Александр Владыкин.

Колыбельная для джинна

Глава 1

Планета Эор находится в мирах Зуна, на расстоянии шести звёзд от центра галактики. Нас с женой, после обследования, переселили на эту окраину. Учёные убедили, что это – идеальное место для нашего существования, они воспользовались нашим положением: никто не знает, вследствие какой аварии, мы потеряли память. Нас нашли в горах, потом нашли наши документы. Учёные говорили, что нас уже привезли овощами, и ни в одной картотек мы не числились. Даже по внешнему виду, мы были похожи на древних жителей планеты Эор. Нам это ни о чём не говорило. Учёные прощупали наш мозг, мы для них были – чистая книга. Целый год они обследовали нас, одновременно пропуская через наши мозги, нейтральные, обучающие программы. Мозг, как губка, впитывал весь материал, до тех пор, пока специальная комиссия не посчитала объём информации, вложенный в нас, достаточным, для поселения на ядовитую планету. Когда-то Эор был центром химической и горнодобывающей промышленности. Учёные тщательно разрабатывали каждый проект, перед тем, как его внедрить. Так было веками, внутренние ресурсы планеты подходили к концу, если и шли разработки, то на обеднённых участках. К Эору было приковано меньше внимания, уменьшилась добыча, и специалисты разбежались по всей галактике. На всю планету, осталось с десяток горно-обогатительных комбинатов и пара литейных заводов. Инфраструктура в заброшенных городах перестала функционировать. Первыми изменения почувствовали домашние животные и птицы, они занервничали и заметались в своих клетках. Потом немногочисленные оставшиеся жители преклонного возраста почувствовали удушье и странное головокружение, как после отравления алкоголем. Видеорегистраторы зафиксировали, как падали жители на улицах. За ночь погибла вся планета. Учёные так и не смогли объяснить, как, в течении короткого промежутка времени нейтральная гелиево-азотная атмосфера превратилось в кислород– азотную с большим содержанием озона. Это был сильнейший яд для всех жителей миров Зуны. Да и вселенная не была готова к таким событиям. Ажиотаж прошёл и все махнули рукой на Эор. На его освоение не было средств, и лишь через 300 лет (12 звёздных циклов) Эор признали самобытной заповедной зоной, не снимая символа опасности на его посещения. Первыми на планету начали поставлять экзотических животных, находя в космосе, среди кислород дышащих. Это была первая ошибка учёных. Планеты были разные, и они притащили сюда такой ужас, что о мирном зоологическом саде можно было только мечтать. К этому добавились природные мутации. В многочисленных лабиринтах и пещерах жили различные виды змей, и других рептилий, которым ещё наука не придумала названий, одних обезьян было более 250 видов, саблезубые тигры, гигантские ленивцы, слоны с крыльями, бронированные моллюски. Короче говоря, создали такую взрывоопасную смесь из животного мира многих планет и времён. Сюда же – к животным отнесли и диких первых разумных существ. Те, согласно принципу своих планет, начали борьбу за выживание, уничтожая животных и ведя не пристанные войны с инородцами, и между собой. И это место учёные назвали идеальным, для нашего существования.

***

Я не знаю, с какой целью нас поселили в этот мир. Сначала, раз в год, прилетали роботы, привозили всё необходимое для проживания, защитные средства от различных блох, клопов, тарантулов. Потом на корабли роботов было совершено нападение: какие-то бактерии съели весь метал корабля, а роботов местные дикари переплавили на наконечники для стрел. Потом, просто, сбрасывали груз на парашютах, кое-что и нам доставалось. Последние 20 лет никто не прилетал. Нас бросили, посчитали, что мы не выжили в этом мире. Никто из разумных существ не выживал здесь более 30 лет. За годы природной ассимиляции, среди первоначального многообразия животного и растительного мира, выжили самые отвратительные и злобные существа. В основном расселены они были на равнинах, но и в горах хватало всякой нечисти. Меня всегда возмущало эта бесцеремонность учёных, граничащая с элементарной глупостью: скажите, зачем было тащить за тысячи солнечных циклов этих клещей, клопов, пауков, различных сколопендр, тарантулов и змей, они и на прежних землях чувствовали себя вполне защищёнными и не давали покоя окружающим. Этой заразы в наших горах хватало. Моя жена – Лия, благодаря введённым данным, разбиралась во флоре, и из мира растений выбирала лекарственные, она была ходячая аптека. Иногда я ей помогал ловить и доить змей, она изготавливала противоядия. Пищи вокруг было валом, мы тоже были пищей – на рыбалке нас бессовестно ели комары, гнус и мошка, нужно было смотреть постоянно по сторонам, к реке спускаются и хищники покрупнее. Змеи нас уже знали, расползались мгновенно при нашем появлении. Лия изобретала отвар против кусающейся мелочи, но безрезультатно, и мы всегда возвращались в свою пещеру, довольные уловом и обескровленные. Рыбы нам хватало на пару недель, я умел её сушить и коптить. Мясом нас, иногда, снабжал охотник, эта семья была нашими соседями. У охотника была жена и пятеро детей – они почему-то не жили с дикими людьми, и больше тянулись к нам. По роду своих увлечений, Лие, приходилось бывать в их пещерах чаще, чем мне. Вся семья ужасно страдала от педикулёза и всевозможной мерзости, водившейся на грязном неухоженном теле. Лия приучила их к гигиене, маленькое племя, как инопланетяне, ходили лысыми, пугая пролетающих обезьян. Племя крылатых обезьян жило выше нас, это был бич всей планеты, когда начинался гон, они уничтожали всё на своём пути, от них невозможно было спрятаться. Летучих обезьян боялись и ненавидели все, а они боялись нас с охотником, мы не прятались, что только, огораживались бамбуковыми решётками, которые плела жена охотника, и со снайперской точностью, отпугивали стрелами, отстреливая вожаков стаи. Обезьяны помнили это и старались держаться подальше от наших пещер. Поначалу они смеялись над лысым народом, обкидывая их гнилыми фруктами и камнями, но охотник заставил их уважать себя, при виде лысого обезьян, как ветром сдувало. Обезьяны уважали силу и нас не трогали, что не скажешь о диких людях, они нас достали своими пакостями, и только чистой случайностью можно назвать то, что мы не попали к ним на обед, в качестве пищи. Дикари маскировали ямы с кольями, устанавливая их на наших тропах, ставили самострелы и камнедробилки, всевозможные петли и удавки. Охотник с детьми, каждое утро обходил территорию, отмечая все проделки диких. Близко они к нам боялись подбираться, из-за наших луков и близости племени крылатых обезьян. Обезьяны раздирали их живьём. Меня поражала настырность этих диких: вокруг столько дичи, а им было не интересно, рискуя своими жизнями, они продолжали устраивать пакости своим соседям, которые их совершенно не трогали. И если обезьяны наносили урон племени, их колдун обвинял в этом нас, и старался ещё больше разозлить безмозглых. И откуда, только, их учёные выкопали? Когда шёл гон, племя, как вымирало, уходило вглубь пещер, подальше от этой обезьяньей саранчи. Охотник изредка снабжал нас мясом, он считал, что это мы способствуем удачной охоте. Лие удалось излечить его семью от испанцев. Испанцами назвали всю эту нечисть, гнездившуюся в волосяном покрове разумных, это благодаря информации учёных: они на краю звёздного неба, нашли самый нечистоплотный народ, и прямо, в одном учебном заведении, сняли все лучшие экземпляры кровососущих, с тела учащихся. Ну и зачем эти испанцы нужны в нашем мире? Оставили бы их там – в Испании, они уже привычны к этой грязи, а нам забота, чтобы самим в испанцев не превратиться. Дикие люди спасались пеплом и золой, ходили разукрашенными, но не чесались. Лия придумала какой-то отвар, эффект был поразительный. Семья охотника боготворила мою жену. Самого охотника звали Горд, его жену – Сига, с мелкими я не общался, их больше моя жена знала. У Горда было домашнее животное – силург, это была особенная ядовитая ящерица, охотник её притащил из тех мест, откуда был сам родом. У силурга был маленький хвост, но большой и красивый гребень. Гребень менял свой цвет – от нежно розового, до фиолетового. Горн называл его Павлином. Силурги были всеядны, прятались, зарываясь в песок, и кусали и впрыскивали яд, только в момент обороны. Силург был необходим для охотника, как индикатор. Вокруг было много дичи и растений, которая не всегда была съедобна. Охотник скармливал её питомцу, и по цвету гребня определял, что из добытого тащить в очаг. Чем темнее был цвет гребня, тем токсичнее была пища. Горд считал силурга разумным существом, он с ним разговаривал, и ящерица его понимала. Я даже не знаю, как он смог приручить своего Павлина? Лия потом мне рассказала немного историю появления семейства охотника в наших местах, со слов Сиги. Силурга он нашёл совсем маленьким, выкормил кровью дичи, с пальца, до появления ядовитых зубов. С тех пор и ходят на охоту парой – Горд и Павлин, как неразлучные друзья. Охотник говорил, что Павлин не раз выручал его из беды. Крылатые обезьяны боялись приближаться к охотнику, ещё из-за его друга, ящерица грудью вставала против любой угрозы в сторону Горда. Павлин первым находил и разоблачал ловушки дикарей. Иногда он выходил поохотиться на земле копателей, зарывался в песок и ждал, ждал наступления ночи, когда дикари приходят проверять ловушки. Потом на тропинке остаются следы ночных битв, трупы дикарей растаскивали животные. Летучие обезьяны никогда не покидали свои убежища в ночное время, в этот час появлялись такие страшилища, что лучше бы их не видеть никогда. Правда, Павлин никого не боялся, он мог охотиться в любое время суток. Наша пещера была маленькая и уютная, стараниями Лии здесь всегда поддерживалась чистота и порядок, мы по вечерам любили сидеть у камина, выложенного охотником, по всей пещере сушились лекарственные травы, создавая свой неподражаемый аптечный аромат, под треск сухих сгорающих дров, хорошо думалось. Лия, моментом, погружалась в полудрёму, сидя на своём любимом кресле-качалке. Тишь и благодать. Иногда, из-под земли, появлялся Павлин, ему тоже нравилось погреться у пламени камина. Он признал в нас друзей, и поэтому, частенько посещал нашу пещеру, давая знать, что он исправно ведёт службу и наше жильё входит в комплекс охраняемых объектов. Иногда он подходил к Лии, требуя особой женской заботы, протягивая то одну лапу, то другую. Он любил, когда женщина ласкала его, перебирая жёсткие чешуйки и поглаживала живот, в моменты блаженства, его гребень менял цвет, мигая, как сигнализация. Моя память, вложенная в мой мозг учёными, ещё хранила информацию о цивилизованном мире. Скучно? Нет, нам некогда было скучать. Сам мир не давал повода для хандры, каждый новый начинающийся день готовил свои сюрпризы: можно было переступив порог жилья наткнуться на гигантскую сколопендру, а ночью нежная холодная рука жены, может превратиться в тело удава, веселья, хоть отбавляй. Каждое утро начиналось с осмотра жилья, жена перестлала постель, это было вместо зарядки, заодно тренировало память и зрение. Иногда находки казались такими не мыслимыми: к яйцам змей и ящериц мы привыкли, но как мог забрести к нам летающий слонёнок, если двери в пещеру были закрыты, не через камин же ему удалось влезть? Один раз Лия нашла гогру – из стаи саблезубых собак, они обычно паслись возле диких людей, питаясь отходами племеной добычи. Гогру, с трудом, удалось выманить из-под кровати, собакам очень нравилось копчёное мясо, я знал, что они не поддаются дрессировке, слишком независимые и свободолюбивые. Охотник их, вообще, называл хитрыми и подлыми. Гогры не лаяли и не скулили, всю свою охоту планировали молча, полагаясь на опыт вожака стаи. Животное выманенное из пещеры вело себя не агрессивно, не нападало и не скалило зубы, оно даже дало себя погладить, и попросило добавки. Видимо собака была голодна, она по запаху сориентировалась и нашла наш источник воды, легла перед порогом, и лежала до прихода Сиги. Жена охотника сразу определила, собака была беременна, но что её привело в наш дом, осталось загадкой. Она вела себя вполне миролюбиво, только рычала, при появлении Павлина. Они оба старались делать вид, что недолюбливают друг друга, но не проявляли агрессии. Павлин, зараза, всегда пытался отрыть нору и вылезть перед носом собаки, и особо радовался, если это происходило незаметно, ему нравилось пугать нового жильца пещеры. Я завидовал охотнику, у него всегда рядом был друг. Теперь и у меня появился сопровождающий. Собаке нравилось ходить с нами на рыбалку, всегда ей доставалась первая свежая рыба, она сопровождала Лию в походе за лекарственными травами, и помогала находить ей новые заросли. Для этого мира она была довольно разумна. Правда дружба тянулась недолго, собака ощенилась недалеко от пещеры, ночью, и пропала, оставив после себя двух щенков. Не знаю, может вернулась в стаю, или её утащили ночные монстры, привлечённые родовой кровью и обессиленное животное не смогло дать достойный отпор. Щенков случайно нашла Лия, говорила, что рядом не было следов битвы. Собаки не стало, взамен себя она оставила два слепых комочка. Охотник научил Лию, как за ними ухаживать, чтобы они выжили, Павлин привязался к ним и был щенкам за отца и за мать. Пещера наполнилась новыми незнакомыми звуками, щенки постоянно плакали, чувствовалось отсутствие матери, Павлин, как мог, пытался отвлечь их, но холодное грубое тело ящерицы не давало материнского тепла. Лия пыталась их накормить смесью крови с какими-то лёгкими кашицами по охотничьему рецепту. Насытившись, щенки засыпали, прижавшись друг к другу, возле камина. В пещере, опять, ненадолго воцарилась тишина. Картина о соседях, окружающих наш дом, была бы не полной, если бы я не упомянул Птица. Птиц нашёл себе дупло на высоком дереве, в нём и свил гнездо. Он появился совсем маленький, только начинал летать, его сбили мальчишки из дикарей, томагавком. Птиц упал возле кустарника, за которым сидел охотник. Птиц спугнул дичь, молодой олень, услышав шорох в кустах, в два прыжка, оказался в зоне невидимости, растаяв в лесной чаще. – Сорвалась охота, – пробурчал Горд, поднял птенца и пошёл домой. Сига прикрикнула на детвору, видевшую в раненой птице игрушку. Старшую девочку послала за Лией. Вдвоём они постарались вылечить птенца. Палка попала по горлу, птенец с трудом глотал измельчённую пищу. Через месяц он ещё не мог летать, боялся, что ли? Но уверенно бегал по пещере. Наверное, из-за раны, птиц на всю жизнь остался немым. Перед тем, как идти на охоту, Горд садил птица на навес над пещерой, всё ждал, когда тот полетит. Только охотник скрывался в деревьях, птиц планировал во двор и бегал за Сигой, выпрашивая еду. Надо отдать должное, что пищу эта несуразная птица брала только из рук жены охотника. В моей мозговой картотеке не было этого вида птиц, по размерам он был похож на пеликана, только без уродливого мешка под клювом. Нет, мы не знали кто он, мы даже не знали, как его назвать, поэтому он был Птиц, просто Птиц. Полетел он неожиданно, за ним погнался мелкий зверёк, похожий на хорька или ласку. Обычно они избегали двор охотника, это была зона Павлина, ящерица наводила страх на всю хищную мелочь в округе. Этот зверёк, наверное, был не местным или чувство голода его погнало на охоту, на столь лёгкую добычу. Птиц испугался, Павлина рядом не было, он мощным клювом оглушил хищника, и несколькими махами крыльев, взвился в небо. С тех пор, он редко спускался во двор, только тогда, когда пересыхали горные ручьи, а из реки воду было опасно пить. Сига никогда не убирала его поилку. Это единственный из соседей, который не нарушал наш привычный ритм жизни – не криком, не шумом. Охотник говорил, что от птицы тоже польза есть. Он дважды предупреждал Горда о засаде хищников, это когда не он, а на него охотились. Птиц набирал в клюв булыжники и метал их с высоты, с точностью дикаря, охотящегося с пращой. Льву он умудрился набить большую шишку, что родная львица не узнала рогатого муженька, гнала его от семьи. А Питон, так и не поднялся из засады, камень перебил ему шею. К сожалению, пары у птицы не было, он скучал, поэтому был привязан к нашим семьям и сопровождал нас повсюду. Куда бы кто не шёл, птиц всегда был над головой, он привык к нашему режиму – ел, когда мы едим, спал, когда мы спим, он был независим этот птиц, не реагировал на наши сигналы, и только Сига его могла позвать, чтобы немного поиграть с ним, потормошить его оперенье и смыть тёплой водой прилипшую грязь, немного он ещё доверял Лие, давая обследовать его и залечивать небольшие ранки, полученные в охоте на всевозможную живность. Грубое оперенье ему служило надёжной бронёй против грызунов, но и в броне, иногда, бывают прорехи. Мужской пол он просто игнорировал, смотря на меня и охотника свысока, со стороны философии пернатого – мы были никто, так, приложения для добывания пищи. Детей охотника он, вообще, не любил, старался напугать при любом возможном случае, получал от этого моральное удовлетворение. Эта нелюбовь была у них взаимна, все детские фантазии строились на ущемлении птица любыми способами. Сига только следила за тем, чтобы детвора не взялась за камень или палку, нам ещё войны не хватало. Птиц умел за себя постоять. От диких нас отделял широкий ручей, птиц тоже следил за территорией и не давал им перебраться через водную преграду. Горд рассказывал, как птиц вёл сражение с целым отрядом дикарей, вооружённых луками, пращами, томагавками. Птиц вышел победителем, дикари бежали в ужасе от того камнепада, что им устроил птиц. Они побросали всё: и оружие, и щиты. Птиц гордо вознёсся ввысь, удовлетворённо наблюдая за удирающим противником.