Наступил январь, каникулы заканчивались, а я с каждым днем становился все более нервным. Ритм жизни, где я пытаюсь успеть все и везде, ужасно утомлял, а приближающееся «решающее сражение», пусть и совсем небольшого масштаба, веселья тоже явно не прибавляло. Я должен был реабилитироваться. Должен. Обязан. Чего бы мне это не стоило.

Дома доставали родители, на работе – посетители, у которых вечно было что-то да не так. То женщина не могла выбрать, что заказать, мотая меня туда-сюда и меняя свои решения со скоростью пяти раз в минуту, то парочки ругались на все кафе, один парень вообще сбежал через туалет, оставив счет своей спутнице – лицо той надо было видеть. В итоге она отказалась платить, разразился скандал с привлечением руководства заведения.

А однажды, когда после бессонной ночи я вообще буквально спал на работе и даже некоторые заказы записывал с ошибками, один из постоянных посетителей, мужчина лет сорока с пафосными усиками – нет, я не буду шутить про трусики! - спросил, принимая протянутое мною меню:

- Что новенького?

Я пару секунд смотрел на него, сонно моргая и не совсем понимая вопроса, после чего начал в сокращенной версии рассказывать о том, что случилось со мной за последнее время – про то, как устаю смещать работу и тренировки, про собаку и новый телефон, что научился решать охуенно сложные уравнения… Он смотрел на меня молча, слушая и кивая, после чего, когда я выдохся, мягко заметил:

- Вообще-то я имел в виду меню. Но это был крайне интересный рассказ, спасибо.

Упс.

Сегодня тоже не обошлось без проблем, и они, на этот раз, имели куда более серьезный характер.

Смена почти закончилась, и я, неся заказ одному из посетителей, уже с облегчением представлял, как снимаю эту чертовую форму, когда услышал, как кто-то «эйкает» за спиной. Я рассудил, что все видят мою занятость, так что, скорее всего, это либо кто-то из многочисленных компаний из школьников и студентов, наводняющих кафе, так общается между собой. Ну, или зовут Милу.

Однако мои надежды не оправдались. Когда я шел обратно, оказалось, что это парень из компании студентов, каких-то хипстеров по виду, сидящих за столом, мимо которого я проходил, решил позвать меня фразой «Эй, ты, официант» и снисходительным щелканьем пальцев. Обычно я сам любил пощелкать, но сейчас этот звук неприятно резанул по ушам и пошатнул и без того шаткое душевное спокойствие. Я, без того уставший и злой, повернулся к ним, но вместо привычной улыбки и «Слушаю ваш заказ» наклонился и громко щелкнул пальцем перед лицом зачинщика, копируя его. Тот отшатнулся, вскидывая на меня растерянный взгляд.

- Что, не нравится? – спросил я и щелкнул перед ним еще раз. Он молчал. Остальные глядели на меня как на пришельца. – Грубо и невежливо? - Я пощелкал еще пару раз. – Тебя бы отвлекало, если бы тебе так щелкали на работе? Ой, у тебя же ее нет, извини! – я, картинно округлив глаза, повернулся к его друзьям и для профилактики щелкнул и перед ними. – Вы думаете, что по этому звуку вас тут же обслужат? Боюсь разочаровать, но за это я могу разве что налить вам в чай уксуса.

Они обменялись неуверенными взглядами. Я в душе ликовал.

- Официантка-девушка куда-то делась, а мы хотели бы заказать еще одну порцию… - пролепетал тот, что щелкал мне, кивнул на тарелку и робко добавил, словно боясь, что я на него накинусь, если он сделает еще хоть одну ошибку. – Пожалуйста.

- Извините, – добавил еще один. Я удовлетворенно кивнул, развернулся – и столкнулся нос к носу с администратором, скрестившей руки на груди и хмуро взирающей на меня. Жуткая женщина.

Ой-ой. Хьюстон, у нас проблемы.

- Что ты себе позволяешь? – вопросила она медленно, чеканя слова. – Как ты можешь так разговаривать с клиентами? Вон с глаз моих! Я поговорю с начальством, чтобы тебе урезали зарплату, молись, чтобы тебя вообще не уволили! – закончив со мной, она повернулась с компании и, мило улыбалась, зачирикала им извинения и обещания бесплатного блюда на выбор в качестве компенсации. Я, сжав кулаки, развернулся и направился в комнату персонала, желая разбить все, что попадается у меня на пути.

Почти вся моя зарплата уходила на долги. Если ее урежут, мне придется либо искать еще одну подработку, на что совершенно нет времени, либо просить у матери, чего совсем не хочется.

Мда.

Отличное окончание рабочего дня, ничего не скажешь.

На тренировки, на которых Яков, напоминая о приближающейся дате, гонял меня как сидорову козу, Юри стабильно приносил мне стаканы из моей любимой кофейни, рисуя на них рожицы и слова ободрения, от которых улыбка сама выползала на лицо, каким бы я ни был уставшим или раздраженным. Он словно чувствовал, когда нужно приходить, чтобы попасть исключительно на прокат короткой программы – произвольную я все еще пытался держать в тайне, сам не понимая, зачем. Что такого в том, что он ее увидит? Наверное, я просто хотел, чтобы это было этакой загадкой. Чтобы он точно пришел хотя бы для того, чтобы увидеть то, что так долго и старательно от него прятали. Гарантия присутствия.

Юри утверждал, что короткая программа становится все прекрасней каждый день, хотя куда уж там, если я делаю каждый день одно и то же. Но раз Юри так говорит – я просто буду верить. Надеюсь, что и судьи будут думать так же.

Но то, что ты показал мне 29 ноября, все равно остается для меня идеалом – добавляет он в итоге и смеется с моего лица, полного скепсиса. Но приятно, блин.

Юри – это моя муза и мой главный отвлекающий фактор в одном лице. Во время тренировки я непроизвольно ищу его глазами, залипаю на фигуре за бортиком, теряю концентрацию, и Яков обещает, что когда-нибудь я ебнусь о лед так, что потом коньки больше надеть в принципе не смогу никогда. Это плохо. Но то, что Юри одним своим пожеланием удачи и прожигающим дырку на теле взглядом может вдохновить меня как никто другой – факт общепризнанный и не требующий доказательств. Он странно на меня действует, но мне это, пожалуй, нравится.

Я до сих пор не говорил с ним о плане. Ну, то есть, я выполнил абсолютно все, кроме последнего пункта – убедить его или Кацуки-старшего в том, что мне просто необходимо подсобить с первым местом. Время истекало со скоростью света, но я все никак не могу забраться смелости и заговорить об этом. Он, разумеется, вполне мог понять, к чему я веду, решить, что я общался с ним только ради этого и послать меня в далекие дали. Но мог и помочь. Я не знал, как именно он отреагирует – и боялся это узнать.

Как я уже однажды отмечал, с тех пор, как я начал дружить с Юри и понимать, что мир – это штука очень интересная, мои старые друзья, кроме Криса, стали постепенно отдаляться от меня. Мы почти не общались в школе. Редко гуляли после. Они практически перестали приходить ко мне в гости, что однажды даже мама заметила и спросила, не поссорились ли мы. Даже наши ежедневные посиделки в скайпе стали редеть. Я все еще отчитывался им о том, как продвигается дело с планом, скрывая, разумеется, свои чувства по поводу Юри и то, что его отец до сих пор про мою необходимость в помощи ни сном ни духом, рассказывал про проделки щенка, которого назвал я Маккачином – фургончик по продаже кофе «Каппучин», увиденный однажды, навел меня на мысль об этом, - и слушал их рассказы, но уже без должного внимания.

И это было грустно.

Да, мне было не так интересно с ними. Да, я не всегда мог подержать их разговоры. Но они были моими друзьями много лет, с самых младших классов, когда мы постепенно набирали и пополняли свою команду, знакомясь самыми разными способами – с одним парнем, Стасом, мы вообще ненавидели друг друга и постоянно дрались до пятого класса, а потом внезапно пришли на урок в одинаковых футболках с принтом не то какой-то игры, не то фильма, все перемены пробазарили про это, поняли, что абсолютно сходимся во вкусах, и тут же закорешились, забыв про былую ненависть. Ох уж эта детская легкомысленность в плане отношений с людьми…