутренних дел к следователю, чтобы подписать протокол опроса его как свидетеля. Тот с недоумением окинул взглядом респектабельного, уверенного в себе молодого мужчину, удивляясь тому, что именно он бросился в ледяную воду спасать незнакомого подростка. Подвинув к нему бланки протокола, напомнил:

– Не забудьте внизу поставить дату – двадцать первое но-ября две тысячи десятого года.

– А если кто-то согласится стать ее опекуном? – произнес Вадим, закончив писать.

– Вадим Георгиевич, не понимаю, о чем вы… – проговорил Никонов, убирая подписанные бумаги в пластиковую папку.

– И все же, если у девочки появятся опекуны? – настойчиво повторил Вяземский. – Что тогда?

– Ну-у! Это нереально, – уверенно протянул Никонов. – Ответственность за подростка в таком возрасте и заботу о нем не захочет брать на себя никто, это я вам точно могу сказать. Жизненный опыт! Тем более, девочка из такой неблагополучной семьи. Кроме того, эти проблемы решают соответствующие органы. А там бумаг… – Он отчаянно махнул рукой. – От кандидатов, если таковые найдутся, потребуют справки о наличии жилья и доходах. Делается это для того, чтобы вовремя отсеять недобросовестных людей, желающих поживиться за счет государства, ведь на такого ребенка выплачивается пособие… Сами понимаете.

– Я могу узнать адрес матери девочки?

– Зачем? – удивился следователь и в замешательстве уставился на Вяземского, глядя на него поверх очков.

– Я хочу поговорить с ней. Имею я право пообщаться с родителями девочки, которую я спас?

– Можете. Только зачем? – искренне недоумевая, произнес Никонов и, порывшись в папке с бумагами, нашел нужный лист и протянул его Вадиму: – Там есть телефон отца, если нужно. И адрес матери.

– Спасибо. – Вяземский забил координаты родителей Алены в записную книжку мобильного телефона и поднялся.

Попрощавшись со следователем, он вышел из кабинета, раздумывая, куда поехать в первую очередь. На размышления у него ушло несколько секунд. Подумав, он прикинул время до конца приема посетителей в больнице и решил сначала отправиться к матери Алены.

Вяземский заехал к Маргарите Гончаровой в Саперный переулок, чтобы переговорить с ней о девочке, но та не только не впустила его в квартиру, но и наотрез отказалась с ним общаться. Пьяно покачиваясь и упираясь руками в проем двери, она визгливо крикнула ему вслед:

– Извращенец! Я вот сейчас пойду к участковому и напишу заявление, что ты хочешь совратить мою дочь, а она, между прочим, несовершеннолетняя. Он тебя живо… призовет к порядку. – Она пьяно икнула.

И тут из глубины квартиры вовремя раздался другой пьяный голос:

– Марго! Да что ты там ему впариваешь? Идем скорее к нам!

Вяземский поморщился от запаха перегара, исходящего от «дамы», и решил не искушать судьбу, ожидая продолжения дискуссии, а удалиться. Он спускался по лестнице с четвертого этажа, когда услышал, как этажом ниже квартиры Гончаровых открылась дверь. Проходя мимо, он увидел стоявшую возле приоткрытой двери пожилую женщину с седыми, аккуратно уложенными волосами и миловидным лицом, несмотря на наличие большого количества мелких морщинок. Она осторожно окликнула проходившего мимо нее Вяземского:

– Молодой человек! Извините, я слышала, вы были у Гончаровых. Это ведь вы спасли нашу девочку?

Вадим обернулся к ней, останавливаясь. Он был расстроен, и разговаривать ему ни с кем не хотелось, поэтому он ограничился односложным утвердительным ответом.

– Скажите, как себя чувствует Алена? – не унималась соседка. – Я ездила к ней в больницу, но меня тогда не пустили, а сейчас сама приболела. Очень за нее переживаю.

– Нормально. Через несколько дней ее уже выпишут. Зашел к ним, – он кивком головы показал на квартиру Гончаровых, – я просто хотел поговорить… – разочарованно произнес он и развел руками.

– Бесполезно! Они опять пьют. Если хотите, можете зайти ко мне. Я вам много чего могу рассказать об этой семье. Зайдете? – переспросила она и, угадав его намерение, посторонилась, пропуская его в квартиру. – Меня зовут Галина Дмитриевна.

– Очень приятно. Вадим Георгиевич Вяземский, – представился он.

– Вадим Георгиевич, мы давно живем здесь, и я знаю Алену с детства, можно даже сказать, с рождения. Она хорошая, добрая девчонка, даже удивительно, как она такой выросла в этой семье. Проходите в комнату, располагайтесь, где вам будет удобно, – радушно предложила соседка. – Хотите чаю с мятой? Я недавно заварила, он даже остыть еще не успел.

– Если вас не затруднит… – скромно согласился Вяземский, оглядывая чистую, уютную комнату.

– Ну, что вы, конечно, не затруднит.

– Вы сказали, что знаете семью Гончаровых. Маргарита, мать Алены, она давно пьет?

– Давно, – вздохнула Галина Дмитриевна, поставив перед Вадимом чашку с чаем. – Как муж ушел от нее, так и начала пить, потом из-за этого ее из театра уволили. Она ведь работала в ТЮЗе. Сначала пила от тоски, для поднятия настроения, а потом незаметно втянулась. Со временем появились друзья и подруги – все такие же любители выпить. Так и пошло. Потом ее лишили родительских прав, но самое интересное то, что по документам Алена должна была жить с отцом, иначе бы ей грозила отправка в детский дом, а фактически продолжала жить с матерью.

Знаете, когда отец ушел из семьи, Алена в третий класс пошла. Умная девочка, и училась хорошо. Нет, она и сейчас учится хорошо. Знаете, Алена привыкла никому не доверять. Особенно самым близким. Иногда так бывает, что тот, кто ближе, способен ранить больнее, ведь он знает все твои слабые места и ахиллесовы пяты. Извините, я так сумбурно рассказываю, перескакиваю с одного на другое. Я очень волнуюсь… Знаете, Алена в своей жизни рассчитывает только на себя, можно сказать, живет по законам джунглей, где каждый сам за себя и человек человеку волк.

– Как ребенок может рассчитывать на себя? Он, как минимум, зависит от взрослых в финансовом плане, – пробормотал отрешенно Вадим и нахмурился.

– Если бы… Алена уже два года работает на рынке. Сначала убирала мусор, сейчас торгует рыбой. Получает за это зарплату, правда, у нее все отбирают мать с отчимом, но ей хватает платить за необходимые школьные нужды. Еще остается на канцелярские товары, даже на кое-какую одежду для себя она зарабатывает, конечно, из секонд-хенда. При всем при этом Алена очень милая и славная девочка. Она добрая и отзывчивая. С ней очень приятно общаться. Не знаю, какая она в школе, скорее всего, замкнутая и необщительная, но со мной Алена именно такая – добрая и славная.

– Так вот откуда эта ершистость и желание отстаивать свое решение любой ценой?

– У нее нет подруг, – подумав, добавила Галина Дмитриевна. – Это все потому, что Алена – девочка, которая пережила насилие. И речь не о сексуальном насилии, нет. Но давайте я объясню вам, что именно я имею в виду. Сначала это было насилие «из любви». Когда Алена родилась, ее родители были слишком заняты выяснением своих отношений, кроме того, они оба работали, поэтому ребенка не баловали и к рукам не приучали, хоть она и голосила часами, не давая спать соседям. И это было не самое страшное время в жизни девочки. Потом был детский сад. Вы же понимаете, что такое детское учреждение и как оно влияет на психику ребенка. Там все приходилось делать по расписанию. Не противоречить тем, кто старше и сильнее, подчиняться, молчать и делать как говорят. Это основные принципы данного учреждения. Именно там впечатлительные дети начинают терять контакт с собой. Я не хочу сказать, что в детском учреждении все плохо, есть и приятные моменты, но… Потом началась школа. Школа работала по тому же принципу, что и детский сад. Хотя к ним добавилось и много новых. Я вас не утомила? Может, вам это не интересно?

– Нет, почему же? Мне хотелось бы узнать о ней побольше. Ей нужно учиться, но для начала ей нужно выжить. Так что рассказывайте.