Чудна спираль судьбы, расплаты час настал:
Кровь в революцию проливалась зря.
На баррикадах прадед искренне считал:
Светлой жизни поднимается заря.
Деды также к ней стремились:
За равенство и братство, за родную власть.
Победу отстояли, ни в чём не провинились,
Но по навету в лагеря пришлось попасть.
Трудились день и ночь для Родины и внуков,
Свет хорошей жизни замаячил впереди.
Проклятый рок, наверно, ради скуки
Обратно повернул истории круги.
Опять Отчизна у разбитого корыта,
Вновь безработица, коррупция и нищета.
Простому люду дверь везде закрыта.
Есть сливки общества, остальные – голытьба!
Голос прадеда звучит в ушах отныне:
– Боролся – счастье внукам дать хотел!
В России-матушке по какой причине
Людской рассудок, разум помутнел?!
Страна Россия принадлежит народу,
Не какой-то кучке нуворишей.
Так было испокон веков, и сроду
Не желали русские жить под «крышей».
Должен быть народ свободным и богатым,
С гордою душой, подачек не просить,
Бережно историю хранить и свято.
Лучи солнца должны всем светить.
Грязной осенью дождь моросит,
Часовые у старого дома,
А внутри жизнь не просто кипит,
А трясется за дверью райкома.
Крики с разных дверей коридора,
Суматоха и трели звонков:
«Я не слышу! Какого напора?!
Нет сейчас ни полков, ни взводов!»
«Разрешите?»
«Да, да, заходите! Марк Захарович, это и есть!»
«А, так сюда, вы сюда проходите.
Поздороваться с вами – за честь».
Гость прошел в кабинете к столу,
Кепку черную снял и присел:
«С Петрограда на помощь лечу!
Что случилось, узнать бы хотел».
«Я Потоцкий Андрей Поликарпыч,
Командир этой армии всей.
Это Марк Захарович Кацыч,
Комиссар мой до мозга костей».
«Ну а я представитель ЧК,
Центральным прислан комитетом.
И к вам вопросы в ЦК,
Не удосужитесь ответом?
Войска стоят – и в чем проблема?
Какая помощь вам нужна?
Все белых жмут по фронту в целом!
Нам эта станция важна!»
«Мы согласны, что тут задержались, —
Пятый день не стихают бои.
А вот здесь они так окопались,
Их не выбить, ну просто умри!
Комиссар, объясни поточнее,
А то, может, меня не поймут».
«Тут позиция белых сильнее,
В лоб их просто вот так не возьмут.
Мы узнали, у них командиром
Гриша Кречет, штабс-капитан,
Он не хочет отдать город миром,
А по возрасту – просто пацан!»
«Так, и сколько их держит сей город?»
«Знаем точно, один батальон!»
«А потом говорите, он молод?
Почему же командует он?»
«Так случилось, что все остальные
Были нами убиты в боях,
С этим держатся, есть у них силы.
Это вам не атака в степях!»
«Так, понятно мне всё для ЦК.
Сутки дали нам город занять!»
«Они что там, сдурели слегка?»
«А иначе нам всем отвечать!»
«Мы просили на помощь прислать,
Там у них, говорят, есть один:
Он привык лихо так побеждать.
Самим Феликсом очень любим!»
«Раз просили, то я перед вами.
Кречет Федор, сотрудник ЧК!»
Командиры опешили сами:
«Вы? Там брат? Ну тогда вам нельзя!»
«Почему же? Что это меняет?
Младший брат мой действительно там,
Что я здесь, он, конечно, не знает —
Удивился б, я думаю, сам.
Подготовьте вот здесь коридор,
Прямо к станции, выйду один,
Непростой с братом есть разговор,
Может быть, мы людей сохраним».
Коридор подготовили быстро,
Он поправил рукой кобуру:
«Все готово. На улице чисто».
«Три часа – и обратно приду».
Он обдернул кожанку, шагнул,
Шел по улице медленным шагом,
Пса бездомного чем-то спугнул.
Выстрел. Пуля ударилась рядом.
– «Стой! Ты кто?! Смерти ищешь, поди?»
«Я пришел говорить с командиром!»
«К той парадной неспешно иди,
Но скажи, ты с войной али с миром?
«Я не знаю, солдат, как решим.
Ты, я вижу, крестами богат.
Мы все счастья России хотим».
«Но по-разному, видимо, брат».
Он увидел в дверях офицера —
Сердце сжалось до боли в груди,
И пошел к нему прямо и смело:
«Здравствуй, брат! К разговору прими».
Они долго стояли обнявшись,
Приведя в изумленье бойцов,
И солдаты, слегка растерявшись,
Посылали за крепким гонцов.
Офицер крикнул: «Это отставить!
Пока нечего нам отмечать.
Гость пришел нам раздумий добавить.
За противником всем наблюдать».
По парадной поднялись спокойно
И в огромный прошли кабинет,
Офицер улыбнулся довольно:
«Федор, глянь, излучает как свет!»
И чекист повернулся, увидел
На иконе он образ святой,
Офицер продолжал: «Как обитель?
Этот дом пока временно мой».
«Хорошо ты устроился, брат,
Только завтра вас выбьем отсюда».
«Я скажу тебе: это не факт!
Как вы сунетесь, будет вам худо».
«Я наслышан: свои рассказали.
Укрепился здесь твой батальон,
Пятый день город так и не взяли.
Гриша Кречет виновником в том».
«Ты смотри-ка, фамилию знают?
Но слабы командиры твои,
Говорят – значит, так уважают,
Как тебе они стали свои?»
«Выбор труден у каждого, брат.
Мы не знаем у жизни пути,
Выбор каждого, в сущности, свят,
И я сам его должен пройти.
В царской армии был я майором».
«И мы, честно, гордились тобой!»
«Когда власть оградилась забором
И пожар вспыхнул тот мировой,
Я решил, что царю неизвестно,
Как страдает, нищая, народ,
Как везде, тут и там, повсеместно
Он спасенья и помощи ждет.
А потом тот арест, ну ты помнишь…
Я не знаю, в чем был виноват!
Знал ведь я: на войну ты уходишь,
Но не смог проводить тебя, брат!
Дальше ссылка, тюрьма и побои.
Из дворянского рода – и в грязь!
Но они не смогли сломить воли,
Там от красных и вышли на связь».
«Неужели, вот так одурманив,
Тебя сбили с дороги прямой?
Офицер! Ты же, душу поранив,
Для врагов стал поистине свой!»
«Я даже рад, что я у красных:
Я верю в правильность идей,
И это лучше всяких разных
Движений, партий и затей!
Общался с Лениным не раз,
Мы даже спорили, бывало.
Дзержинский, помню, как сейчас,
Кричал: «Отлично, Федор! Браво!»
