Недолго длится погром, но за эти несколько часов глина улицы Новогрудской перемешивается с кровью. В заключение немцы угоняют 500 евреев в Лукишки.

И снова устанавливается не предвещающее ничего доброго безмолвие, в котором нарастает напряженность и безысходность ожидания. Никто не знает, что готовит грядущий день.

24 июля. Временный еврейский комитет получает приказ Цанфенига увеличить число своих членов с 10 до 24. Так возникает официально утвержденный немцами юденрат. До сих пор в еврейский комитет входили активисты бывшей еврейской общины. Членами первого юденрата стали инженер Троцкий, Иосиф Шабад, Пятуховский, адвокат Пинхас Кон, Йоэль Фишман, адвокат Григорий Яшуньский, Гофман, Л. Крук, адвокат С. Мильконовицкий, адвокат Сойфер, д-р Шабад-Гавронская, раввин Кац, Рабинович, Залкинд, д-р Холем, инженер Фрид, А. Зейдшнур, Школьницкий, Парнас, Верблинский, адвокат Каценельсон, д-р Либер, д-р Яаков Выгодский.

Утро 3 августа. На улицах расклеены новые распоряжения: каждый еврей обязан носить изображение желтого щита Давида на груди и спине. Евреям запрещается пользоваться тротуарами. Они должны ходить по правой стороне мостовой и только поодиночке. Евреям запрещается пользоваться средствами транспорта.

Через три дня уполномоченный по еврейским делам, заместитель окружного комиссара Мурер вызвал трех членов юденрата к себе. Мурер принимает делегацию на улице:

- До завтрашнего дня, то есть до 7 августа, евреи должны выплатить пять миллионов рублей. Если сумма к этому сроку не будет внесена...

- Мы будем наказаны, - в надежде смягчить приговор суфлирует член делегации А. Зейдшнур.

- Не наказаны, а расстреляны, - роняет Мурер и отрывисто рубит: "Век!" ("Убирайтесь!").

Так на евреев Вильнюса свалилась контрибуция. Седьмого августа в девять часов утра должно быть внесено два миллиона рублей. В десять утра к Муреру надлежит явиться всему юденрату. Мурер предупреждает, что если указанная сумма не будет внесена, явившиеся к десяти найдут трупы своих коллег.

Юденрат объят ужасом. Хождение по городу разрешено только до шести вечера. На главных улицах евреям появляться нельзя, как же собрать до утра требуемую сумму? Всеобщей панике не поддается только один человек - "дед" Яаков Выгодский.

- Отчаиваться не время, - стукнув тростью по столу, заявляет Выгодский, время действовать!

Весть о контрибуции облетает город со скоростью лесного пожара. Возникают импровизированные подкомитеты, организующие сбор средств. Мужчины сдают часы, женщины - кольца. До шести вечера было собрано, как засвидетельствовал длившийся всю ночь подсчет, 667 тысяч рублей, полкило золота и около 200 золотых часов.

Наутро трое членов юденрата идут в назначенное место. На вопрос Мурера, собрана ли вся сумма, делегация отвечает, что ей это в точности неизвестно, не успели произвести подсчет... Общественники пытаются отсрочить конец, дотянуть до десяти утра. Мурер ведет их в подвал, вытряхивает на стол пачки денег и торопливо считает. Закончив пересчет, кричит:

"Где остальное?!" Ему говорят, что сбор денег продолжается. "Приказы надо выполнять!" - говорит Мурер и выходит. Появляется литовский полицейский: все трое будут сейчас расстреляны: свою одежду смертники могут оставить кому-нибудь из работающих здесь евреев. Полицейский уходит; снова появляется Мурер. Спрашивает членов делегации об их профессии. Зейдшнур говорит, что он торговец. Крук - ремесленник. Пятуховский - заместитель мэра Шауляя. Торговцу Зейдшнуру Мурер приказывает возвратиться в город и сообщить юденрату, что его члены должны прибыть не в десять, а в одиннадцать, но уже со всей суммой на руках.

Крук и Пятуховский остаются. Спустя несколько часов евреи в городе узнают, что оба расстреляны.

Все учащаются облавы, все больше жертв. На Порубанеке (Большой военный аэродром в Вильнюсском районе.) евреев, работающих на расчистке минных полей вокруг аэродрома, группами прогоняют бегом по заминированному полю. Люди гибнут там изо дня в день.

Немцы требуют, чтобы юденрат сам обеспечивал требуемое ими количество рабочих рук. Выгодский отказывается поставлять рабочих, пока не придет известие от тех, кого уже давно взяли. Не даст он рабочих, не зная, куда их отправят. Выгодскому восемьдесят пять лет, и он не клонит головы перед насилием.

24 августа его забрали и увезли в Лукишки. Больше его не видели. Сокамерник, выпущенный впоследствии, передал его последний привет и подробности о том, как обращались с Выгодским в застенке. Тяжелобольной старик лежал, изнывая от страданий, в углу, который с великим трудом удалось для него освободить в забитой до отказа камере, куда немцы натолкали 75 заключенных. К нему не допустили врача, запретили оказывать какую-либо помощь, но он еще находил силы ободрять сидящих с ним евреев, пытался рассеять их отчаяние. Он был самым мужественным из них, а потом, когда их забрали из камеры, остался там один-одинешенек. Кто-то хотел оставить ему свое пальто. Выгодский отказался: ему, мол, оно уже не понадобится, а другим, может, еще принесет пользу.

Так в немом одиночестве, на стылом тюремном бетоне, в муках ушел из жизни заступник евреев "литовского Иерусалима" Яаков Выгодский.

В один из дней всех вильнюсских евреев взбудоражила необыкновенная новость: к кому-то пришел на квартиру поляк-железнодорожник, работающий под Минском, и принес с собой список 87 евреев из Вильнюса. Они просят передать, что живы и трудятся в окрестностях Минска! Те, у кого забрали родственников, помчались заглянуть в список, а кто не нашел в нем родных имен, загорелся надеждой, что вскоре тоже получит весточку от сына или мужа. Евреи воспряли духом в тот день.

Первого сентября в четыре часа пополудни по улице Шкляна внезапно прошел слух, будто еврей выстрелил в немца и ранил его в руку. Тотчас последовали погромы. Евреи, проживающие на окраинах, ничего не знали о происходящем - с центром связаться нелегко и на те улицы не попасть. Но все ощущали повисшую над ними угрозу.

В ту ночь древние переулки еврейского квартала были взяты в кольцо полицией и войсками. Здесь, на улочках Хагаон, Шкляна, Шпитальная, Яткова, Шавельская - в переулках древнего гетто, жило больше всего евреев, и на них теперь возложили ответственность за выстрел, будто бы прозвучавший на улице Шкляна. Бедняцкие эти переулки уже не раз становились свидетелями страшных сцен, не раз видывали издевательства, испытывали страх и муки бессилия. Сюда часто наведывались немцы и литовцы. Беспрерывно уводили мужчин. Искали оружие, налетали с обысками. Здесь всегда было проще простого ударить по евреям. Так произошло и на сей раз.

В эту ночь, наглухо перекрыв все входы и выходы, немцы пошли по квартирам, подвалам, чердакам, выгоняя на улицу всех - впервые без различия пола и возраста. Среди угоняемых преобладали старики, женщины и дети. Заодно забрали и юденрат, помещавшийся тогда на улице Страшунь 6.

Назавтра появилось объявление за подписью окружного комиссара Хингста:

"...В воскресенье от руки евреев пали три немца. Убийцы схвачены и расстреляны. Дабы предотвратить на будущее подобные преступления, евреям воспрещается выходить на улицу с 3 часов пополудни до десяти утра".

А еще накануне этих событий германское радио сообщило, что в Вильнюсе расстреляны 300 евреев за убийство немца.

В ту ночь, впоследствии получившую название "ночь провокации", немцы увели с собой пять тысяч евреев. Большинство угнали в одном белье, без верхней одежды и обуви. Их доставили в Лукишки, а оттуда увезли в неизвестном направлении.

Евреи, работавшие на Легионовой, снова увидели набитые битком грузовики, мчащиеся в сторону Понар.

СРЕДИ ВЕРНУВШИХСЯ С БЕЖЕНСКИХ ДОРОГ БЫЛ И ЭДЕК Боракс.

Эдек, который в 1939 году действовал как организатор на литовско-советской границе и помог сотням халуцов перебраться в Вильнюс, завоевав своей самоотверженностью, активностью и энергией всеобщую любовь и уважение, тот самый Эдек, что работал членом подпольного руководства, не пал духом и теперь. Невозможно представить себе весь тот первый период без него, его бьющей ключом энергии, заразительного оптимизма и юной веры. Он работал с той высокой ответственностью, какую испытывает человек, когда дело, которое он выполняет, является содержанием всей его жизни.