– Смотри, принцесса. – Жанет примирительно усмехнулась. Только сейчас Саша смогла оценить, насколько та огромна. Ростом она была около двух метров, выше Саши на две головы. Гигантша театрально сорвала пластырь и продемонстрировала собственноручно нанесенное увечье. – Выходной нам дать не хотели, суки.

Спасла Залусскую надзирательница, ведущая заключенных из швейного цеха.

– Достаточно, Жанет, – сказала она устало. – Вернись в строй.

Потом она подошла к Хельге, подписала документ и дальше уже «белоногая» вывела толпу женщин во внутренний двор. Ее кудри подпрыгивали в ритме марша. Под командованием Хельги ни одна из подопечных не решилась даже пикнуть. Но Саше еще долго казалось, что она слышит их шепот. Вторая надзирательница была посимпатичнее, даже улыбалась. Еще раз обыскав Сашу, она ввела ее в маленькое помещение, из-за прозрачных стен напоминающее аквариум.

По другую сторону кубика из оргстекла уже ждала Мажена Козьминская, с которой так долго и безуспешно пыталась встретиться Саша. На первый взгляд, она совершенно не была похожа на опасную преступницу. Такие особы встречаются в банках, на почте. Их полно в центрах занятости, на парковых аллеях, когда они одновременно курят, говорят по телефону и толкают коляски с детьми. Определить ее возраст непросто. Эдакая не слишком ухоженная тетя, бабушка, мама. Она подошла бы на любую из этих ролей. И наверное, ей случалось их играть. Стройная. Пропорционально сложенная шатенка. Лицо совсем не выразительное, если бы не легкое косоглазие, которое только придавало привлекательности. На носу дешевые очки, с заклеенной изолентой дужкой. Стрижка каре. Поношенные шлепанцы, поверх белоснежных, хоть и ветхих носков. Штанины оранжевой униформы для особо опасных преступников, подвернутые до колен, демонстрировали худые, белые как молоко, гладкие ноги.

Саша не узнала бы убийцу, если бы встретила ее на улице. Тетенька по ту сторону стекла совершенно не была похожа на ту блондинку неблагополучного вида, которую Залусская запомнила по снимкам из оперативных материалов после ареста за убийство варшавского выпускника. Но это была она. Мозг банды. Оса. Первая и до сих пор единственная в Польше женщина, осужденная пожизненно без возможности условного освобождения через тридцать лет. Ее образование закончилось восемью классами, но во время психологического обследования, выяснилось, что IQ Козьминской составляет 178. Если бы она продолжила учебу, то без труда окончила бы вуз. Она была отличным стратегом, обладала коммуникативными способностями и лидерскими качествами. Диагностированная психопатка. Андрогинный тип, каких полно сейчас на менеджерских должностях в крупных компаниях.

Но, к сожалению, Мажена происходила из неблагополучной семьи, с раннего детства сталкивалась с агрессией и другой жизни не знала. Оса жила за счет преступлений, пока ее не задержали. Сама она ни разу не взяла в руки орудие убийства. Не нанесла ни одного удара. Не участвовала в убийствах, за пытками же наблюдала как зритель. Обычно она стояла в стороне, тщательно контролируя процесс. Следила, чтобы мокрая работа была выполнена согласно ее плану. Исполнителями убийств, как правило, были актуальные любовники Осы, либо те, кто рассчитывал на ее благосклонность. Как она их соблазняла при своей красоте, а точнее, ее отсутствии, до сих пор остается тайной. В течение долгих лет она была слишком хитра, чтобы позволить поймать себя. Оперативники утверждали, что у нее на счету множество серьезных преступлений, хотя доказать удалось лишь одно. Она так ни в чем и не призналась.

– Я не согласна, – вместо приветствия произнесла Мажена и широко улыбнулась, демонстрируя отсутствие одного зуба.

Саша села на табуретку. Не зная, куда деть руки, она сунула их в карманы куртки. В заднем кармане джинсов она чувствовала выпирающую пачку сигарет R1. Она вынула ее и переложила в нагрудный карман. Надзирательница забрала у нее зажигалку, но в этом помещении все равно нельзя было курить. Камера бдительно наблюдала за ними.

– С чем? – Залусская не собиралась быть слишком вежливой, она слегка нервничала, из-за чего чувствовала мурашки на затылке.

Она пришла сюда не затем, чтобы о чем-то просить, а лишь хотела раздразнить заключенную. Разогнать обманчивое спокойствие и хотя бы на минуту сорвать маску Осы. А потом, возможно, подвернется случай, чтобы применить другую стратегию. Сначала ей нужно было удостовериться, что стоит ломать копья.

– Ни с чем не согласна, – прозвучало из-за стекла. – Я невиновна.

– Значит, мы обе теряем время? – Саша вынула руки из карманов и заметила черную полосу на запястье. Оттерев ее дочиста, она указала на кубик из бронированного оргстекла, который их разделял. – И почему тогда ты находишься вот в этом?

Мажена гордо вздернула подбородок. Когда она начала говорить, Саша почувствовала контролируемую мягкость. Люди этого типа ничего не делают просто так. Профайлер убедилась, что тон разговора был выбран правильно. У Козьминской было к ней дело.

– Ты обследовала Шимону, – заявила заключенная. – Это моя хорошая знакомая, сокамерница.

– Интересный объект.

– Сколько платишь?

Саша покачала головой.

– Но кофе и сигареты тебе куплю. Или фильмы, а может, книги. Не знаю, что тебе нужно. Я научный работник.

– Брешешь. – Саша напряглась. – Ты легавая. Я чувствую.

– Это имеет значение?

Мажена уселась поудобнее. Расстегнула униформу. Под оранжевой робой была поддета зеленая майка с вышитыми люрексом цветочками, облегающая большую красивую грудь. Может, это и был тот самый манок. Декольте демонстрировало след, оставшийся от попытки суицида. Рана плохо заживала и выглядела отвратительно.

– Ты обманула девочек. Они недовольны, потому что не хотели говорить с легавыми.

– Тогда была другая ситуация, – начала Саша, но передумала. Она не обязана отчитываться перед Осой.

– Меня устраивает.

Козьминская вытащила из кармана помятую фотографию и прислонила ее к стеклу. На фотографии были две молодые женщины: красивая и некрасивая. Обе стройные, загорелые, улыбающиеся. Их обнимал мужчина с золотой «омегой» или неплохой подделкой на руке. Видный, но уже немолодой. На столе перед ними красовались русское «Игристое», хрустальные бокалы, а также газета с недоеденной скумбрией.

– Это я. – Мажена указала на некрасивую. Потом передвинула палец на красавицу. – А это Моника. Но на работе все знали ее как Йовиту. Моника Закревская. Была да сплыла. Кумекаешь?

Саша просматривала дело преступницы и без труда догадалась, кто эта красотка с фотографии. Они вместе с Маженой занимались эскорт-услугами в Варшаве. Считались подругами. В одно прекрасное воскресенье девушка села вместе с ребенком в белый «мерседес» модели «Очкарик», который подъехал к дому ее матери, и пропала без следа. Через несколько лет, во время расследования убийства варшавского школьника, дело о ее исчезновении всплыло вновь. Один из компаньонов Мажены пошел на сотрудничество со следственными органами в обмен на смягчение наказания. Согласно его свидетельствам, Козьминская заказала убийство подруги из-за того, что та якобы отбила у нее парня. Тело Закревской до сих пор не найдено.

– А это кто? – Залусская указала на недоделанного Пирса Броснана на снимке.

– Не знаю, как его зовут, но голову даю на отсечение, что он в курсе, кто убрал Монику. Я хочу, чтобы ты нашла этого клиента и передала привет от меня.

Повисла тишина.

– Над этим делом работали три группы, – начала после паузы Залусская. – Как я могу это сделать по истечении стольких лет?

– Ты легавая. Ты поможешь мне, а я дам тебе материал на Нобелевскую премию или что там раздают психиатрам.

Саша встала.

– Этот номер не пройдет. Тем более я – психолог, а это большая разница.

В течение какого-то времени на лице Мажены рисовалось разочарование, которое спустя несколько секунд сменилось злостью.

– Мне известны вещи, о которых я не пискнула нигде и никому, – взорвалась она и ударила себя по ногам. Потом принялась тараторить, повысив голос: – Тогда у меня не было этой фотки. Я купила ее кое у кого на воле за кучу бабок, при том что работаю швеей. Мне платят восемьдесят грошей за штуку. Бабла едва хватает на курево и прокладки. То есть работала, пока меня не вышвырнули. Сейчас выеживаюсь, потому что терять больше нечего. За себя я не переживаю, могу и сдохнуть, все равно не выйду отсюда. Но у меня дети. Они живы. Там, за забором. Старая Закревская, мамаша Моники, издевается над ними, изводит, а я ничего не могу с этим сделать. Я хочу, чтобы она отвалила от моих детей, потому что я эту суку не убивала, хотя у меня была куча возможностей это сделать.