Расскажите мне подробнее о матери Фрэнка О’Коннора.

Я знаю о ней немного, потому что она умерла, когда моя мама была еще девяти- или десятилетней девочкой. Мать кое-что рассказывала мне о ней, и, судя по ее словам, она была красавицей. Смутно помню, что она была англичанкой, a мой дед – типичным симпатичным ирландцем. Согласно семейному мнению, с ее стороны это был мезальянс.

А ваша мать рассказывала вам о себе самой и своих братьях и сестрах?

О да, она часто рассказывала о тех представлениях, которые они устраивали на заднем дворе, и о том, как братья учили ее кататься на коньках и на велосипеде.

А что это были за представления?

Скетчи. Я думаю, что тексты большей части из них писал Джо. Но, наверно, свою руку прикладывали все заинтересованные лица, за исключением девочек, которых заставляли принимать в этом участие.

Расскажите мне о своем дяде Джо О’Конноре.

Я никогда не встречалась с ним. Он постоянно находился в разъездах как странствующий актер, и родные не поддерживали с ним постоянных контактов. Он разъезжал по стране с шекспировской труппой. О его смерти нас известила письмом женщина из этой труппы. Моя мать получила его страховку, так что он, очевидно, следил за нами. Джо умер где-то в начале сороковых годов. Мне казалось, что труппа принадлежала ему, что он был ее директором или менеджером, а скорее всего и актером. Ник, как и Джо, не вступал в брак, однако у него была постоянная подруга.

Мой дядя Ник жил в Нью-Йорке в то же время, что и Фрэнк с Айн, а потом и умер в этом городе. Оба моих дяди, Джо и Ник, были отравлены газами во Франции во время Первой мировой войны. Оба находились на пенсии по инвалидности, в связи с повреждением легких. У меня есть фотография Джо в армейском мундире.

Когда вы впервые познакомились с Айн Рэнд и Фрэнком O’Коннором?

Впервые мы встретились, когда я училась в пятом или шестом классе и мне было девять или десять лет. Тогда она подарила мне первые в моей жизни коньки. Это было великолепно. Отец умер, когда мне было четырнадцать лет. Я помню, что на его похоронах присутствовал дядя Билл, однако у меня есть чувство, что Айн и Фрэнк тоже там были. Кажется, это было в 1943 году.

Потом, когда я уже была подростком, Айн присылала нам сногсшибательные наряды[65]. В те дни у нас с Мими был один размер одежды, а потому мы буквально сражались за то, кому что достанется. Она не была близка нам, но относилась по-доброму.

А как вместе смотрелись Айн Рэнд и Фрэнк О’Коннор?

Айн всегда была у них главной. Помню, однажды за ужином Фрэнк выпил пару коктейлей и захотел еще получить мороженое на десерт. Тогда она заявила, что он не должен есть мороженого, потому что уже выпил пару коктейлей и от холодного десерта с ним приключится полиомиелит. Он только улыбнулся, однако мороженого есть не стал. Я сказала тогда нечто в том духе, что если человек считает себя реалистом, то как может он верить в подобные бабьи сказки? Она ответила: «Все равно надо соблюдать осторожность – кто знает, что окажется на деле сказкой, а что нет».

Мне кажется, в те дни Айн несколько тиранила его в стиле: «Застегни куртку, не ешь так торопливо» – и так далее. Она говорила с горячностью. Он без возмущения соглашался со всем, что она говорила. Я никогда не слышала, чтобы он с ней спорил.

Расскажите о ваших отношениях с ними.

Наши отношения были непринужденными и родственными. Я симпатизировала ему, и, как мне кажется, он симпатизировал мне, однако жили мы все-таки далеко друг от друга. Став взрослой, я не часто встречалась с Айн. Они жили в Калифорнии. А я – в Огайо. Так что встречались мы лишь во время регулярных семейных визитов, когда она приезжала на восток.

Какое у вас сложилось впечатление о Фрэнке О’Конноре?

Он был очень милым человеком. И одним из самых любимых моих дядей. Когда ты общаешься с человеком, нетрудно понять, когда он относится к тебе с искренней симпатией или хотя бы не относится к тебе свысока, как к ребенку. Он так никогда не поступал и всегда был очень милым и терпеливым.

Когда мой сын Марк [родился в 1948 году] был совсем мал, мы жили во Флашинге, Нью-Йорк, и бывали в гостях у Айн и Фрэнка, когда они приезжали в Нью-Йорк. В это самое время мой сын впервые пошел – в направлении Айн. Она носила на груди цепочку или брошь с небольшим золотым знаком доллара, и, шагнув к ней, он вцепился в этот знак. Айн была в полном восторге и сказала: «Вот, это мой истинный внучатый племянник».

А впоследствии Марку случалось бывать в гостях у мисс Рэнд или мистера О’Коннора?

В шестьдесят восьмом он занимался музыкальным бизнесом, записывал выступления музыкантов и намеревался отправиться в Нью-Йорк по делам. Он сказал, что ему хотелось бы повидать Айн и Фрэнка; он не видел их с младенческих лет, а теперь ему исполнилось двадцать. Поэтому он позвонил Мими, чтобы узнать от нее номер их телефона, и Мими ответила: «Ладно, только я сперва позвоню Айн и предупрежу ее о твоем появлении». Сделав это, Мими со смехом сообщила нам: Айн захотела узнать, не принадлежит ли Марк к этим грязным и длинноволосым хиппи. Мими ответила ей: «Он у нас длинноволосый, но чистый».

Значит, длинные волосы Марка смущали ее?

Ну, не тогда – тогда все мальчишки ходили с длинными волосами. Приехав в Нью-Йорк и уладив свои дела, Марк позвонил Айн. Она спросила, а настолько ли интересный он человек, чтобы провести с ним вечер. Он ответил, что достаточно интересный. Они пригласили его к себе, и он сказал, что провел с ними очень приятный вечер. Это происходило после съезда демократов в Чикаго, потому что я помню, что они о нем говорили[66].

Какое самое сильное воспоминание сохранилось у вас от Айн Рэнд?

У нее не было абсолютно никакого чувства юмора.

То есть она никогда не смеялась над вашими шутками или не смеялась над шутками вообще?

Нет, и когда я пыталась острить в стиле пятнадцати-семнадцатилеток, она воспринимала мои слова всерьез.

Можете припомнить пример?

Я ее видела в девять лет, a потом не встречалась с ней до того, как они приехали на семейные похороны. Она села рядом, чтобы завести разговор и сказала: «Расскажи-ка мне, Докки, что ты думаешь?» Вполне логичным образом я ответила: «О чем?» И она сказала: «О чем угодно, мне хочется понять, как работает твоя голова». Я была еще ребенком и поэтому завернула ей целую историю. Она восприняла ее совершенно серьезно и принялась обсуждать со мной. Я ее надувала, а она этого не заметила.

Впрочем, другая история свидетельствует об обратном: чувство юмора у нее было. Моя дочь Марта была несчастным ребенком, она родилась с врожденным пороком сердца[67]. Когда ей исполнилось три или четыре года (брат ее, Марк, был на семнадцать месяцев старше), Марта плакала, потому что у нее был очередной приступ, и он спросил: «Мамочка, а почему у нас Марта так часто болеет?» Я ответила: «Когда Марта собиралась появиться на свет, Бог допустил ошибку». Моя свекровь, истинно правоверная еврейская леди, услышав эти слова, сказала мне: «Как ты смеешь говорить моему внуку, что Бог может ошибаться?» Впоследствии, разговаривая с Айн о ее атеизме, я передала ей эту историю. Она посмотрела на меня, чуть заметно улыбнулась и сказала: «Как ты смеешь говорить моему внучатому племяннику, что Бог существует?»

Айн Рэнд присылала вашей семье экземпляры своих романов, пьес или рукописей?

Она присылала нам экземпляры Источника и Атланта. Когда Источник вышел в свет, мне было то ли четырнадцать, то ли пятнадцать. Я прочла эту книгу, и когда она поинтересовалась моим мнением, я сказала: «Мне кажется, что вы создали всю эту книгу затем лишь, чтобы написать речь в суде».

И что же ответила мисс Рэнд?