Время уже перевалило за полдень, когда наконец выяснилось, что городским комитетом обороны было принято решение об эвакуации скота за Волгу. И вот теперь тысячи и тысячи животных двигались в окрестности Сталинграда, где должны были переправиться на левый берег. Прошло еще два часа, а машины, набитые сидящими и стоящими людьми, не двигались с места. Не было возможности не только спуститься из машин, чтобы размять ноги, но даже переменить положение. К жаре и жажде добавились еще и мухи, неизменно сопровождавшие скотину. Они, жужжа, садились на руки и лица, липкие от пота. Но самым мучительным было чувство тревоги, снедавшее людей, оно ржавым поршнем ходило внутри, разрасталось, мешало думать, не давало говорить. И над машинами висела тяжелая, словно ватная тишина.

Варвара, вконец измученная, сидела, привалившись к Костику. Какая-то мутная, липкая дремота овладела ею, когда машины, наконец, тронулись. Легкий ветерок, сопровождавший движение, выдернул девушку из полудремы. Дышать стало чуть легче, и теперь Варя, не отрываясь смотрела на дорогу, бегущую навстречу, и также какой-то бегущей полосой текли ее мысли: «Что же там, в городе? Что будет? Как все будет?»

Ближе к вечеру въехали наконец в город. И вдруг оказалось, что жизнь идет своим чередом. По улицам шли люди, спеша по своим делам, проносились машины, позвякивали на остановках трамваи. Вот только лица были чуть озабоченнее, машины ехали быстрее, а дребезжащий звон трамваев вызывал смутную тревогу.

Грузовики выехали на Первомайскую и неожиданно остановились у здания Авиаучилища, где сейчас размещался Крайисполком. Вся улица у подъезда была заставлена мебелью, завалена какими-то узлами и кипами бумаг, вокруг суетились люди. Варя с высоты кузова видела, как к первой машине подскочил коротконогий, весь какой-то круглый мужчина, похожий на колобка. Сходство со сказочным персонажем усиливала обширная лысина, блестевшая на уже низко стоявшем солнце. Коротышка распахнул дверцу машины и что-то доказывал водителю, активно размахивая руками. В конце концов водитель вышел и махнул рукой, давая сигнал к разгрузке. Люди стали медленно выбираться из опостылевшего за целый день кузова, с трудом разминая совершенно затекшие ноги. Ни у кого уже не было сил спорить или выяснять, почему их высаживают здесь, а не у здания универмага, откуда три недели назад они уезжали. Но «колобок» не желал мириться с их медлительностью. Он бегал вокруг, размахивал руками и что-то кричал визгливым, вызывающим раздражение голосом. Не успев расстаться со своими пассажирами, машины немедленно стали заполняться вещами, наводнившими улицу у центрального подъезда. Водители, измученные дорогой, курили в сторонке, не принимая никакого участия в царившей суете. Было понятно, что перспектива снова садиться за руль не вызывала у них никакого энтузиазма.

Варя, буквально выпавшая из кузова на сильные руки Костика, так и стояла, прижавшись к нему – сил двигаться просто не было. Костик тоже не двигался с места, обнимая девушку за плечи, уткнувшись в ее волосы, пахнущие пылью и солнцем. Поэтому они не сразу увидели двоих солдат и сопровождавших их лейтенанта, выбежавших со стороны площади. И только когда со стороны машин понеслись крики и отборная ругань, молодые люди очнулись: Варвара от своей усталости, а Костик – от ощущения тепла, вызванного прижимавшейся к нему девушкой.

У машин происходило что-то непонятное. Солдаты оттеснили от ближайшей машины людей, тащивших какие-то узлы, а «колобок», размахивая руками, что-то кричал лейтенанту. Костик взял Варю за руку и потянул за собой. Протиснувшись ближе к машинам, они смогли услышать то, от чего по их потным спинам побежал озноб.

– Я Вам говорю, необходимо срочно погрузить государственное имущество! – голос «колобка» высокий и резкий врезался в толпу.

– А я говорю, у меня приказ – реквизировать любой транспорт для отправки снарядов, – пытался перекричать его немолодой уже лейтенант.

– Машины приписаны к Крайисполкому! У меня путевки!

– А у меня боеприпасы! Боеприпасы! Слышишь, ты!

– Немедленно отойдите от машин! Я буду жаловаться!

– Да понимаешь ты, или нет! Надо отправлять снаряды! Фронт…

– Вот именно, фронт! Фронт приближается, а имущество не эвакуировано! – «колобок» принялся отталкивать лейтенанта.

Толпа заколыхалась, а затем расступилась, пропустив в эпицентр скандала человека лет тридцати с погонами капитана. Его серые глаза, имевшие какой-то стальной оттенок, обежали участников свары.

– Что здесь происходит? – его спокойный и уверенный тон заставил обоих участников скандала немедленно к нему повернуться, – Лейтенант, что за вид? Почему пуговица расстегнута? Доложите по форме!

Лейтенант немедленно вскинул руку к пилотке:

– Товарищ капитан! Лейтенант Сергеев! Имею приказ о доставке любого транспорта на вокзал для немедленной отгрузки боеприпасов и отправки их к линии фронта, – одной рукой он пытался застегнуть верхнюю пуговицу, другой – одернуть гимнастерку. Его раскрасневшееся лицо выдавало растерянность и усталость от бессмысленного, как ему казалось, спора. Рука капитана взлетела к фуражке. Но тут же раздался визгливый голос «колобка».

– Это не любой транспорт! Не любой, говорю я вам! Это машины крайисполкома, и будут использованы для эвакуации государственного имущества! Они и так опоздали на четыре часа! Нам немедленно надо грузиться!

Толпа замерла, прислушиваясь к разговору. Не смотря на усталость, люди не расходились, ожидая окончания спора, суть которого никак не усваивалась, не хотела восприниматься: эвакуация… боеприпасы… линия фронта – все это вроде бы было отдельными словами, но сливалось во что-то единое, вызывающее ужас и растерянность.

– Это что ли государственное имущество? – капитан поддел носком сапога один из узлов, сваленных на тротуаре. «Колобок» метнулся к узлу:

– Аккуратнее, там посуда, сервиз.

Капитан хмыкнул, и повернувшись к солдатам резко бросил:

– Разгружайте! – и, обращаясь к водителям, – Поступаете в распоряжение лейтенанта Сергеева.

– Не имеете права! Вы не имеете права – «колобок» задыхаясь продолжал наскакивать на военного, уже понимая, что проиграл.

А лейтенант тихо, отрывисто заговорил, отвечая на вопрос старшего по званию:

– Три эшелона с боеприпасами… разгружаются круглосуточно… весь транспорт задействован… сюда раненых – обратно снаряды… положение тяжелое…

Варя умоляюще взглянула на Костика, как бы прося, чтобы он опроверг все услышанное ими, чтобы как-то успокоил, сказал, что все это не правда. Но Костик отвел глаза, взял девушку за руку и потянул за собой.

Выбравшись из толпы, они медленно пошли мимо Универмага по улице Мира. И только когда смолк шум толпы, Костик остановил Варю:

– Куда ты сейчас? Домой?

– Не знаю. Наверное, нужно зайти к маме на работу. Она почти наверняка там. Надо узнать, где Митька. Надо забрать его домой.

– Я провожу…

Но Варя уже не слушала его. Она шла все быстрее и быстрее, свернула на Волго-донскую – так было быстрее. И Костику оставалось только тихо идти за ней.

***

Первый, кого Варя увидела на ступеньках госпиталя, был именно Митька, сосредоточенно ковырявший в носу. Во дворе царило нечто невообразимое: бежали куда-то санитары, въезжали и выезжали машины, четверо подростков под руководством медсестры тащили сложенные друг на друга лавки, перед крыльцом курили раненые, возбужденно переговариваясь. Митька невозмутимо взирал на всю эту суматоху, сидя на верхней ступеньке лестницы. Щеки его были перемазаны чем-то красным, шнурок на одном ботинке развязался, на рубашке отсутствовало несколько пуговиц. Все это придавало ему жалостливый и вместе с тем забавный вид. Девушка со всех ног кинулась к крыльцу, взлетела по ступенькам и подхватила брата на руки. Он был весь пропитан солнечным теплом и пах чем-то сладким. Малыш обвил ее шею липкими ручонками:

– Варя. Тебя очень долго не было. Очень-приочень долго не было. – Из Вариных глаз уже готовы были закапать слезы, но их не оказалось – то ли от жары, то ли от усталости. И только горячий комок остановился где-то в горле.