— Старый мерзавец! — вскричала Урирун, окончательно забыв о необходимости сдерживать чувства.

   Она шагнула вперёд, чтобы от души влепить верховному жрецу оплеуху, и попала прямо в луч, падавший из глаз Ивши. От этого её собственные глаза вспыхнули божественным огнём, и из них вырвался луч потоньше. Самой королеве — хоть бы что, а вот Уллагинда испепеляющая сила луча превратила в горстку золы. Всё, что от него осталось — это пара потерянных им туфель-шлёпанцев с загнутыми носками.

   Ночь звенела такой тишиной, что слышно было, как капает наземь разлитое из опрокинутого кувшина вино.

   — Кхм... Я и не знала, что так умею, — откашлявшись, ошарашенно пробормотала себе под нос Урирун. И, окинув искрящимся насмешкой взглядом притихших младших жрецов, добавила: — И так будет с каждым, кто вздумает плести интриги!

   Это вырвалось у неё само — то ли в шутку, а то ли всерьёз. Первой опомнилась Виви; выпустив посох, за который она до этого мгновения крепко держалась, она бросилась к Урирун и прильнула к её груди. Два жреца, вцепившиеся в оба конца посоха, посмотрели друг на друга и разжали руки. Посох со стуком упал. Один жрец ковырял носком ноги землю с видом, как бы говорившим: «А я чё? Я ничё... Я вообще просто мимо проходил». Его напарник по перетягиванию посоха у принцессы осторожно шагнул вбок, стянул со стола кусок мяса на косточке, рванул его зубами и принялся жевать с ошалело уставившимися в пустоту глазами.

   — Ну что ж, будем считать жертву принесённой, — сказала Урирун, жестом приказав слугам убрать пепел. Те расторопно подмели останки верховного жреца в совок. — Даю слово королевской чести: это последняя жертва, больше кровь на этом алтаре не прольётся. Можно и иначе выражать богине свою любовь и почтение. Не робейте, друзья! Пусть снова звучит музыка, а праздник продолжается! Мы собрались, чтобы воздать чествование богине Ночи — так пусть же оно идёт своим чередом. Ешьте, пейте, пойте и пляшите!

   Никто не посмел ей перечить. Тут же снова грянула музыка, и народ принялся праздновать счастливое избавление государыни от участи жертвы и справедливое наказание Уллагинда. Виви устало закрыла глаза и склонила голову на плечо королевы.

   — Ты пережила потрясение, радость моя, — встревоженно проговорила та, заботливо окутывая принцессу объятиями. — Тебе не помешало бы прилечь. Если хочешь, я отнесу тебя в опочивальню.

   Та разомкнула ресницы и устремила на Урирун чуть утомлённый, но нежный взгляд.

   — Думаю, мне будет лучше здесь, на свежем воздухе, — сказала она. — А в опочивальню... чуть позже. — И жарко шепнула королеве на ухо: — И желательно в вашу, ваше величество.

   — Мне нравится ход твоих мыслей, милая, — двинула бровью Урирун, и в тёмной глубине её глаз замерцали чувственные искорки.

   Уже никого не стесняясь и не таясь, они соединили уста в страстном поцелуе. Веки каменной богини снова были сурово сомкнуты, а небо, прежде бездонно-чёрное, стало нежно-лиловым, как при сумерках в королевстве Дня. На нём мерцали бледные, сонные звёзды.

   — Ты — моя утренняя заря, — шепнула Урирун. — Солнце души моей...

   — А ты — моя прекрасная королева Ночи, — проворковала Виви и потёрлась носиком о её щёку. — Я хочу остаться с тобой навсегда!..

   — Ты читаешь мои мысли, — улыбнулась правительница ночного чертога. — Как раз такое предложение я и собиралась сделать, но ты меня опередила. Однако нужно соблюсти правила, спросив позволения твоих батюшки с матушкой...

   — Ох уж эти твои правила, — рассмеялась Виви, и дальнейшие попытки Урирун заговорить захлебнулись в непрерывной череде новых поцелуев.

   Ей не оставалось ничего иного, как только безоговорочно капитулировать.

   12-13 января 2018

   Копытца изящной белой лошадки сбивали вечернюю росу с травы, по полянке серебристыми блёстками рассыпался задорный девичий смех. Его обладательница, стройная светловолосая красавица в белом платье для верховой езды, ловко управляла животным, показывая своё искусство наездницы. Лиловатый небосклон озаряли вечерние лучи, цветущие деревья роняли лепестки на золотые локоны девушки и шелковистую гриву её лошадки. Мягкий свет мерцал в чистой глубине её голубых невинных глаз. Заставив лошадку перескочить через поваленное дерево, девушка приосанилась в седле и помахала кому-то рукой, и её свежее личико засияло ласково-кокетливой улыбкой. Кому же она оказывала такие знаки благосклонности?

   Её озорной и игривый взгляд был устремлён в жутковатое, но завораживающее пространство ночного мрака, странным образом соседствовавшее с царством солнца, к которому она сама принадлежала. Там серебристо мерцали в сумрачном свете водопады и распускались причудливые бледные цветы; огромный каньон раскинулся в туманной дымке, а на его дне извивалась тёмная, загадочная лента реки. Два пространства, светлое и угрюмое, безо всякого плавного перехода были разделены границей от неба до земли, и из одного в другое можно было перешагнуть, после прохладного царства ночи очутившись в чертоге ясного и тёплого дня.

   В тёмном пространстве, под старым кривым деревом с узловатыми ветвями, яркий лучик улыбки светловолосой девушки ловила другая молодая всадница, облачённая в чёрный наряд — бледнолицая брюнетка. Она восседала на чёрном жеребце с длинными сильными ногами. Её костюм состоял из короткой куртки и кожаных брюк, ботфорт со шпорами и плаща, а прямые гладкие волосы мерцали, как атлас, достигая кончиками богатого седла. Брюнетка выглядела строгой и сдержанной, гордой, неприступной, даже некоторая надменность проступала в очертаниях её неулыбчивого рта.

   — Неплохо, ваше высочество, неплохо, — проговорила она. — А что вы скажете на это?

   С этими словами брюнетка сняла с пояса приспособление, похожее на бумеранг, и бросила его в сторону каньона. В полёте оно распалось на тонкие серебристые пластины и зависло в воздухе, образовав над каньоном что-то вроде моста. Но таким шатким выглядело это сооружение, что при мысли о переходе по нему на другой берег душа леденела. Именно это, похоже, и собиралась проделать темноволосая всадница на глазах у своей светлой визави.