— Кто тут?!.

— Тих… тих… тихо, девонька! — шипит грубый настойчивый голос. На хрупкое тело навалилась мужская сила. — Я это.

— А ну, уйди! — узнав Захара, пытаясь скинуть с себя, почти крикнула Катя. — Сейчас заору!

— Не надо кричать. Погодь немного, сейчас все будет хорошо!..

— Кузя! Кузя!! — тыкая рукой в одеяло, заметалась Катя. — Да проснись же!..

Не слышит Кузя, спит крепко. А упорный натиск все настойчивее. Цепкие пальцы рвут платье. Отвратительные губы ищут ее губы. Понимая, что он намного сильнее и сопротивление бесполезно, Катя закричала. Захар тут же зажал ей рот одной рукой, другой схватил за горло. Задыхаясь, она захрипела, в отчаянии продолжая колотить Кузю кулаком.

— Что тут? — наконец очнулся Кузя. Зашарил в потемках руками, выискивая сумку. Сунув руку, вытащил револьвер.

Не ожидая его, Захар подскочил, чиркнул спичкой. Потянувшись к голенищу бродней, вытащил шило. Этого было достаточно, чтобы на излете, почти не целясь, Кузя нажал на курок. Сухо, будто лопнувшая доска, треснул выстрел. Белая вспышка озарила и на мгновение ослепила всех, после чего наступила кромешная темнота. За этим раздался резкий, сдавленный крик, звук падения человеческого тела с высоты, тяжелые, бухающие шаги под сеновалом. За этим — быстрое, удаляющееся бегство Захара через посадки картошки в огороде, после чего все стихло.

Гулко ступая по доскам, резко фыркая, билась под сеновалом привязанная Поганка. Перепуганные выстрелом, лаяли соседские собаки. Из дома вышла Валентина, негромко спросила:

— Кто здесь? Захар, ты?

Ей никто не ответил. Перепуганная Катя замерла, не в силах подать голос. Напружинившись, Кузя всматривался в просвет в сеновале, ожидая увидеть появление незнакомца. Постояв на крыльце, дождавшись, когда успокоятся собаки, Валентина ушла в избу. Анна так и не проснулась, до того был крепок сон после трудового дня.

Прошло какое-то время. Кузька нашел рукой запястье Кати, прошептал:

— Ты как?

— Нормально, — чакая зубами от страха, ответила она.

— Кто это был?

— Захар, я тебе про него давеча говорила. Я его узнала, когда спичку зажег.

— Как это он сюда залез? Это что, он к тебе приходил? Он не знал, что я тут?

— Не знаю… ничего не знаю.

— Это что получается, кабы меня не было, он бы тебя?.. Ишь, падаль, шило вытащил, хотел ткнуть, — зло проговорил Кузя.

— Тихо, — прижавшись к нему, прошептала Катя. — Вдруг он тут, под сеновалом стоит?

— Пусть только сунется! — громко проговорил он. Позвал: — Эй, ты, как тебя? Хошь еще между глаз получить? Лезь сюда!

Тишина. Собаки отбрехались. Поганка успокоилась: значит, нет никого.

— А что это было? — после некоторого молчания едва слышно спросила Катя. — Что такое треснуло, ружье, что ли? Откуда у тебя ружье? У вас же нет ружья. Ты в него стрелял? А если ты его убил?..

— Это не ружье. Так себе, потом покажу. Только ты никому не говори. Зажги керосинку.

— Боюсь. Вдруг он тут?

— А как домой пойдешь?

— Не пойду, пока не рассветет.

Замолчали, не смея пошевелиться. Каждый думал о своем. Катя еще переживала шок от произошедшего: неужели все это случилось с ними? Кузя, как в каком-то кошмарном сне, грел ладонями холодный револьвер: а вдруг и правда убил, и он лежит там, под сеновалом? Сидели долго. Незаметно друг для друга прижались плечами: хорошо, тепло, не хочется ни о чем думать. Все же Кузю усталость свалила — накрывшись, лег на сено.

— Ложись рядом, что, так до утра будешь сидеть? — спросил он перед тем, как уснуть.

Повернувшись спиной, она робко приютилась сбоку. Он наоборот, прижался к ней, накинул одеяло, положил руку на талию. Она хотела убрать ее, но не посмела. Пригревшись, как котенок, затаив дыхание, притихла, переживая минуты приятного томления, так и не сомкнув глаз до полного рассвета.

Утро приближалось медленно. В прореху сеновала подступил мутный, серый рассвет. Загустившийся туман залил непроглядным молоком огород, сенокосный луг, подступающий к поскотине лес. Несмотря на это, прославляя существующий мир вокруг, слышался праздный гомон пернатой братии. Собирая к себе молодых птенцов, тянула заунывную песню иволга. Будто сдирая с сухого дерева кору, скрипел козодой. Порхая над речкой, несли протяжную трель трясогузки. Усевшись на коньке сеновала, тонко капала отрывистую трель пестрая мухоловка. Перебивая друг друга, горланили петухи. На конном дворе всхрапывали лошади. Хрустела овсом Поганка. Шумела говорливая речка. Пахло росой, скошенной травой, влажным деревом, цветущей картошкой. С востока, подгоняемая солнцем, осторожно дышала робкая прохлада: первый признак подступающей осени.

Приподнявшись, Катя посмотрел на Кузю: храпит, приоткрыв рот. Осторожно вылезла из-под одеяла, встала, посмотрела на лестницу: пусто. Тихо переставляя босые ноги по скрипучим ступенькам, спустилась вниз. Во дворе тоже никого. Ворота в огород распахнуты настежь. Видно, как Захар, затаптывая ботву, бежал по картошке в дальний угол к забору. Она не пошла по его следам — страшно, вдруг он где-то там, в кустах? В голову пришла обескураживающая мысль: «Вот я сейчас пойду домой, а он вернется, пока Кузя спит? Нет уж, лучше полезу обратно. Не буду спать, пока он не проснется».

Забравшись на сеновал, прилегла рядом с Кузей, прижалась спиной, согрелась и незаметно задремала. Сквозь сон слышала, как встали мать и тетка Анна, не дожидаясь удара колокола, пошли на работу. Потом, отмеряя начало смены, недолго звенело железо. Поселок ожил. Где-то громко разговаривали рабочие, коногоны покрикивали на коней, завелась паровая электростанция: начался обычный трудовой день прииска.

Несмотря на усталость, Кузя проснулся рано. Вставая, потревожил Катю. Та поднялась, поправляя волосы, спустилась с сеновала. Он за ней. Ступая босыми ногами по мокрой от росы траве, на некоторое время разошлись по своим делам. Вернувшись, по очереди умылись дождевой водой из кадки. Она стала растоплять на улице печь, чтобы разогреть завтрак. Он, наклонившись, осмотрел следы ночного гостя.

— Туда, по картошке убежал, — направляя его в нужную сторону, махнула рукой Катя.

— Откуда знаешь?

— Всю ботву как сохатый повалил. Еще по грядам, где лук и морковка, наследил.

Кузя хотел идти за ним сразу, потом, сообразив, слазил на сеновал: сунул за пазуху револьвер. Осторожно ступая, зашагал по четким отпечаткам сапог Захара. Катя последовала за ним. Тщательно высматривая каждый метр, подошли к забору из поперечно закрепленных от скота жердей. Здесь он перелазил на ту сторону из огорода. На верхней жердине четко отпечаталось бурое пятно — кровь.

— Ой, мамочки! — со страхом оглядываясь, всплеснула руками Катя. — Что это?

— Тихо ты, — побледнел Кузька, чувствуя, как тело наполнилось мхом, а в ушах зазвенело: попал. До этого момента воспринимал все, как некую забаву, подобную той, как он на Тараске стрелял не в бандитов, а в грязь, а сейчас понял, что все серьезно.

— Это что, кровь?

— Нет, корова послед скинула, — неудачно пошутил он, плохо соображая, что делать: идти по следам или созвать народ?

— Ой, Кузька, ты, наверное, его убил, — опускаясь на колени, побледнела Катя. — Грех-то какой!

— А что, надо было, чтобы он меня и тебя шилом проткнул? Так лучше было бы? Ты домой ступай, а я пойду, пройду по следам. Может, ничего страшного, утек.

— Я с тобой!

— Куда со мной? А вдруг он за кустами лежит? — нащупав холодную рукоятку нагана, проговорил Кузя. Сам подумал: «Если бросится, буду стрелять».

Сделал несколько шагов вперед — Катя за ним.

— Куда идешь?

— Не пущу одного!

— Ладно уж, — зная ее характер, согласился он. — Только чуток сзади, чтобы в засаду не попасть.

Пошли. Сначала по покосу, потом по коровьей тропинке через кусты. На чистом плотном месте ничего не видно, обильная роса съела все следы. Но когда вошли в густой таволожник, кровь появилась вновь. Ее было много. Справа на листиках и прутьях, где бежал Захар, были четкие вкрапления, которые нельзя спутать ни с чем.