Яркая, ослепительная вспышка огня и мрака, позолоченного солнцем снега и сверкающей стали ударила по глазам. Я не могу дышать, не могу думать, я забыл даже своё имя. Безликая масса придворных, каменные стены дворца, гобелены, свечи — всё плывёт утренним туманом и исчезает, растворяется. Всю жизнь ждать и бояться этого мгновения — мгновения встречи с той, ради которой можно не задумываясь пожертвовать спасением души, гордым именем и богатством, властью и жизнью — всем, что когда-то имело для меня значение. Но я никогда не верил, что в этих пропитанных кровью и ненавистью, подлостью и грязью стенах, среди этих продажных великосветских львиц и блудливых кошек можешь однажды появиться Ты.

От сияния Твоей красоты больно глазам. Дурманящий, невероятно свежий и чистый запах Твоего тела я вдохнул вместо воздуха и эта сладкая отрава сейчас растворяется в моих лёгких, в моей крови и стало отчетливо понятно, что ничем иным я никогда уже не смогу дышать. Я готов поклясться, что никогда раньше не видел Тебя, но почему-то в моих руках, в моих пальцах просыпается воспоминание о том, что эти огненные волосы легче и мягче самого дорогого шёлка, что с Твоей кожей цвета горных снегов на рассвете не сравнится драгоценный фландрский бархат. Мои губы пылают огнём от желания припасть к Твоим губам и выпить их ярко-алую кровь с привкусом дикого меда (почему я так уверен, что у Твоих губ именно такой вкус?). Но эти глаза… Они сводят меня с ума. Драгоценные камни Твоего ожерелья меркнут в блеске Твоих глаз. Два осколка горного хрусталя, в которых отражается грозовое небо; два смертельно острых стальных клинка, которые пронзают моё сердце; два серебристых озера, в которых с восторгом безумия тонет моя душа…

Смятенно стоял молодой граф, в изумлении глядя на юную красавицу в платье тёмно-зелёного шёлка, отделанном узкими полосками безумно дорогого кружева. Красота её лица и изысканная простота наряда резко выделялись на фоне роскошных до рези в глазах платьев и одинаково кукольных лиц придворных модниц. Так различаются творение гения и старательные работы-подделки его учеников. Кое-кто уже обратил внимание на странно восторженное выражение лица графа де Бюсси и посмеивался, зная, кто так поразил его, но ещё не зная, какие страсти бушевали сейчас в его сердце. А между тем многие прославленные красавицы отдали бы полжизни и собственную душу в придачу только за один такой его взгляд. И никто не обратил внимания, как побледнело его лицо, когда к девушке подошла королева Наваррская и, что-то шепнув ей, поманила Луи рукой.

Регина, ослеплённая, ошеломлённая окружившими её роскошью и величием, чувствовала себя ребёнком, которому снился невероятный яркий сон, утром ставший явью. Золотая лепнина на стенах, венецианские зеркала с тысячами отражённых в них свечей, искусная роспись потолков, статуи итальянских мастеров, картины ценой в целое состояние, красивейшие женщины Франции, похожие в своих нарядах на ярких тропических птиц, дерзкие кавалеры с улыбками и взглядами опытных соблазнителей. Голова шла кругом и Регина никак не могла запомнить ни одного имени из тех, которые называли ей фрейлины Маргариты, лица мужчин и женщин сливались в одну загадочную и пугающую маску. Всего того, что Регине так не хватало в тихой обители урсулинок, здесь было с избытком; в ней проснулось совершенно детское любопытство — так хотелось всё потрогать, узнать на ощупь, на вкус, провести пальцем по алебастру статуэток, постучать ногтём по огромной китайской вазе, покачать её, проверяя, упадёт или нет. И самое удивительное — что всё это было настоящим, реальным, всё это было для неё навсегда. И вот уже стайка прелестных созданий в невообразимом ореоле кружева, шёлка и духов обступили её и что-то защебетали наперебой и Регина, ни слова не узнавая, несла что-то в ответ, кивала и улыбалась. Чей-то вкрадчивый голос шептал ей на ухо нежную чушь, чья-то горячая рука влекла её к танцующим парам, и, захваченная красочной каруселью, Регина уже приготовилась окунуться в этот обманчивый водоворот, не замечая ни рифов, ни подводных камней, ни акул и ядовитых рыб, но остановилась, внезапно оробев при виде подчёркнуто надменного лица.

Высокий, статный красавец, вошедший в зал, чем-то зацепил её внимание и она сначала с удивлением, а потом замирая от восхищения и непривычного страха смотрела на него, не в силах отвести взгляд. Чувство собственного превосходства и лёгкое презрение ко всему, что его окружало, сразу бросалось в глаза. Он был одет по последней моде и держался с вызывающей независимостью, он явно задавал тон среди молодых дворян, потому что вокруг него сразу образовался людской водоворот, словно все непременно желали к нему прикоснуться или хотя бы оказаться поблизости. Но к его безупречно красивому лицу словно намертво была припаяна маска. Он играл привычно и лениво пресыщенного жизнью баловня судьбы, дамского угодника и легкомысленного сердцееда, и больше всего в этот миг Регине захотелось заглянуть под эту маску и увидеть истинное лицо этого незнакомца, продвигавшегося по зале с завораживающей грацией хищного животного. Все, кого она до сих пор видела при дворе, носили похожие маски. Но у большинства за ними была пустота, глухая и серая. У кого-то — о! у многих, — под маской скрывалась чудовищная, лживая и жестокая личина, у кого-то наивная, пугливая сущность, больше всего боящаяся выделиться из общей толпы и нарушить раз и навсегда установленные правила. Изредка она видела отсвет острого ума и своеобразного характера, но даже такие люди прятали свою непохожесть, открываясь, быть может, только самым близким. Искренность и естественность были не в моде, это Регина уже начала понимать. Но лицо этого незнакомца, слишком красивое и неуловимо знакомое было для неё terra incognito, она никак не могла понять источник той загадочной силы, которая притягивала её. Точно так же было, когда она увидела Рамиреса, но только намного слабее и незначительней. А сейчас что-то неподвластное рассудку неудержимо заставляло Регину бесконечно долго всматриваться в это лицо, в каждый жест, в каждое движение сильных рук незнакомца.

Но вот его бархатные чёрные глаза остановили на ней своё ленивое скольжение и вспыхнувшее в них удивление стремительно разгоралось лесным пожаром, выжигая постылую маску, превращая её в живое, точёное лицо, каждая черта которого начала дышать радостью. Именно радость засияла в глубоких, длинных глазах незнакомца, словно всё это время он искал именно её, Регину, искал долгие годы, устал от бесплодных этих поисков и закрылся, как щитом, репутацией повесы и дерзкого гордеца. У неё на глазах разбивался вдребезги, словно старое мутное зеркало, его бездушный, фальшивый мир, в который вольным ветром врывалась Она. Впервые в жизни Регина чувствовала себя целым миром, созданным для одного-единственного человека. И она подумала, что вся её жизнь, всё, что происходило с ней с самого первого вздоха, было дорогой к этому человеку, к его опустевшему сердцу, к его разуверившейся душе.

Что это со мной? Куда исчез весь воздух из зала, какой ветер погасил все свечи в один миг? Боль тысячью мелких острых осколков стекла вонзилась в моё сердце, мучительно-сладкий огонь пробежал по жилам и в одно мгновение прожила я сотню жизней и все их бросила к ногам архангела с бархатно-чёрными глазами, обратившего на меня свой взгляд. Душа моя встрепенулась и птицей, вырвавшейся из тесной клетки тела, летит к Тебе, задевая крылом надменные розовые губы, прижимаясь к матово-белой коже, и растворяется в южном ночном небе Твоих глаз. Тело моё превратилось в натянутую до предела струну и ждет только одного — прикосновения этих длинных пальцев, этих сухих губ, — чтобы замурованная в нем заживо музыка ожила и заглушила холодный голос разума. Я вся сейчас — лишь гулко бьющееся кровоточащее сердце, в котором нет ничего: ни воспоминаний, ни боли, ни радости, — только ощущение полёта, головокружительного падения в бездну. И рвётся из меня отчаянный крик: "Я здесь! Забери меня, убей или подари жизнь, но только услышь меня, мой Бог и мой вечный раб".