Крестовоздвиженская бойня 1908 года закончилась поражением китайцев, так как их было гораздо меньше, всего сто человек, русских — около трехсот. Едва загорелась вспышка противостояния, из соседних приисков тут же набежали мужики на помощь своим товарищам. Их интерес заключался не только в идейных, но и финансовых интересах. На Крестовоздвиженском прииске была самая высокая, 920 проба россыпного золота во всем южном округе. А это сказывалось не только на заработной плате, превышавшей итоговый расчет на других приисках почти в два раза, но и на сравнительно легкой добыче путем водяной пушки. Ко всему прочему, за прииском, расположенном на пятнадцати гектарах стесненной горами долины, гулял ореол таинственности. Сколько бы старатели ни вымывали здесь золота, его не убывало. Будто мать-земля выталкивала из глубины на поверхность то, что было скоплено за миллионы лет. И за это стоило бороться!

Приисковая битва продолжалась до первой крови. Когда одному китайцу проломили кайлой голову и тот забился в предсмертной агонии, стороны разбежались сами. Но это не было провозглашением мира. Все понимали, что это только начало конфликта, и чем ближе быстро подступающая осень, тем острее взрывные отношения.

Так и случилось, но гораздо раньше, чем это предполагала администрация. Убийство двух старателей — не сломанный пополам черенок от лопаты. Буря гнева и возмущения металась над сжавшейся, притихшей тайгой. Грозные проклятия в адрес желтомордых проходимцев кликали беду.

— Догнать! Убить! Разорвать на портянки! Повесить, как мочалок, на каждом кедре! — орали мужики, размахивая кулаками. — Что стоим, как бараны? Пока мы тут, они уже третий перевал перешли! Где управляющий? Почему в погоню народ не собирает? Вызвать «Черную оспу!» — В сторону охраны: — А вы что морды воротите? За что вам жалованье платят? У-у-у, тугодумы! На наших шеях сидите…

Казаки, к которым были обращены последние слова, спокойно курили в сторонке, не вступая в общую перепалку. Ждали команды десятника: как скажет, так и будет. Но на оскорбления зарвавшегося рыжего мужичка прореагировали неоднозначно.

— А ну, хайло-то прикрой! А то счас плеткой меж лопаток осеку! — выправился в седле статный казак с лихо заломленным на затылок картузом.

— Что будет-то? — не унимался рыжик, чувствуя за собой защиту. Рядом с ним плечом к плечу сплотились еще мужики, шагнули к коновязи.

Казак неторопливо поворотил коня навстречу им. Подъехав на расстоянии вытянутой руки, вдруг неожиданно выхватил шашку и мелькнувшим взмахом срезал с головы рыжего косматый клок волос. Толпа вмиг умолкла, обратив на них изумленное внимание. А казак, вложив клинок в ножны, как есть склонился с седла до самой земли, поднял срезанную прядь, отдал мужику:

— На вот, прикрой плешину-то, а то застудишь дурную башку. Что каравай не зря едим — боле доказывать не буду. Покажу всему народу, какого цвета у тебя мозги! — и так же спокойно отвернувшись, возвратился к своим.

Общее молчание длилось недолго. Не смея больше противоречить казакам, старатели зароптали на приисковую администрацию:

— Где они там? Сколько можно ждать далее? Дело стоит, китайцы бегут!

Наконец-то из избы на крыльцо вышли управляющий Коробков, урядник Раскатов, казачий десятник Карабаев. За ними, подталкивая и теснясь, друг за другом появились приказчики и охранники.

— Тихо! — подняв руку, успокоил мужиков Коробков. — Не все сразу и не обо всем. Дайте сначала слово сказать.

— Покуда мы тут будем рассусоливать, китайцев уже с собаками не догнать! — крикнул кто-то. — Прикажите казакам в погоню!

— Сколько золота пропало? — в тон ему крикнул другой.

— Тих-х-хо!!! — не опуская руки, как сохатый заревел управляющий, а когда наступила тишина, заговорил: — Мною уже даны общие распоряжения. Конный отряд Карабаева уже отправляется в дорогу. По поводу «Черной оспы»: такоже с курьером уже уехал запрос за их помощью. Думаю, по мере возможности они прибудут сюда или выйдут наперерез китайцам по реке Кизиру. Если кто-то из присутствующих желает присоединиться к карабаевцам, это будет только приветствоваться. Для каждого будет предоставлена лошадь с седлом, запас продуктов. По возвращении и при удачной поимке беглецов однодневный отдых, среднее жалование с учетом проведенного в горах времени и триста граммов спирта. Все меня услышали? Желающие участвовать в погоне — подходите к десятнику для записи.

Закончив речь, Коробков вернулся в контору администрации. Толпа загудела, как деревья под налетевшим ветром. Человек десять старателей вышли из общей массы, подошли к Карабаеву, наперебой заговорили:

— Меня запиши!.. И я пойду. А оружие какое давать будете?

— Какое тебе оружие? — усмехнулся десятник, посмотрев на молодого парня, задавшего последний вопрос.

— Чтоб стреляло.

— Ишь ты, такого не имеем права давать. У нас карабины и шашки просто так не даются, сначала кровью омываются.

— Хох ты! Так что же это получается, я должен на китайцев с голыми руками идти? Ну уж нет! Ищите другого барана, я лучше смену отработаю! — возвращаясь к мужиками, усмехнулся проситель.

— Так тебя шибко никто не зовет! — склонил голову Карабаев, записывая на листочек тех, кто хотел выдвинуться в поход.

В общем-то, десятник был доволен, что с ними едут не так много добровольцев. Он отлично знал, что подавляющая масса приисковых старателей — жители городов и крестьяне из деревень, знающие тайгу по страшилкам, в которых за каждым кедром сидит бандит или медведь. С такими дилетантами мороки еще больше, чем они принесут помощи: надо постоянно следить, чтобы не потерялись, или еще того важнее, не подвели в необходимую минуту. Каждый из рабочих знал, что лазить по горам — не вспахать поле под овес, хотя и в этом деле тоже нужен свой навык. Некоторые из них, добравшись до приисков в общей компании по дороге, вообще не имели понятия, как растут кедровые шишки или цветет малина.

К тому же, бежать за китайцами — это все равно, что попасть под обвал в штольне: то ли ты выживешь, то ли умрешь в одну секунду. Это только на первый взгляд китайцы маленькие ростом, неуклюжи в движениях и не имеют при себе стрелкового оружия. Каждый из них отлично владеет ножом и превосходно метает палкой дротики, на расстоянии двадцати шагов легко попадает в глаз. Так что последнее обещание Коробкова об «однодневном отдыхе после возращения, средней зарплате за проведенное в горах время и триста граммах спирта» были восприняты мужиками настороженно.

Тем не менее, через короткий срок в тайгу выехал небольшой конный отряд из пятнадцати казаков, одного десятка полицейских и приисковой охраны, а также десятка старателей, все же решившихся на погоню. Остальные разошлись по своим рабочим местам.

Наконец-то Кузе представилась возможность обратиться к Коробкову. Дождавшись той минуты, когда он выйдет на крыльцо в сопровождении приказчиков, подскочил к нему, преградил дорогу.

— Чего тебе? — угрюмо оценив его суровым взглядом, спросил управляющий.

— Письмо привез от Заклепина, — важно доставая из сумки бумагу, ответил тот.

— Челнок, что ли? Чегой-то я тебя раньше тут не видел. — И, бегло прочитав строчки, уже проговорил по поводу содержимого текста: — Нашел время! Тут вон, золото уперли… — и сунул бумагу ему обратно. — Скажи на словах, некогда, потом сам отпишу и с челноком ответ отправлю. — И перед тем, как проститься, внимательно посмотрел на Кузю. — Уж не Ефима ли Собакина сын?

— Да, — негромко ответил Кузя.

— Ну-ну, значит, Матвей Нилыч тебя к себе приблизил. — И вспомнил. — А я ить к нему давеча Дарью отправил. По дороге не встречалась?

— Видел.

— Хорошо. Как поедешь сейчас, где по пути попадется, вели, чтоб быстрее верталась, — и ушел впереди всех, зацепив за спиной руки.

Кузька с трудом взобрался на Поганку. К своему большому неудовольствию почувствовал, что, пока дожидался Коробкова, место, па котором сидел в седле, ужасно заболело. Даже более того, заныло, будто из пахов кто-то вытягивал кузнечными клещами жилы. Все же стараясь не падать духом, неторопливо поехал домой, хотя каждая кочка доставляла неудобство и боль.