Даже в отчаянном положении есть некоторое удовольствие в том, чтобы быстро ехать верхом по пустым улицам города, которые не бывают пустыми никогда. За всю мою жизнь, каким бы поздним ни был час, я не мог пустить лошадь во весь опор по Вечерней дороге или по площади Западной Звезды. Вечернюю дорогу я вообще ни разу не видел без дюжины пьянчуг, пары городских стражников, а то и лордика, преследующего юную женщину, которая вовсе не дама… а днём здесь и вовсе было не пройти, не потолкавшись с половиной Вермильона.

Грохот копыт Убийцы эхом отражался от стен.

На Игольном углу моё внимание привлёк женский крик. Я посмотрел наверх и увидел её в высоком окне, на верхнем этаже у Меликана – замечательного портного, у которого я оставил по меньшей мере скромное состояние.

– Принц Ялан!

Я натянул поводья. Я уже сильно опередил двоих бездельников, которых выбрал мне в компанию капитан Ренпроу, и окрик по крайней мере давал мне повод подождать их. Быстро оглянувшись в поисках прячущихся мертвецов и крадущихся по крышам болотных гулей, я крикнул в ответ:

– Да? – Я думал, что у меня найдётся больше слов, но, похоже, "да" здесь было достаточно.

– Вы… вы едете во дворец? Возьмите меня с собой… – Похоже, она меня знала. Выглядела она немного знакомо – по крайней мере, юная и симпатичная.

– Я спешу… любезная. – Губы хотели сказать "Мэри", но, я предпочёл не гадать, а произнести "любезная". Надеялся, что маршалы так и говорят.

С грохотом подъехал мой эскорт – опыта верховой езды у них явно было маловато.

– Подождите меня! – Любезная убралась окна, а потом, словно вспомнив что-то, снова высунула белое лицо. – В Трущобах бродит ужас. Убивает людей и заставляет их тела плясать. – С этими словами она убралась, видимо, направляясь в сторону лестницы.

– Вперёд! – Я ударил пятками Убийцу по бокам, и он помчался вперёд. Я даже не почувствовал на этот счёт никаких угрызений совести. Я отвечал за спасение города, а не каждого жителя в отдельности. И к тому же Мэри – а я смутно припоминал что-то о том, как втиснулся в примерочную с этой девушкой, и нашёл её весьма любезной – будет в большей безопасности над безымянным портным, чем во дворце.

Мы скакали по тёмным улицам, иногда выезжая на площади, где луна, теперь уже показавшаяся над крышами, заливала серебром камни мостовой. На площади Реймонда, в четверти мили от бабушкиных железных ворот, внезапно подул резкий ветер, поднявший в воздух пыль и жалящий песок. Летали по спирали сухие листья, старые клочья, поднимались в вихре серые обрывки, захваченные пылевым бесом.

– Клок-и-боль! – Крикнул человек позади меня.

– Быстрее!

Что-то резануло мне по щеке. Я наклонил голову и пустил Убийцу в галоп, слыша крик одного из своих солдат, и глухой удар, когда он упал на землю. Раздавались новые крики, а потом – рваное и жуткое бормотание, которое стихало, по мере того, как мы уезжали. С грохотом мчась в сторону начала улицы, я увидел, как на дорогу вышел человек и повернул в нашу сторону, широко разведя руки. То, что осталось от его кожи, клочьями свисало с влажных рук. Когда до него оставались последние ярды, я увидел, что им двигало – скелетообразная тварь, какой-то жуткий ухмыляющийся бес с явственными чертами насекомого. Человек раскрыл рот, чтобы заговорить, но я сбил его лошадью, не дав сказать ни слова.

Меня трясло холодной дрожью, даже когда Убийца увёз меня прочь. Дух из вихря овладевал человеком очень похоже на то, как, должно быть, нежить седлает жертву. Хотя нежить добивается более близкого соединения – она берёт взаймы плоть нерождённого и высвобождает его потенциал новыми ужасными способами. Я снова ударил пятками, и мы мчались уже с немыслимой скоростью, копыта Убийцы едва не проскальзывали, когда мы заворачивали за очередной угол. Чтобы убраться от этой твари подальше, мне любой скорости было мало.

Свернув за угол минуту спустя, я оказался перед дворцовыми стенами. Луна теперь неслась над крылом Генуэзской башни – кровавая луна, покрасневшая от дыма десяти тысяч горящих домов. Я мчался лёгким галопом, а оставшийся в живых солдат ехал далеко позади. Стены дворца, моего вечного прибежища, никогда ещё не были такими желанными. И, к сожалению, никогда ещё они не казались такими низкими. В кои-то веки я разделял печаль моей бабушки, что история снабдила монархию Красной Марки роскошным замком, погружённым в искусство и культуру, а не мрачной крепостью, которая грозила бы городу вокруг.

Почти немедленно я заметил Мартуса. Его командирский шатёр, установленный в нескольких ярдах от стен, пьяно покосился – между камнями мостовой мало куда можно было вбить колышек. На улице выстроилось около сотни солдат, и все расширенными глазами вглядывались в ночь, словно знали, сколько в ней призраков. Возле лошади Мартуса у шатра стояла пара конюхов, там же были два гонца в сёдлах и трио барабанщиков, согнувшихся под тяжестью своих инструментов. У входа в шатёр стояли два младших офицера.

– Мартус! – Взревел я, проезжая через ряды пехоты. – Мартус!

– Генерал…

– Что? – Оборвал Мартус своего адъютанта, выныривая из шатра. В одной руке он держал шлем, на кирасе виднелась засохшая кровь. Выпрямившись, он увидел меня. На его лице воинственность боролась с виной – необычно для Мартуса, обычно там была только воинственность.

Я спрыгнул со спины Убийцы и встал перед Мартусом, немедленно пожалев, что потерял преимущество высоты.

– Какого чёрта ты здесь делаешь? Ты получил послания? Ты что, не видишь ёбаный дым? – Я ткнул в ту сторону, на тот случай, если он не заметил клубы дыма над отсветами пожарищ вдалеке. – У ворот большая битва… и мы терпим поражение! – Я оглянулся. – И, Бога ради, где остальные твои люди? Живо отправляй их к Аппанским воротам!

Мартус выпятил грудь передо мной, как часто делал и раньше – обычно это была прелюдия к тому, чтобы сбить меня с ног, если я не успею ретироваться.

– Гертет приказал мне остаться. – Сказал он сердито, но как человек, которого застали за тем, что он делать не должен. – У меня приказ патрулировать улицы вокруг дворца восемью отрядами из пятидесяти.

– Насрать с высокой колокольни, что там сказал дядя Гертет! – во мне рос такой гнев, какого я не чувствовал уже многие годы… наверное, с тех пор, как мне было семь, и Мартус ударом головы вывел меня из битвы, в которой я побеждал. – Я маршал Вермильона, и я командую его войсками, и вы, генерал, подчиняетесь мне!

Тогда Мартус меня удивил. Сначала он фыркнул из-за стиснутых от гнева зубов, а потом со вздохом медленно выпустил воздух из выпяченной груди и умолк.

– Дошли вести, что Красная Королева пала. Какой-то рапорт о том, что армия в Словене окружена… стрела… Гертет объявил себя королём.

Плечи Мартуса поникли, и я вспомнил бледного Дарина, лежащего у Аппанских ворот. Они были почти близнецами – одинакового роста, Мартус чуть шире в плечах, и с менее изящными чертами лица. Я видел, как умирал Дарин, и его имя рвалось из моих плотно сжатых губ. Я увидел в Мартусе, возможно впервые, и мужчину и мальчика, не соперника, не задиристого брата, но сына, как я сам, соревновавшегося за любовь отца, которому нечего было нам дать. Когда умерла мать, из отца будто вытащили пробку, и всё, что она в нём видела – задор, страсть, энергичный интерес к миру, который и делает нас живыми – всё это вытекло из него, оставив совсем пустым.

– Мартус, собирай своих людей и отправляйся к Аппанским воротам. Если мы проиграем там, то проиграем везде. Если не удержим городские стены, то и стены дворца не выстоят. Если он настоящий король, то сердитый король лучше мёртвого, не так ли?

Мартус кивнул.

– Я отправлю гонцов.

– Бери моего человека. – Я указал на выжившего солдата, который приехал со мной от Аппанских ворот. – Он может ехать верхом так же быстро, как бегают твои солдаты. Почти.

Мартус рассеянно кивнул, глядя на тёмную Королевскую дорогу – из-за ставней домов не вырывалось ни полоски света.