ВАРИАНТ БОГА

1.

– Может быть, просто отрежем ему голову?

– Ну, отрезать можно, конечно… – Марк поднял на меня глаза. – И вот этот твой текст, Аня… Тоже можно было за два дня написать. Ведь можно было?

– Нельзя… – неохотно признаюсь я, и Марк улыбается.

Для всех газетчиков мира главное слово – дедлайн. И только для Марка Демидова – редактора какой-то там провинциальной газетки! – выше дедлайна стоит качество. В этом отношении он прямо как мой отец, чья любимая поговорка «Гроб надо делать так, чтоб хватило на всю жизнь».

Но я не сдавалась.

– А портретный снимок сюда не войдёт!

– Войдет. Ты же текст сократишь…

– Мааарк!

– Ну да, жалко, я понимаю… Как ты вообще его разговорила, Кошкина? Он же, между нами говоря, сволочь хамская, высокомерная…

Хмм… Да я Казанова разговорного жанра. Мне ещё никто не отказывал. И никто не уходил недовольным.

– Так, завтра он придет в двенадцать, – начала вслух соображать я, – текст вычитаем, исправления внесу… И, Марк… у меня там отгулы накопились… Я возьму пять дней, да? Мы с Игорем в Башкирию хотели…

Марк опустил голову.

– Башкирия пять дней… Видишь, Аня… Я вчера… ну, что-то был совсем задолбавшийся, залез в интернет, горящую путевку взял… В Египет. На две недели… Если бы ты раньше сказала, я бы не стал, конечно…

Я уставилась на Марка. Две недели в Египте? Марк не покидал газету три года. Не то, что в отпуск – он даже на больничный не уходил! Сидел и кашлял в редакции.

– Марк! Ты не врешь? Ой… В смысле: это ж круто!

– Подожди радоваться: тебе за меня работать.

– Мне?.. – вот тут я слегка растерялась. Марк это заметил.

– Вообще, её, путёвку-то, можно и сдать, конечно… Ты сильно в Башкирию хочешь?

В Башкирию сильно хотел Игорь.

– Уехать бы нам, Анька… – сказал он вчера. – Давай уедем! Дней на пять. Куда-нибудь. Где нет этих твоих мужиков, с которыми ты – часами. Скажи вот, надо это? Разговаривать часами? Чтоб потом две страницы текста написать?

Это ужасно, между прочим, когда единственный на всем белом свете человек, для которого беседа с тобой не праздник, не приключение, не открытие новых мыслей и тем – твой собственный муж.

– Нет, – сказала я Марку. – Ты уж, пожалуйста, проваливай. Бросай тут все. Подожги редакцию. Улетай из страны. Когда, кстати, ты улетаешь?

– Сегодня ночью. Говорю же, путевка горящая… Газету завтра сдашь – и сразу отсылай материалы на конкурс, – он улыбнулся. – И.о.редактора Дюкина Анна…

Вот тут мне стало – страшно – не страшно, а как-то зябко. Хотя… Газета, в общем, готова: только Кошкина вставить. А материалы на конкурс я могу отправить хоть сейчас.

– Сейчас нельзя, – уточнил Марк. – Там надо, чтоб опубликованные. А я хочу, чтобы от тебя Кошкин ушёл – точно победишь, это я тебе говорю! В следующий номер на первую полосу поставь встречу мэра и губернатора. Остальное – как обычно… – и он исчез в пустынях Египта.

***

Есть такие растения – как их? Высокие – с человека, белые цветы зонтиками, резные листья… у нас они растут на берегах Пышмы, и сейчас, зимой, их голые стебли торчат из-под снега, на высохших зонтиках – маленькие сугробы. Я вышла на берег с батоном в руках – покормить уток. Вода в реке стояла чёрная, от неё поднимался пар. Солнце уже садилось, поэтому пар был оранжевый, и у меня защемило сердце. На закате всегда так: как будто что-то чудесное было, и кончилось, и ещё было-то так давно, что этого даже не помнишь…

Уток почему-то не было.

А конкурс-то – всероссийский… Победителей соберут в Кремле для встречи с Президентом… Ёлки-палки, это же вариант бога! – ухнуло в моей душе. Вариант бога: один шаг – и сразу всё на своих местах. Выиграю конкурс… Игорь поймет, что я работаю не много, а столько, сколько нужно. Отец поверит, что я серьёзный человек.

В победе сомневаться не приходилось: если Марк что-то говорит – считай, что это уже происходит. Он такой: слова зря не выронит. Вот только Игорю надо сказать, что мы с ним никуда не едем… Эх, разозлится! Ну да ладно. В конце концов, он может съездить к маме и без меня.

Вот тут появилась утка.

Одна.

Из клубов пара она выплывала, как сатана.

***

Суп исходил мясным запахом. Жалко, гренок не поджарить – дома только чёрный хлеб. Зато к чаю блины горкой, и на них плавится масло, да и чай я заварила – с чабрецом. Окна уже были глянцево-чёрные: кухня стала как будто меньше, в ней сгустился уют. Вот бы ещё повесить сюда лампу с абажуром! Но Игорю такие не нравятся…

Ужасное у него всё-таки имя. Будто дверь скрипит: «Иииии-хооррь…» Как, скажите, можно жить с человеком, обращаясь к которому, нужно всякий раз скрипеть, как дверь? Два года мы женаты и два года я не могу придумать, как его называть. Гоша? Гарик? Игорёк?

– Иго – вот что ему подходит, – ворчал отец. – Монголо-татарское…

Игоря он по непонятным причинам не любил.

– Вечно ты дверь не запираешь…

Ну вот: лёгок на помине.

– Сколько можно говорить, Аня? Я тебя прошу, прошу…

Зашёл в кухню.

– Блины? Ничего себе! И суп гороховый? Что это с тобой сегодня – готовить вдруг начала? Обычно не дождёшься… Ну давай, наливай: съедобно хоть? Шучу, шучу, не обижайся! – он чмокнул меня в щёку. – Маме позвонил, предупредил, что приедем. Очпочмаков завтра настряпает…

Мама Игоря жила одна: отец ушёл от них еще в детстве. Ушел нехорошо, все связи оборвал. Игорь его не видел и не слышал до семнадцати лет, до того дня, когда, раздобыв номер телефона, набрал этот номер… А лучше бы выбросил его на помойку!

– Добрый день… – не придумав, на «ты» с отцом надо или на «вы», он поступил осторожно.

– Добрый! – согласился чужой голос. Голос был низкий, красивый. И плотный, как будто от сдерживаемого веселья.

– Кто это? – осведомился голос.

– Э, э! Не молчите! – приказал.

Игорь назвал свою фамилию, имя. И отчество. Веселье голос тут же утратил, но плотность сохранил: теперь его наполняла тугая энергия злости.

– Мой номер забудь. Его для тебя не существует. И тому, кто тебе его дал – я догадываюсь, кто! – передай, что больше мы не знакомы.

Розанов в «Опавших листьях» пишет, что, если родители перестают любить друг друга, их дети теряют основание жить. Они чувствуют, что родились без права на это. Жестокое предположение.

– Ну? Ты кормить-то меня будешь?

Я сунула в суп половник. Зачерпнула. Надо тянуть время. Пусть сначала поест. Мужику всегда нужно сначала поесть. Даже баба Яга – и та сперва напоит-накормит, а уж потом вываливает все плохие новости. Мне до бабы Яги далеко, но я всё-таки стараюсь взять её за образец.

– А гренок нет? – спросил Игорь.

– Батона не было в магазине…

– Ну вот что ты врёшь опять! С каких пор в магазинах нет батонов?

Ненавижу это слово – «врёшь». Я никогда не вру вообще-то. И меня прямо бесит, когда он вот так… Но спорить сейчас нельзя.

Нет, я могла бы рассказать ему про утку, вместе с которой мы съели батон на реке. Могла бы. Но ведь это понятно, что будет: «Странная ты, Анька! Заняться тебе больше нечем – на берегу торчать? Да ещё в такой холод!»

– Ты врёшь даже если это тебе не надо! – Игорю, очевидно, приспичило меня обличать. – Вечно что-нибудь сочиняешь… Вечно! Я даже газету, с тех пор как с тобой познакомился, читать опасаюсь.