Бросил он уточку наземь, и стала белая берёза у него позади, жена молодая у него впереди. В белом шёлковом сарафане, в белом шёлковом платке, в красных сапожках. Обрадовался царь, бросился её обнимать-целовать, а она горько плачет, в голос рыдает:

— Ой, беда, мой любимый муж: то не белые лежат лебедятки, то родимые лежат твои ребятки — трое сыновей, трое родных детей.

Тут и царь горько заплакал, наклонился над лебедятками. Как упала отцовская слеза на белые крылышки, встрепенулись лебедятки, закрякали. А тут солнышко высоко взошло, ярким светом брызнуло. Обернулись лебедята ребятами. Старших два — словно отец — крепки, сильны, на ноги резвы, а младшенький — тихонький да слабенький, матушкин запазушник.

Вот-то счастье было! Стали жить-поживать, добра наживать, худо забывать.

А злую сестру привязали к лошадиному хвосту, размыкали по полю. Где оторвалась нога — там стала кочерга; где руки — там грабли; где голова — там куст да колода. Налетели ветры, развеяли кости, не осталось от злодейки ни следа, ни памяти.

Морской царь и Елена Премудрая

некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь с молодой женой. Детей у них не было. Очень они об этом печалились.

Вот поехал раз царь на охоту. Долго он по лесу бродил, красного зверя бил, лесную птицу теребил. Устал, истомился — пить захотел. Пить захотел, а воды нету. Стал он ручей искать — ручьи повысохли. Стал ключи искать — ключи завалены. Вдруг видит на лесной полянке круглое озеро, а в нём вода, как хрусталь чиста, как снег холодна. Не случилось у царя под рукой ни ковшика, ни чарочки; лёг он на землю, припал к воде губами. Стал пить. Вода по всем жилочкам разливается, силушки придаёт. Напился царь, хотел встать — не тут-то было! Держит его кто-то за бороду, головы поднять не даёт. Бился царь и так и сяк — не может вырваться.

Вот он и говорит:

— Кто меня держит, кто не пускает?! Отпусти! Милости прошу!

Заходила вода в озере волнами, загремел из воды голос страшный:

— Отпущу тебя, царь — добрый человек, если отдашь мне, чего дома не знаешь.

Вот царь и подумал:

«Всё я у себя дома знаю. Каждый гвоздик своими руками вбил!»

Да и дал слово водяному царю, что отдаст ему через пятнадцать лет, чего сейчас дома не знает.

Царь водяной отпустил его бороду.

Вот подъезжает царь к своему дворцу, невесёлый, сумрачный. Всё его забота берёт: «Чего я дома не знаю?»

Подъехал к золочёному крыльцу. Выходит его встречать царица молодая с сыном на руках. Тут царь горько заплакал — вот чего он дома не знал!

Ну, что делать?! Не век же тужить да плакать.

Вот они год живут, и другой живут, и пятнадцать лет живут. Вот и пятнадцать лет прокатились.

Призывает к себе царь Ивана-царевича.

— Так и так, — говорит, — сын мой любимый, Иван-царевич. Посулил я тебя водяному царю; надо тебе, сынок, к нему в службу пойти!

Опечалился Иван-царевич, да делать нечего. Взял Иванушка котомочку, — мать ему пирогов-шанежек напекла, молочка налила, — он в путь и отправился.

Шёл-шёл, навстречу ему бабушка-задворенка.

— Куда, Иван-царевич, путь держишь?

А он злой идёт — на старушку как гаркнет:

— Куда хочу, туда и иду! Тебя, старая, знать не знаю и спрашивать не спрашиваю…

Поглядела на него бабушка-задворенка, ничего не сказала, мимо прошла.

Тут Ивана-царевича стыд взял. Был он молодец добрый, ну и стало ему совестно. Он назад повернул, старушку догнал.

— Прости меня, бабушка, что я тебе нагрубил. Горько мне, Ивану-царевичу, в службу к водяному царю идти.

— Ничего, Ванюшка, — говорит бабушка-задворенка, — не печалься. Иди ты прямой дорогой — выйдешь к озеру. Прилетят туда двенадцать голубиц — двенадцать девиц. Отряхнут свои крылышки, сбросят свои пёрышки, станут в пруду плескаться. У всех крылышки, что снег белы, а у одной — пёстренькие. Вот ты улучи минуточку, захвати их себе. Заберёшь — тебе счастье, не заберёшь — пропащая твоя голова!

Поклонился Иван-царевич бабушке-задворенке.

— Спасибо тебе, бабушка, за добрый совет.

Пошёл Иван-царевич прямой дорожкой. До лесного озера дошёл, спрятался за дерево. Прилетели вдруг двенадцать голубиц — двенадцать девиц, скинули свои крылышки, сбросили свои пёрышки, стали в воде плескаться. Видит Иван-царевич: все крылышки белые, два крылышка пёстреньких, и утащил пёстрые крылышки.

Вышли девицы из воды, прицепили свои крылышки, надели свои пёрышки, сделались голубицами, вспорхнули и полетели.

А одна девушка на берегу стоит, горькими слезами плачет, русой косой слёзы утирает, ищет свои пёстренькие крылышки. Ищет-ищет, приговаривает:

— Скажи, отзовись, кто взял мои крылышки? Если стар старичок, будь мне батюшкой, если старая старушка, будь мне матушкой, если добрый молодец, будь любимый муж!

Тут Иван-царевич вышел из-за дерева.

— Вот твои крылышки!

— Ну, скажи теперь, добрый молодец — наречённый муж, ты какого роду-племени и куда путь держишь?

— Я Иван-царевич, а путь держу к твоему батюшке, водяному царю немилостивому.

— А меня зовут Елена Премудрая. Я у батюшки своего немилостивого любимая дочь! Буду, Иван-царевич, тебя из беды выручать.

Вот пришли они в водяное царство — морское государство. У ворот сорок острых пик, на каждой пике молодецкая голова. На одной пике головы нет.

— Эта пика для тебя приготовлена, — говорит Елена Премудрая. — Ну, да я тебя в обиду не дам!

Зашёл Иван-царевич во дворец к водяному царю.

Сидит царь на троне в золотой короне. Кругом жабы пялятся, ерши ершатся, щуки грозятся. Рак клешнёй Ивана-царевича за плечо схватил. Сом большим усом ноги обвил. Закричал водяной царь грозным голосом:

— Ты что пятнадцать лет меня ждать заставил? Тут работы накопилось, дело остановилось. Теперь надо в одну ночь всё выработать. Ну, ступай да смотри, чтобы ты мне к утру-свету вырубил дремучий лес, землю вспахал, пшеницу посеял, ту пшеницу сжал, муку смолол, пирогов напёк и мне на стол принёс. А не то быть твоей голове на моей стене, на железной спице!

Идёт Иван-царевич из царских палат, идёт невесел, буйну голову ниже плеч повесил. Увидала его Елена Премудрая, спрашивает:

— Что ты, Иван-царевич, невесел, ниже плеч буйну голову повесил?

— Что тебе и отвечать, красавица! Ты моему горю не поможешь, моей головы не спасёшь.

— Почём знать?! Может, и помогу!

Рассказал ей Иван-царевич, какую службу дал ему водяной царь немилостивый.

— Ну, это что за служба! Это службишка. Служба будет впереди. Ступай спать ложись. Утро вечера мудренее.

Ровно в полночь вышла Елена Премудрая на красное крыльцо, платочком махнула, громким голосом закричала:

— Собирайтесь, слетайтесь ко мне, добрые люди — работники, послужите мне, как моей матушке служили!

Тут собралось работников видимо-невидимо; они стали лес корчевать и пшеницу засевать, они муку мелют, тесто месят, печки разжигают. К утру-свету всё готово, всё излажено. Понёс Иван-царевич пироги царю водяному немилостивому.

Рассердился царь, закричал страшным голосом:

— Это всё не твоя голова думу думает, не твои руки работают. Поумнее тебя кто-то здесь шутки шутит. Ну, ладно, задам тебе другую службу. Чтобы за одну ночь сегодняшнюю ты мне пчёл развёл, воск собрал да из воску дворец выстроил!

Пошёл Иван-царевич домой невесел, ниже плеч буйну голову повесил. Рассказал своё горе Елене Премудрой, а она говорит:

— Это службишка! Служба будет впереди. Спать ложись, Иван-царевич. Утро вечера мудренее.

Ровно в полночь вышла Елена Премудрая на красное крыльцо, махнула аленьким платочком.