— В августе пятнадцать будет, — потупив глаза, ответил Кузя.

— Ох, ты! Ястри-тя! — отпрянул Федор. — Я то уж думал, тебе все восемнадцать стукнуло.

Дверь веранды опять отворилась. На крыльцо вышел Дмитрий. Хотел вдохнуть свежего воздуха, но, увидев Жюли, схватился за голову, сморщился, будто выпил перестоявший квас. Было понятно, что учительница вызывает у него с похмелья неприятные чувства. Не справившись с собой, присел на ступеньки:

— Мадам Жюли! — обратился к ней. — Может, хватит тут крыльями махать? Не видите, людям и без того тошно?

— То, что вы называете «махать крыльями», молодой человек, — называется стремление к жизни, — подпрыгивая, как стрекоза, и хлопая над головой ладошками, ответила мадам Жюли. — Если бы вы стремились к жизни, никогда не стали травить свой бесценный организм сивушными маслами и разрушать печень! Вот у нас во Франции…

— Ну, вот уж не надо про Францию! — мотая головой, как бык, заревел Дмитрий. — Всем давно уже известно, что вы прибыли не из Парижа, а родом из Калуги. За вами и прозвище числится: «Мадам Калугина!» Что вы обыкновенная профура, и вас продал тяте какой-то советник за две бутылки коньяка только потому, что вы кое-как знаете французский язык и надоели там, в Москве, советнику хуже Моськи…

От его слов мадам Жюли едва не парализовало. По крайне мере, так показалось Кузе. За несколько секунд сменив цвет лица от розового до сиреневого, она бросилась на крыльцо под защитное крыло Анны Георгиевны:

— Молодой человек! Вы — хам, какого еще свет не видел!

— И что? — пространно посмотрев на нее, развел руками Дмитрий. — Мне об этом уже давно известно без вас.

— Да я в вашем присутствии в этом доме больше ни на минуту не останусь!

— Руль на дорогу дать?

— Да я сию минуту!.. — со слезами на глазах взвизгнула учительница и хлопнула дверью дома.

— Слава тебе, Господи! — перекрестился молодой балбес и повеса. — А то со своей фигурой всю гречку сожрала. — Увидел Федора и Кузю, подошел к ним, приложив к груди руки, сдавлено заговорил:

— Слышь, дядька Федор: я там вчера на тебя это… лишнего наговорил. Ты уж прости меня, пожалуйста!

— Да ладно, — махнул рукой дворник. — Не первый и не последний раз. Лишь бы топор в руки не схватил.

— Да что ты, Михалыч? Да разве до такого может дойти?

— Кто знает — всякое бывает.

— Ладно уж, напугаешь без времени, — махнул ладонью Дмитрий и сморщился. — Я, Михалыч, вот по какому вопросу…

— Знаю я твой вопрос, — поднимаясь с места, сурово проговорил Федор. — Некогда мне, пролетку запрягать надо. Да и хозяйка ругаться будет. — И пошел в конюшню.

— Михалыч, дорогой!.. — просил его Дмитрий, но тот не повернулся. Тогда он заметил Кузю, понял, что в эту минуту он его спаситель: — Слышь, парень? Как тебя? Кузя? Это ты вчера с Дарьей прибыл? Слушай, Кузя, будь другом, сбегай в лавку, купи бутылку. Нет, две! — И стал звенеть мелочью, собирая необходимую сумму. — Только не здесь, что рядом, а там, за углом направо. Мне из дома отлучаться ни на минуту нельзя: маманя узнает, что в лавку ходил, — зашибет. А ты потихоньку, чтоб никто не видел. Я тебе тут ворота открою, а ты в те, на задах, возвращайся, я тебя там буду ждать. Только мамане не говори.

Кузе деваться некуда:

— Ты мне только точно отсчитай, чтобы лавошник не надул. А то я неграмотный.

Взял мелочь, вышел за ворота. Пошел в нужную сторону, куда показал Дмитрий. Сам опасается, что не найдет дорогу назад, крутит головой, запоминая дома. Минул первый магазин, свернул за угол. Пошел мимо домов. Смотрит, на крыльце мужик стоит в белом переднике, семечки щелкает. Оглядываясь, прошел мимо: вроде не лавка. Дошел до конца квартала — нет лавки. Вернулся назад, внимательно рассматривая вывеску, где должна быть нарисована бутылка. На приисках так: прежде всего на вывеске питейного заведения рисуют бутылку и стакан, а буквами не пишут, потому что из старателей мало кто умеет читать. Опять стал проходить мимо того мужика. Тот, дождавшись пока он подойдет, спросил:

— Парень, ты что бродишь? Заблудился? Смотрю, вроде не местный.

— Мне бы водки, — сконфужено проговорил Кузька, пряча глаза.

— Так, а это что? — показал на вывеску. — Видишь — «Гастрономъ»? Значит, тут и водка продается.

— Откуда ж мне знать?

— Неграмотный? Приисковый, что ли? У Коробковых остановился?

— Да. Откуда известно? — удивился Кузя.

— Так у тебя ж на лице нарисовано, что тебя Дмитрий за водкой отправил.

— Верно.

— Что ж, заходи.

Кузька проследовал за ним, шагнул за порог и обомлел! Внутри магазин был огромным, не таким, как казался снаружи. Вдоль стен за прилавками — всевозможные товары, начиная от сухих продуктов и заканчивая балалайками в дальнем углу. Казалось, что здесь есть все: вяленая рыба, сухофрукты, крупы, вплоть до консервированных ананасов. В том числе: пряники, конфеты, всевозможные ткани, обувь, посуда, граммофоны, столярный и плотницкий инструмент. Также были тут: десятки сортов вина, коньяк, водка, а также многое другое, чего не увидишь в обычных приисковых лавках. Был здесь и небольшой отдел охотничьей утвари: ножи, около десятка ружей и коробки патронов, порох, картечь, дробь и свинец с пулелейками. Кузя забыл, зачем сюда пришел: как заколдованный, потянулся к прилавку с ружьями, горящими глазами рассматривая новые, вороненые с курками и без одностволки и двустволки. Очутившийся за прилавком мужик в переднике прошел вдоль стен и оказался перед ним:

— Ты за водкой или за ружьем?

— За водкой, — проговорил Кузя, вспомнив, зачем он тут. — На ружье денег нет.

— Коли нет, тогда и глядеть нечего. Давай деньги, отпущу, пока покупателей нет. Потом смотреть будешь.

Кузя дал ему мелочь, тот недолго звякал монетами, наконец насчитал нужную сумму. Подавая бутылки, не задержался съязвить:

— Ох, уж этот Дмитрий. Отец тысячами ворочает, а сын медяки собирает. — И к Кузе: — Ну что, парень, выбрал себе что-нибудь из ружей на будущее?

— Что толку выбирать? Они вон какие дорогущие!

— Это так, товар не для бедных. Все же после сезона можно какую-нибудь винтовку приобресть. Слышал я, что на иных приисках неплохо зарабатывают.

— Зарабатывают-то хорошо, да только надо еще зиму прожить, — покачал головой Кузя и стал интересоваться, какое ружье как стреляет.

Продавец, пока никого не было, вкратце рассказал о качествах стрельбы того или иного ружья, показал, как заряжать патроны. Кузя впитывал каждое его слово, так было интересно. Под конец спросил:

— А заряженные патроны есть?

— Продаются и такие, уже готовые к стрельбе.

— На всякий калибр?

— Да, на всякий.

— И у вас на всякий калибр есть?

— Не на всякий, но есть. Смотря к чему, можно и заказ сделать. Только зачем тебе, коли ружья нет?

— Да мне дядька… сосед просил купить патроны, раз в городе буду, — пряча глаза, соврал Кузька, вдруг вспомнив, что ему надо.

— Какие? Образец надо, тогда будем смотреть, что есть, а чего нет, — развел руками продавец. — Гильзу-то он тебе дал?

— Дал, — слабым голосом проговорил Кузя, холодея от мысли, что если покажет стреляную гильзу от револьвера, тот может доложить в полицию. Потом решился: будь что будет!

Нащупал одну из трех вынутых из револьвера гильз в кармане куртки, протянул мужику. Тот посмотрел на нее, даже не удивился:

— От нагана. Да, есть такие: пятьдесят копеек за патрон.

— Пятьдесят копеек? — испугался Кузя. — Это же полмешка муки можно купить!

— А ты что хотел? — протягивая гильзу назад, равнодушно проговорил продавец. — Ишь ты, сразу считать научился. Скажи соседу, дешевле только в берлоге у медведя. А может, это не соседу вовсе? — прищурил глаза.

— Ему! Ему!.. — испуганно попятился Кузя.

— Да не бойся ты. Мне-то какое дело? — успокоил его мужик. — Хоть ему, хоть черту с рогами. Мне главное — продать. А там — хоть трава не расти.

— Если так, то коли деньги найду, продадите? — немного успокоившись, спросил Кузя.