Что еще вы делали?

Когда Фрэнк бывал дома, мы много гуляли с собакой; мы оба любили прогулки. И я считала, что гулять здорово.

Мистер О’Коннор держал вас за руку, когда вы гуляли?

Иногда бывало. Когда мы гуляли с собакой, он одной рукой держал поводок, а другой меня, потому что я была маленькой.

А как вы развлекались?

Он танцевал со мной. Брал меня на руки и танцевал. У них была «Виктрола»[48], и когда ее включали, он брал меня на руки и кружил в воздухе. Мне это ужасно нравилось.

Я очень любила его и считала очень красивым. Он напоминал мне моего собственного папу и, наверно, нравился мне оттого, что я видела его чаще, чем родного отца.

Чем мистер О’Коннор напоминал вам отца?

Он очень любил меня. Был очень мягким и очаровательным человеком и всегда пребывал как бы в трепете передо мной, словно бы боялся прикоснуться. Конечно же, я тосковала по отцу, и оба моих дяди, Фрэнк и Джо, делали все возможное, чтобы хоть как-то заменить его.

Как он обращался с вами?

Не помню, чтобы он когда-то качался вместе со мной на качелях или делал нечто подобное. Думаю, что они просто хорошо обращались со мной, как было положено в те времена. Фрэнк и Айн не смотрели на меня свысока, держались на равных, и мне это нравилось.

Что значит: «держались на равных»?

Они не воспринимали себя как старших, а меня как младшую. Со мной никогда не сюсюкали. Они обращались со мной как с личностью. Естественно, личностью я и так была, однако есть разница в том, как люди обращаются с тобой, и дети ощущают ее.

Расскажите мне еще что-нибудь о мистере O’Конноре.

Я считала его очень привлекательным, и какое-то время он старался казаться, насколько это возможно, русским. Фрэнк носил эти казацкие рубашки, с высоким воротником, широкими рукавами.

Однажды на день рождения Фрэнк носил меня на плечах, a Айн приплясывала вокруг и хлопала в ладоши. У меня есть вязаная куколка, которую она связала для меня. Высотой куколка примерно в восемь дюймов, и Айн говорила, что, кроме нее, почти ничего в своей жизни не связала. Белая куколка с красной оторочкой, она до сих пор хранится у меня.

Это был подарок на день рождения или Рождество?

В моей жизни день рождения всегда совпадал с Рождеством. Я родилась двадцать шестого декабря. На наше Рождество, мой день рождения, обыкновенно собирались только мама, Джо, Фрэнк и Айн, и изредка – мой папа.

Помню одну из книг: Роберт Льюис Стивенсон, Детский сад стихов, подписанную Айн. Возможно, это был подарок на день рождения. «Розали от Айн».

Помните ли вы что-нибудь о ее произведениях?

Я была знакома с ними во время Великой депрессии, когда она еще начинала составлять себе имя. Она любила писать. Когда я заканчивала голливудскую среднюю школу, она предложила свою Ночью 16 января для постановки силами старших классов. Однако какая-то высшая инстанция запретила нам ставить этот спектакль.

Как Айн Рэнд обращалась с детьми?

Она была добра со мной. И обращалась совершенно естественно, не пытаясь что-то изображать и сюсюкать. Она всегда оставалась сама собой.

То есть?

Деловитой, в стиле: «Ты проголодалась?» или «Будешь сейчас есть?». В таком роде. Она не возилась со мной. Мои волосы были прямыми, как у нее, и не требовали завивки. Их нужно было только расчесать и предоставить себе самим.

А как вы обращались к Айн Рэнд?

Айн, я даже не звала ее тетей. Вот Фрэнка я звала – дядя Фрэнк, а Джо – дядя Джо, но ее я звала только Айн.

Должно быть, в известном смысле вы были очень близки с ней.

Вообще говоря, можно считать, что я была единственным их ребенком.

Она называла вас своей крестницей?

Да. Когда я была маленькой, она два или три раза сказала что-то вроде: «Знаешь ли, я – твоя крестная». А связав мне куколку, она назвала ее запоздавшим подарком от крестной.

Какие еще были у вас контакты с мисс Рэнд и мистером О’Коннором?

Должно быть, мне было лет семь или восемь. Дело было в Хеллоуин. Я ходила тогда в начальную школу Гранта на Харольд-вей и Мильтон-плейс в Голливуде. Это было в субботу. Все в этот день должны были прийти в каком-нибудь костюме. У меня ничего подходящего не было, поэтому я решила не ходить в школу. Айн узнала об этом и вместе с Фрэнком явилась в наш дом с костюмом одалиски из студийного гардероба. Должно быть, в то время люди были меньше ростом, поэтому она, обойдясь одними булавками, без особого труда приспособила наряд к моей фигурке. После этого они отвезли меня в школу, строго приказав не порвать и не испачкать костюм, так как в тот же самый день его надлежало вернуть в костюмерную. Поэтому весь день я просидела за партой, не смея пошевелиться. Словом, домой они отвезли печальную маленькую девочку.

А расскажите мне о своих визитах в Чатсворт, происходивших уже много лет спустя[49].

Мы с матерью ездили по воскресеньям в гости к Айн и Фрэнку, когда они жили в Чатсворте на Тампа-авеню. Я радовалась этим поездкам, потому что для меня это было тяжелое время. У меня было трое малышей, и я растила их одна. Поездки эти были для меня как еженедельный отдых в Катманду. Я там просто сидела, сидела и наслаждалась спокойной обстановкой. Для меня эти поездки были выходом из домашней кабалы, во всей тяжести обрушившейся на меня.

Я одна воспитывала троих детей и жила в их детском мире. Так что расслабиться в мире взрослых было чудесно, и я именно таким образом и воспринимала эти поездки. Моей маме их общество и беседы были приятны, и, на мой взгляд, всем им были интересны общие воспоминания. Встречи эти были приятны всем нам, но каждому по-своему.

Мои дети уехали на лето, и мир мой изменился. Моя мать заезжала за мной около двух, потому что тогда заканчивалась служба в церкви, a между двумя и тремя мы выезжали в гости и оставались там до половины шестого или шести. Мои дети каждое лето проводили с отцом.

Я получала возможность вновь сделаться взрослым человеком, наделенным взрослыми эмоциями, заботами и интересами.

Когда начались ваши поездки в Чатсворт?

Я вернулась в Южную Калифорнию в сентябре пятьдесят первого года[50]. Каждое воскресенье я радовалась изменениям своего образа жизни. В подобных случаях черная полоса моей жизни сменялась белой.

Целью ваших визитов было посещение именно О’Конноров?

Нет-нет, все трое были близко дружны. Все трое прекрасно расслаблялись в обществе друг друга. Они разговаривали о таких вещах, которыми я не интересовалась. Мне следовало интересоваться, однако же нет. Разговор шел и шел, но я откланивалась. Мне было тогда под тридцать, но политика не имела для меня особого смысла. Джанет Гейнор[51] и Адриан[52] жили в соседнем доме на углу, и лошади мне очень нравились. Я извинялась и отправлялась погулять и посмотреть на лошадей.

Когда будучи взрослой я встречалась с ними, они разговаривали о политике. Но я не участвовала в беседах, потому что не имела склонности к подобным темам. Конечно, речь то и дело обращалась к делам Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, однако, бывало, и к текущим делам Айн Рэнд; она говорила, что полностью наметила сюжет Атланта. Ее кабинет располагался рядом с гостиной, где мы всегда сидели. Там были ковры; стены были обиты коврами на высоту кресла, так что она работала исключительно в собственном обществе. В кабинет, кроме самой Айн, никто не входил. В гостиной висел портрет Фрэнка[53], который был написан именно там, где висел – в гостиной.