— Я тоже. — Выдохнул юноша с грустью во взгляде. Осадок в душе был каким-то горьким и острым. Но в присутствии друг друга это все как-то смягчалось, теряло свою горечь, приобретало новый смысл. — Мы уже столько пережили…
— И еще переживем. — Как-то тоскливо произнес художник, протягивая руку к голове Эррора, проводя ладонью по смольным волосам и притягивая его к себе.
Тяжело, больно, грустно. Но унывать не хотелось. Совсем не хотелось. А благодаря друг другу им удавалось находить в себе силы улыбаться, думать о чем-то, не загружаться по поводу случившегося. Хотя, что уж там, отойти от этого все еще кажется нереальным. Но они отходят. Медленно, плавно, вместе, но отходят. Вдыхая ароматы друг друга, наслаждаясь теплом, присутствием, разговорами о светлых воспоминаниях. В этом они находят свое утешение. К счастью, успешно. К несчастью — все равно осадок невероятно сильно горчит. А приближающийся траурный час добавляет тоску этой горечи.
Комментарий к VI. Утешение.
[Л-Л:Отбечено]
========== VI. Кипарис. ==========
На высоком берегу заснеженного мыса, в возвышающемся над ним белокаменном храме, в день православного праздника звучит согласное пение священнослужителей. Средь живописных стен, украшенных изящной мозаикой, средь свободно стилизованных белоснежных колонн, описанных золотыми виноградными лозами, средь ангелов на стенах, улетающих ввысь, в конусовидный купол, с которого смотрят вниз святые люди, под узким столбом света, спускающимся с витражных стекол на острие описанного скульптурами конуса, сегодня проходит панихида.
Вера в бога в этом мире уже давно ушла на задний план, давая проход свободе выбора религии и веры. Люди предпочитают не задумываться о ней, не придерживаться ее, жить по-своему, имея свою веру и свое видение мира. Но все крещеные, все искупанные в святых водах церкви. И все в темный час стоят в черных одеждах с горящими свечами в руках, все слушают божественное песнопение, все начинают верить в отпевания, в покой, в уход в лучший мир.
Правильно ли это? Возможно. Религия ведь создана самими же людьми. Для других людей, для тех, кому нужна помощь, для тех, кому нужна поддержка и вера в лучшее. Люди не обязаны придерживаться ее, но они всегда могут прийти в храм, насладиться музыкой небес и даже помолиться. Ведь когда в жизни не остается света, где-то его приходится искать. И порой, отчаиваясь, люди приходят в этот храм. Так же и на похоронах.
Людей было много. Что неудивительно, ведь тот, кого отпевают, был человеком социально адаптированным. У него было невероятно много знакомых, для многих из которых он был кем-то очень важным. Дрим помог множеству людей, которые сейчас стоят и держат горящие ярким пламенем свечи. С опущенными головами, терпя жжение горячего воска, стекающего по рукам, вспоминая все лучшее, что у них связанно с этим юношей, слишком рано покинувшим этот мир.
Хоровая а’капелла пронизывает каждого, проникает в самые глубины души, окрыляя ее и возвышая, даря свет внутри. Она словно помогает отпустить. Но на душе все равно невероятно тяжко. А особенно при виде этого бледного аккуратного личика, обрамленного солнечного оттенка локонами волос, неряшливо спадающими на лицо. Еще тяжелее от вида его самых близких людей. Родной брат, под руку поддерживаемый каким-то светловолосым парнем, два лучших друга, поникшими взглядами прожигающие свечу. Все трое невероятно отстраненные, все трое подавлены, все трое боятся поднять взгляд на открытый гроб, столкнуться с безжизненностью того, кто был им важен, кого они ценили, кого берегли.
Рядом с ними стоит не менее поникшая супружеская пара. Для них Дрим был как сын. Как второй сын, такой же родной, как ушедший перед ним Блу. Юноша часто приходил к ним, когда не стало последнего. Часто был с ними, часто говорил с ними, помог им заглушить эту боль. А они отчасти помогли ему справиться с потерей. Но не смириться, не отпустить. Ведь те были связаны судьбой, в свое время безжалостно разрубившей эту связь. Но так лишь казалось, ведь на самом деле эта связь бессмертна, она вечна, она сильнее смерти. И тот, кто познал ее однажды, тот, кто единожды ощутил настоящие чувства, искренние и чистые, в будущем не будет удовлетворен чем-то меньшим. Является ли такой ранний уход юноши подарком судьбы для него? Возможно, ведь теперь он снова вместе со своей родственной душой. Только подарок этот невероятно горький, невероятно прискорбный для других.
А свечи горят, солнце пробивается сквозь витражные стекла, создавая на лице юноши чудесную игру света. Прекрасную игру, завораживающую, но такую грустную, поселяющую в душе тоску еще большую, чем раньше.
— Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшему сыну твоему Дриму, и сотвори ему вечную память. — Произнес священник, оповещая всех об окончании панихиды. Хор снова протяжно запел, но теперь уже не только он. Теперь уже и все присутствующие тихо подпевали два слова: «вечная память». А после — минута молчания. Тянущаяся неизмеримо долго, прожигающая изнутри, но, в то же время, позволяющая проводить, отпустить.
Прежде чем гроб закрыли, Найтмер коснулся холодного лица брата. Он, наверное, уже был готов упасть на колени, снова дать волю эмоциям, ведь нахлынувшее на него отчаяние было видно невооруженным глазом. Только вот держащий его парень не позволил этому случиться. Киллер просто держал его под руку, просто кидал сочувствующие взгляды в сторону мужчины, просто тихо шептал ему что-то в моменты, когда тот оказывался на краю потери рассудка. И, что удивительно, это помогало ему снова взять себя в руки.
Следом за Найтмером Дрима коснулись и Эррор, и Инк. Одновременно. Также одновременно вздрогнули от прошедшего по коже холода и убрали руки, приблизившись друг к другу, взглянув в глаза и опустив взгляд в пол. Жестокая реальность, но от нее никуда не деться.
Его похоронят рядом с Блу. На небольшом огражденном от всего сущего участке кладбища. Где-то между высокими стройными кипарисами, пышно цветущими летом. Увенчанный солнцем и луной символ смерти и похорон, под которым также летом цветут солнечные цветы гелиотропа, символизирующие вечную привязанность и любовь, которая была присуща двум молодым парням. Там же, прямо за могилой, будут цвести белые и красные цветы акации, символизирующие жизнь и смерть, смерть и возрождение, бессмертие и реинкарнацию. Дрим верил в жизнь после смерти, в нее же верил и Блу. А потому в нее сейчас верят и все те, кто стоит вокруг закапываемой могилы. Теперь уже одной на двоих. Прежде чем разойтись, каждый сказал свое доброе слово в память об умершем. Каждый положил по цветку красного гладиолуса или гвоздики. И каждый выразил слова соболезнования единственному кровному члену семьи, присутствующему на похоронах.
В холодном воздухе висело напряжение и скорбь. А яркие лучи солнца, отражаясь от поблескивающего снега, пытались развеять воцарившуюся печаль. Кому-то после всего этого стало легче, кому-то наоборот, хуже, кто-то не сдержал слез, а кто-то, во время произношения последних слов, улыбался сквозь сдерживаемые слезы. Все уже свое сказали, все уже ушли. Осталось лишь шесть человек подле могилы. Среди них — супружеская пара, которая не может найти в себе силы что-то сказать, только лишь смотрит на двух счастливо улыбающихся юношей, чья фотография украшает мраморную могильную плиту. Никто не был против объединения могил и переделывания памятника. Ведь теперь они вместе. И уже навсегда. Так, наверное, будет лучше.
Найтмер, бросив короткий взгляд на фото, начал сильно пошатываться, но тут же оказался ловко подхваченным Киллером, который, в свою очередь, сразу повел мужчину подальше от кладбища. Не хватало еще ему здесь потерять сознание, упав в сугробы.
— Ты еле на ногах стоишь. — Недовольно буркнул юноша. Надо как-то его снова отвлечь, занять чем-нибудь, а то опять впадет в глубокое отчаяние, из которого у парня только начало получаться вытаскивать его. Но, стоит признать, прошло все лучше, чем ожидал Киллер. Хорошо держится.
