– Ка-а-ллекция, – фыркнула Вероника, бросив в чашку с остатками кофе недокуренную сигарету, и тут же затянулась новой. – Гена, это позор, а не коллекция, это нельзя людям показывать, ты что, не понимаешь?

– А вот это, значит, можно, – Гена махнул рукой в сторону огромной витрины, которую он специально заказал для своих кружек и в которой теперь толпились бокалы из тонкого дымчатого стекла, украшенные головой медузы.

– Конечно, это же коллекция Розенталь и Версаче! – пожала плечами Вероника.

– Розен кто? – осекся Гена.

– Неважно, – снисходительно махнула рукой жена и снова затянулась, привычно мазнув глазами по стенам. И тут же замерла. Гена закрыл картины черным полотном. Так он делал только тогда, когда был в сильном раздражении. Дело плохо. Очень плохо.

Вероника перевела взгляд на мужа и поняла, что опоздала. Вот этот вот снисходительный жест, показывающий искреннее ее отношение к мужу, стал решающим. В два прыжка Гена преодолел огромную столовую, выхватил из рук Вероники сигарету и все-таки бросил на пол. Растоптал каблуком. Его обычно красноватое лицо смертельно побледнело.

– Что ты делаешь? – прошипела жена. Она еще больше стала походить на змею. На краткий миг Гене показалось, что если она сейчас откроет рот шире, то он увидит раздвоенный язык.

– Где… мои… кружки? – медленно и отчетливо произнес Гена, наклоняясь к Веронике. Та вжалась в кресло, в неправдоподобно больших глазах впервые за много дней мелькнула живая эмоция – страх.

– Зачем они тебе? Ты же все равно из них не пьешь! А мы пьем вино каждый раз, когда к нам приходят гости. Давай устроим твои бокалы в кладовке? – Вероника попыталась предложить компромисс.

– Они не нужны мне в кладовке, они нужны мне здесь! – Гена наклонился еще ниже к жене и почувствовал слабый запах алкоголя – похоже, новые бокалы она уже протестировала.

Вероника вскочила. Итальянский резной стул с грохотом упал на пол. Она метнулась к стоящей за витриной большой картонной коробке, которую Гена в ярости и не приметил, и начала доставать оттуда кружки. Одну за другой, с громким стуком швыряя их на стол.

– На, подавись! Пей свое пиво, давай, прямо сейчас, если так хочется!

– И выпью, – набычился Гена, хватая первую же попавшуюся кружку – с большими стеклянными пупырышками и надписью «Таганрог 1998».

– Ну давай, да хоть упейся! – визгливо воскликнула Вероника, почти швыряя на стол его «девочку».

– Осторожней, – гавкнул Гена и, подхватив жемчужину своей коллекции, направился к кухне, отгороженной от столовой барной стойкой. Открыл холодильник, с тоской обозрел пустые полки – Вероника никогда не готовила.

Взял три бутылки пива с дверцы и вернулся к столу. Аккуратно поставил свои сокровища и подтянул к себе новые кружки, которые Вероника продолжала выставлять на стол.

Ловко открыл первую бутылку и вылил содержимое в «пупырышки». Вторая бутылка досталась «девочке».

– Пей, алкаш! – злобно прошипела Вероника, уставив весь стол кружками Гены и вытирая пот со лба – даже малейшее усилие давалось ей с трудом.

– От алкашки слышу, – огрызнулся Гена, залпом выпивая первую кружку.

– Смотри, не подавись, – Вероника сложила руки на груди и с нескрываемым презрением смотрела на мужа.

– Не дождешься, – Гена вытер рот рукой и смачно отрыгнул. Вероника сморщилась.

– Не нравится? – с вызовом поинтересовался Гена, хватая «девочку», и, сделав большой глоток, закашлялся.

– Ты отвратителен, – снова прошипела Вероника.

– Не мучайся, – Гена длинными глотками допил содержимое второй кружки и слегка покачнулся, – я от тебя ухожу.

Не отводя взгляда от мужа, Вероника нашарила на столе чашку кофе, поднесла к губам и сделала глоток. Не замечая окурка, который она несколько минут тому назад утопила в кофейной жиже.

Дома пахло семьей. И ужином из трех с половиной блюд – первого, второго, третьего и компота. То, что Лиде никогда не удавалось. Если она готовила суп, то, как правило, на второе и десерт времени у нее уже не хватало.

– Спасибо, очень вкусно! – услышала она голос сына из кухни.

– Ты любишь грибной суп? – не спросила, а пропела та.

– Я его никогда не ел, – признался Ромка, и Лида почувствовала, как запылали уши.

Она сама грибы не любила и не умела их готовить. Все время ставила себе мысленную заметку, что надо бы научиться ради Васи и Ромки, но все откладывала и откладывала. А та времени даром не теряла. Или, возможно, уже родилась с этим умением. Такая себе женщина – грибной суп.

Лида с грохотом поставила чемодан на пол. Не успела разуться, как та выплыла в коридор, и Лида впервые лицом к лицу столкнулась с женщиной, разрушившей ее жизнь. Что там полагается делать в таких случаях? Вцепиться в волосы? Расцарапать лицо? Спустить с лестницы? Лида сотни раз представляла себе их встречу, только в ее мечтах все было по-другому.

Она должна была подъехать в роскошной машине к самому дорогому бутику города. Ее муж, похожий на Гаррисона Форда и Ричарда Гира одновременно, открыл бы ей дверь. Она бы вышла – похудевшая на двадцать килограммов, ослепительно прекрасная, с красивой стрижкой и умелым макияжем. Вся в «Шанели», разумеется. А не так – в джинсах, которые она запачкала, стащив по ошибке с ленты чужой чемодан и едва на подравшись с его хозяином, в разбитых на носках туфлях, с растрепавшимися волосами, давно нуждающимися в покраске. Вся вспотевшая и пропахшая рейсовым автобусом, на котором она добиралась домой из аэропорта. Но самое страшное было не это. Самым страшным был взгляд, который она подняла на соперницу. Взгляд побитой собаки. Взгляд проигравшей. Это было даже хуже отсутствия «Шанели» и Гаррисона Форда.

– На кухне мы установим расписание, – та немедленно перешла к делу, и Лида с удивлением поняла, что все это время соперница что-то говорила.

Лет на десять моложе и килограммов на тридцать худее самой Лиды. Редкие волосы удачно покрашены и подстрижены, короткий халатик подчеркивает ладную фигурку. Лицо невыразительное и немного злое – близко посаженные глаза, острый нос, тонкие губы, подведенные светлой помадой. В целом эффектна, если не разбирать на детали. Похожа на немецкую куклу из ее детства. Всегда послушно закрывает глаза, если положить на спину.

Лида молча кивнула, прошла на кухню и немедленно пожалела об этом, потому что почувствовала себя соседкой, заскочившей за солью и прервавшей семейный ужин. Ромка уплетал кусок кекса, пахнущего так умопомрачительно, что Лида сама чуть не попросила отрезать ей кусочек. Вася – расслабленный, разрумянившийся – сидел, откинувшись на стул, и смотрел футбол на планшете. Рядом стояла большая чашка со свежезаваренным кофе – Лида приметила турку на плите.

– Ну так что, ты согласна? – та закончила свою тираду, неторопливо семеня на кухню вслед за Лидой.

– А ванную как делить будем? – усмехнулась Лида.

– В порядке живой очереди, но попрошу тебя с десяти до одиннадцати вечера ее не занимать – в это время я обычно делаю косметические процедуры.

Не говоря ни слова, Лида развернулась и вышла из кухни. Отчаянно хотелось плакать, но позволить им увидеть свои слезы она не могла. Никто из них даже не заметил, что она появилась дома не утром, а поздно вечером. Никто не спросил, как прошла ее поездка. Вася мазнул равнодушным взглядом и опять уставился в планшет. Ромка стыдливо положил назад второй кусок кекса и просто молча кивнул матери. А та была победительницей.

Та – это любовница ее мужа, с которой он решил жить в их квартире, пока они ее не разделят. Она, Лида, с удовольствием ушла бы сама, вот только идти ей было некуда. Спасибо добрым коллегам, сбросившимся и купившим ей горящую путевку в Болгарию после того, как она неделю прорыдала вместо того, чтобы заниматься работой. Еще больше усложнять жизнь кого-то из них Лида не могла и не хотела. У всех семьи – родители, мужья, дети, свои проблемы. К сожалению, к своему возрасту она так и не смогла стать независимой сильной женщиной, способной оставить поношенные халаты более удачливой сопернице и с маленьким чемоданчиком отбыть в шикарную гостиницу. Пойти на массаж, СПА или что там сейчас модно среди богатых и успешных. Она, дура, всю жизнь каждую лишнюю копейку вкладывала в семью – то в отпуск в Сочи поедут на ее кровно заработанные, то Ромке новая одежда нужна, то Вася решил вдруг брекеты поставить, зубы исправить. Доисправлялся.