... Назначили день свадьбы, и в Култук приехал отец Володи. Родители понравились друг другу и на свадьбе, в шумном застолье, пели вместе песни и обнимались, называя друг друга уважительно по имени и отчеству...

На третий день, молодые уехали в город и поселились в Володиной комнатке...

Через девять месяцев, Наташа родила мальчика и перевелась в институте на заочный...

... Всё это Гусев рассказал мне за длинный, тёплый летний вечер, который мы просидели за столом, в моей маленькой избушке, на краю Нахаловки. Наташа с сыном, давно ушла домой, а мы всё разговаривали. Мои дети тоже уснули, жена домывала посуду, а мы вышли во двор. Тихая, летняя ночь опустилась на землю, на широкую долину реки Ангары, на берег пруда, рядом с которым стоял наш домик. В заросшем, тинистом водоёме лениво плескалась крупная рыба. В прохладе вечера далеко разносился лай собаки на другом краю посёлка, и скоро ей ответила вторая...

Ярко засветились электрические лампочки во дворах и над входными дверьми, неказистых избушек. Здесь был отдельный от города мир пыльных, почти деревенских дорог, зелёных огородов с покосившимися оградами и уличных деревянных туалетов. Город с высотными домами, асфальтом, гуляющими после кино прохожими, был недалеко, но не виден, словно его и не было. Атмосфера была деревенская, спокойная и малолюдная и потому, здесь думалось и вспоминалось хорошо.

Володя устав от разговоров, о чём - то глубоко задумался. Наверное, вспомнил свой уральский посёлок, с лающими во дворах собаками, деревянными столбами, на которых висели тусклые, запылённые лампочки под металлическими ржавыми "абажурами", и деревянные одноэтажные дома, в которых и летом и зимой ложились по свету, хотя и просыпались рано...

...Зимой Наташа родила второго сына. Володя Гусев получил двухкомнатную квартиру, стал старшим научным сотрудником, и смастерил прибор для измерения температуры придонных слоёв воды в озерах. Он написал диссертацию по результатам показаний этого прибора и через месяц собирался защищаться.

Мы редко виделись, но в один из дней начала весны, договорились вместе сходить на глухариный ток, который я нашёл в тайге, километрах в двадцати от города, давным-давно и на котором уже добыл в разные годы, около десятка глухарей...

Наташа в это время не работала, сидела со вторым сыном - грудничком и потому легко отпустила Володю на ночь, с пятницы на субботу.

В пятницу, к вечеру, подул ветер, и набежали тучи. Я зашёл к Володе уже с рюкзаком и поболтав с Наташей, пока Володя упаковывался, весело пересказал все нахаловские новости...

Наконец Гусев закончил сборы, и мы отправились...

Мигом дошли до автобусной остановки, но там ждали рейсового автобуса около получаса и не дождавшись, пошли пешком. Выйдя за город, по жёсткой, грунтовой дороге, долго поднимались в гору, на водораздельный хребет, и наконец вышли на гребень цепи пологих холмов, отделяющей, многокилометровую долину Ангары, от короткой, но тоже широкой пади, по которой текла таёжная речка Кая..

Лесные названия, в этом районе носили древние, не - то бурятские, не - то тунгусские названия и звучали необычно красиво: Кая, Курма, Ола, Хея...

Хотя ни бурят, ни тем более тунгусов в окрестностях не было уже лет двести...

На западе, солнце садилось в тучи, а это первая примета плохой погоды, под утро и на завтра. Но я говорил Володе, что весной всё неустойчиво - с вечера тепло, но ветрено, а к утру может сильно похолодать и солнце поднимется над горизонтом ясное, словно умытое...

Сумерки постепенно превратились в ночь, а мы ещё и половины пути не прошли. Дорога, обезображенная грузовиками и таянием снега, становилась всё хуже: из под снега вылезла осенняя распутица и в темноте легко было провалиться, соскользнуть в большую лужу.

Мы шли и разговаривали о природе. А точнее, говорил Володя, а я слушал, изредка поддакиванием показывая, что слушаю внимательно...

 У нас, на Урале - рассказывал он - рядом с посёлком стояли чистейшие

сосновые боры, вперемежку с моховыми болотами. И на этих болотах, морозными апрельскими утрами, "играли" глухари. Да как играли!

 С рассветом диковинные, древние птицы начинали драться между собой

свирепо и кроваво, выщипывая крепкими, загнутыми клювами друг у друга перья из груди и из шеи...

 Как - то, когда я подрос, отец взял меня на ток... Мы долго куда - то брели

в темноте, хлюпая резиновыми сапогами по болотным лужам и лужицам..

 Потом сели на высокую кочку и тоже невыносимо долго слушали ночную,

страшную тишину. Только на рассвете, отец различил где - то далеко глухариную песню и ускакал в ту сторону, приказав мне ждать его на месте.

 Я сидел, дрожал от холода, встречая ярко - алый рассвет, когда вдруг,

откуда - то из бескрайних болот прилетели большие чёрные птицы - глухари и серые меньшие по размерам глухарки. Капалухи - глухарки стали кормиться клюквой, словно рассыпанной чьей - то щедрой рукой по кочкам, а мрачные, злодейского вида глухари - драться.

 Это было чудовищно азартное зрелище, для меня, тогда подростка, свято

верившего, что драться можно только будучи злым человеком или хищником... Но озадаченный этим всплеском инстинктивной агрессивности, я забыл про холод и одиночество...

 Глухари - петухи, как рыцари в чёрном, быстро - быстро бежали в разные

стороны, потом разворачивались и взлетев на высоту человеческого роста, неслись навстречу друг другу, а столкнувшись в воздухе, грудь в грудь, с треском перьев, били один другого крыльями и клевались. Потом словно по команде, они расходились - разбегались в стороны, и всё повторялось сначала, снова и снова...

 Ещё на рассвете, в сосновой рощице, торчавшей на горизонте, бухнул

выстрел и эхо, прокатившись по округе, пропало. Я забеспокоился, делал разные драматические предположения, но когда прилетели глухари, я обо всём забыл...

 Потом, уже почти рядом грохнул второй выстрел и вскоре я различил,

фигуру отца, с чем - то чёрным в обеих руках. Мои глухари, словно испарились, исчезли, пока я вглядывался вдаль - всё тогдашнее утро было наполнено чудесами...

 Наконец, отец, тяжело дыша подошёл, и я разглядел в его руках двух птиц,

длинношеих, с красными бровями, над прикрытыми серой пленочкой, маленькими глазками, с бело - зелёными клювами, напоминающими по форме орлиные...

 Я долго ощупывал их тяжёлые, ещё тёплые покрытые плотными перьями

тушки, дёргал за "бороду" под клювом, осматривал сильные крылья и когтистые, покрытые роговыми чешуйками, лапы, делающие такие красивые следы - ёлочки на снегу.

 Когда я рассказал отцу, о том что видел, он усмехнулся и ответил, что мне

Повезло, и я видел глухариную свадьбу и драки петухов на этом жестоком празднике любви.

...Володя, рассказывал всё это увлечённо и красочно и я заслушавшись, вдруг оступился в яму наполненную водой и мокрым снегом и мгновенно набрал ледяной воды в сапоги.

С испуганным уханьем, я выбрался из глубокой колдобины и чертыхаясь стал выжимать портянки и носки. Володя хохотал и неумело пытался мне помочь. Я тоже не очень горевал, потому что весной можно иногда провалиться и по пояс...

Вскоре, мы продолжили путь и только к середине ночи дошли до широкого болота, полного воды, с двух сантиметровой коркой льда на поверхности. Долго решали - где лучше пить чай - на той или на этой стороне и в конце концов договорились, что перейдём на ту сторону, а там уже будем жечь костёр и сушиться и пить чай до трёх часов ночи, а потом уйдём на токовище.

Чтобы сохранить сапоги и портянки в сухости, Володя решил преодолевать водную преграду в кедах, на босу ногу. Я же шёл в сапогах и посередине болота, оступившись, набрал воды в оба, до краёв. Портянки, я тоже снял ещё на берегу и голые ступни хлюпали в сапогах, норовивших свалиться и навсегда остаться в болоте.

Надо отметить, что я хронический ревматик и потому не терплю холодной воды, что в детстве не мешало мне купаться и плавать с ранней весны до поздней осени, ото льда, до льда...