-- Это не мой секрет.

-- Вы не хотели бы вернуться в армию?

-- Нет.

-- Уверены?

-- Более чем. Да никто меня и не возьмет. Сами сказали, что приказ подписал замминистра.

-- Его уже нет. Как и самого министра. А с новым руководством этот вопрос, думаю, можно будет решить.

-- Это вы так думаете? -- уточнил я. -- Или кто-то другой?

-- Я приветствовал бы такое решение, -- уклонился он от прямого ответа. -- Я бы хотел, чтобы вы служили в нашем училище. Ваш боевой опыт будет очень полезен курсантам.

Я даже засмеялся:

-- Извините, но Митюкова с меня хватит на всю оставшуюся жизнь.

-- Митюков не вечен.

-- Вы ошибаетесь. Это я не вечен. И вы. А Митюков вечен.

-- Но вы все же подумайте.

Я пообещал. Просто чтобы не размазывать кашу по столу. Но даже и не собирался об этом думать.

-- Если позволите, у меня к вам тоже вопрос. Вас попросили пригласить меня на этот праздник?

Нестеров попытался уйти от ответа:

-- Вас бы и так пригласили.

-- Но вас просили об этом, верно? Подполковник Егоров?

-- Да.

-- И он же дал понять, что вопрос о моем возвращении в армию может быть решен? Кто же он такой?

-- Этого я не знаю. Меня попросил оказать ему содействие один из высокопоставленных руководителей.

-- Министерства обороны? - спросил я.

-- Нет. Прошу извинить, но больше ничего я вам сказать не имею права.

-- А я больше ничего и не спрашиваю.

Появился Митюков с афишкой, расстелил ее на столе.

-- Ну? Что ты хотел объяснить?

-- А сами не видите? Посмотрите внимательно на этого милиционера.

-- Ну, посмотрел, -- сказал Митюков. -- И что?

-- Вы тоже ничего не замечаете? - обернулся я к Нестерову.

-- Нет.

-- И в реальных условиях вы не стали бы в него стрелять? -- спросил я у Митюкова.

-- Разумеется, нет.

-- Вам повезло, что обстановка условная. Иначе сослуживцы уже собирали бы деньги вам на венок. Это же ряженый! Неужели не видите? У настоящих милиционеров на шинели по три пуговицы в два ряда. А у этого сколько?

-- И вправду! -- поразился Митюков. -- По четыре. Ну, это просто художник ошибся.

-- Может быть. Но в реальной обстановке я не стал бы об этом долго раздумывать.

Нестеров с усмешкой взглянул на озадаченного Митюкова. Потом как-то очень по-светски предложил:

-- Я надеюсь, Сергей Сергеевич, вы останетесь на наш небольшой товарищеский ужин? Моим офицерам доставит огромное удовольствие общество вашей очаровательной супруги. И нам с полковником тоже.

-- Спасибо, но мы с дочкой. А добираться до дому больше двух часов.

-- Отправьте Сергея Сергеевича домой на моей машине, -- распорядился Нестеров. Я открыл было рот, чтобы отказаться, но он не дал мне этой возможности: -- Мне приятно было увидеть вас, Пастухов. Надеюсь, это не последняя наша встреча. Желаю здравствовать.

-- Всего хорошего, товарищ генерал-лейтенант.

-- Сейчас уже чаще говорят "господин генерал", -- заметил Нестеров.

-- Да? В таком случае всего доброго, ваше превосходительство.

Я пожал ему руку и пошел к выходу.

-- А твоя нога? -- окликнул меня Митюков. -- Уже прошла?

Черт. Совсем про ногу забыл.

-- Нога? -- переспросил я. -- В самом деле. Прошла, как видите. Ну да. Надо же!

Нестеров и Митюков переглянулись.

Я обругал себя предпоследними словами. Прокол. Роли нужно доигрывать до конца. Что-то я от мирной деревенской жизни совсем расслабился. Как бы мне это боком не вышло.

Вот еще когда я об этом подумал.

Точно. Еще тогда.

Пока я извлекал Ольгу с Настеной из толпы танцующих, Митюков вызвал к КПП черную "Волгу" и приказал водителю:

-- Отвезешь этих господ. И сразу назад. Ясно?

-- Так точно, товарищ полковник.

-- Отставить, -- сказал я.

-- Почему? -- удивился Митюков.

-- Потому что у меня есть машина.

Я вышел за ворота и через две минуты подкатил к Ольге и Настене на своем внедорожнике "ниссан-террано". Про "патрол" была когда-то реклама: "Крепкий, как скала". А про какой-то другой джип: "Мощный, как танк". Так вот все это можно было сказать и про мой "террано". Эдакий с виду скромняга. Но не для тех, кто понимает. Водитель "Волги", судя по всему, понимал.

-- Ух ты! -- уважительно проговорил он.

До Митюкова тоже дошло.

-- Почем брал?

-- Около двух с половиной миллионов иен.

-- Почему иен?

-- В Японии брал.

-- Сколько же это на нормальные деньги?

-- Штук двадцать. Или чуть больше, -- небрежно отозвался я. -- Точно не помню.

-- Рублей?

-- Ну, полковник! Рублей! Баксов, конечно.

Я засунул Настену в салон, передал ее Ольге в руки, потом забрался сам и, помахав Митюкову, выехал из гарнизона, с нечестивым злорадством наблюдая в зеркало заднего вида, как Митюков стоит возле КПП, смотрит мне вслед и ошарашено чешет в затылке.

-- Я и не подозревала, что ты такой тщеславный, -- заметила Ольга.

Я возразил:

-- Я не тщеславный. Я мстительный. Как верблюд.

-- Разве верблюды мстительные?

-- Еще какие! Попробуй обидеть верблюда. Он тебя обязательно оплюет. Хоть через год.

-- Ты переплюнул верблюда. Оплевал бедного полковника через пять лет.

-- Бедного? Ты бы видела его дачу на Истре!

-- А ты видел?

-- Я строил на его даче забор. Еще в бытность салагой.

Некоторое время мы ехали молча. Потом Ольга спросила:

-- Ты ничего не хочешь мне объяснить?

-- Про что?

-- Почему ты проиграл бой этому Егорову?

-- И после этого ты говоришь, что я тщеславный?

-- Не увиливай. У тебя была возможность попасть в него не меньше трех раз. А ты не стрелял. Я сверху все видела.

-- Ну, знаешь! Со стороны всегда все видней.

-- Ну хорошо. А зачем ты сделал вид, что подвернул ногу?

-- Сдаюсь, -- сказал я. -- Ему очень хотелось выиграть. А мне на это было в высшей степени наплевать. Не веришь?

-- Верю, пожалуй. Но не понимаю. Ты всегда был очень азартный.

-- А я и сам не все понимаю, -- признался я.

И я действительно не понимал. Практически ничего. А когда начал понимать, было уже поздно.

-- Странный он, этот подполковник Егоров, -- помолчав километров пять, заметила Ольга. -- Чем-то похож на тебя.

-- Чем?

-- Вы из одной казармы.

Вот этим он меня и купил. Да, из одной казармы. Как я ни злился на него за эту проверку по форме 20, но он мне нравился. Он был свой. Он был из моей прошлой, но не забытой жизни, из которой я был вышвырнут волей паскудно сложившихся обстоятельств. Запах кожи офицерских портупей, оружейной смазки, острый озноб ночных диверсионных рейдов, сама атмосфера насмешливости, постоянных взаимных подначек. Он нес на себе печать этой жизни. И я ему, если честно, завидовал.