Лекарь ещё немного подержал пальцы на шее Дарина, щупая пульс. Потом покачал головой. И, ослеплённый слезами, причиной которых был вовсе не дым, я вытащил меч.

Что-то шевельнулось под кожей моего брата. Достаточно большое, чтобы даже мои затуманенные глаза это заметили. Словно маленькая ручка провела по его шее. Его тело дёрнулось, словно что-то ударило изнутри его грудной клетки.

– Что это, во имя Божие? – лекарь ошеломлённо отскочил, явно не вполне знакомый с природой нашего врага.

Губы Дарина скривились. С проклятьем я пронзил мечом грудину брата, проткнув его сердце, и он без звука обмяк, теперь уже по-настоящему умерев.

– Этого недостаточно, – сказала Сера за моей спиной. – Надо связать его и…

– С этим мечом достаточно. – Я вытащил клинок, красный от крови моего брата, и повернулся лицом к кузенам.

– То, что произошло с ним… это было не похоже на остальных… – Наклонился, вглядываясь, Ротус.

– Нет. – Мертвецы всегда просыпались мгновенно, с голодом в глазах, готовые убивать. С Дарином всё было по-другому. Словно… словно что-то пыталось вырваться из него. Или через него. – Я… – А потом я заметил. – Смертный вой… он стих. – До меня дошло, что с тех пор, как я пришёл в чувство после той безумной атаки, мёртвые молчали. Крики и вопли, которые я слышал теперь, доносились из глоток живых – некоторые полные ярости, другие ужаса, или боли. Но холодящий бесконечный вопль нападающих мертвецов… закончился.

– Мертвецы замедлились, – доложил Ренпроу, глядя на меня так, словно боялся, что я могу снова рухнуть, или броситься в схватку. – Но мы их едва сдерживаем, а они продолжают напирать – должно быть, у них теперь есть нормальный пандус до самого верха стены.

– Капитан, возвращайтесь на башню. Нам нужны ваши глаза. – Рёв огня за стенами был похож на грохот реки в половодье.

Кузина Сера подошла ближе, положив ладонь мне на руку. Лёгкое прикосновение.

– Сожалею о Дарине, Ялан. Он был хорошим человеком.

Хотел бы я выбросить его из головы. Ну и ну, мой собственный брат лежит мёртвый на земле у моих ног, с кровоточащей раной, которую я сам ему нанёс. Внезапно мне потребовалось заполнить себя чем-то другим. Я прошёл мимо Серы.

– Не может быть, что это вся Седьмая! Где Мартус? – Вокруг нас стояло не больше сотни человек в кольчужных сюрко Седьмой, а линия, где сдерживали мертвецов, была лишь ярдах в двадцати от нас. Горожане, которые пришли на представление, давным-давно сбежали, распространяя, будем надеяться, по городу должный уровень паники. – Где, чёрт возьми, дворцовая стража? Здесь нам нужны все силы.

Сера снова встала передо мной.

– Я пришла от ворот Победы. Мы видели, что начались пожары, и пришли помочь. – Она оглянулась через плечо на схватку – лицо её было бледным, но губы мрачно и решительно поджаты.

– Я пришёл из дворца, – сказал Ротус, возвышаясь за плечом младшей сестры. – Дядя Гертет приказал Мартусу держать Седьмую у стен…

– Так почему же, блядь, они не здесь?

– У стен дворца, – сказала Сера. Она выглядела на свои семнадцать лет.

– Он приказал дворцовой страже оставаться на местах и защищать его любой ценой, – сказал Ротус.

– А-а. Вон что. Ублюдок. – Я убрал всё ещё красный от крови брата меч в ножны. – Какого чёрта Гариус позволяет Гертету раздавать приказы? Я возвращаюсь. Вам придётся держаться здесь. Я приведу подкрепления.

– Мы продержимся. – Я ждал, что этот зарок даст Ротус, но говорила Сера. Секунду она смотрела мне в глаза, и я заметил кое-что знакомое. То, что я видел в последний раз в глазах бабушки на стенах Амерота.

– Знаю, проде́ржитесь. – И я начал проталкиваться через войска, направляясь в сторону главной улицы от Аппанских ворот, освещённой лишь несколькими оброненными лампами.

ШЕСТНАДЦАТЬ

– Маршал! – Говорил из-за плеча Ренпроу. – Вы не можете идти туда один!

– Здесь нам нужен каждый человек. – На самом деле я не хотел идти один, но нам и впрямь у места прорыва нужен был каждый человек.

– Я тоже пойду. Только дайте мне собрать отряд. – Он схватил меня за руку.

– Верховой отряд? С лошадьми? – Мой жеребец и лошади людей, приехавших от Моранского моста, стояли у таверны в сотне ярдов по Аппанской улице. Понадобилась бы вечность, чтобы собрать их всех вместе, а многие лошади не очень-то любят новых всадников.

– Поеду я. – Он протянул руки и схватил за плечи двух солдат. – И эти люди смогут поехать с нами. В конюшнях есть курьерские лошади.

– Капитан, вы больше всех знаете об обороне города. Вы нужны здесь. Этих двух я возьму.

Добравшись до края толпы солдат и стенной стражи, я неожиданно почувствовал, что не хочу уходить. Казалось очень плохой мыслью ступить за границы скопления народа, во тьму. Люди сбились вместе, словно овцы в загоне, так плотно, что мне приходилось с силой проталкиваться среди них. Страх сближает нас, собирает животных перед хищником, хотя казалось, что только я представляю себе природу угрозы, которая охотится этой ночью. Мёртвые замолчали. Это значит, что нежить ушла. Хотелось бы мне думать, что она отступила за стену к какой-нибудь дьявольщине снаружи посреди огненной бури. Но, глядя в темноту, я знал, что это не так.

Нежить теперь рыскала в моём городе. Там, на улицах. Свободно бродила среди невинных, и поверьте мне, перед древней злобой нежити все мы невинны.

Мне понадобились все мои скудные запасы отваги, чтобы покинуть укрытие из людей. На открытом пространстве, в сопровождении пары стражников, лишь чувство гордости двигало меня вперёд. Гордость всегда была моим самым смертельным недостатком характера. Хуже даже проклятия, передавшегося от бабушки через кровь, от которого я склонен был превращаться в берсерка, когда меня доводили до черты. Гордость заставляет человека вертеться на кончике ожиданий других людей. Как часто я метафорически (а иногда и буквально), влезал в огонь под взглядом Снорри, а мой законный инстинкт мчаться в противоположную сторону сокрушала тяжесть его уверенности во мне?

Я взял лампу, висевшую на прилавке пекаря, покинутом, когда толпа в панике разбежалась, и направился в сторону конюшни. Свет дрожал в моих руках. Я быстро шёл в темноте по Аппанской улице, а два солдата шагали за моей спиной.

На Аппанской улице царила зловещая тишина, не было слышно никаких звуков, кроме криков сражения у стены. Предательские щели света в верхних окнах и редкие движения теней за закрытыми ставнями – больше ничего не выдавало тот факт, что город не был оставлен.

– Тихо. – Я вытянул руку, останавливая солдат, и вытащил меч.

Двери конюшни были открыты. Я слышал топот и ржание лошадей изнутри.

– Что-то их напугало. – Сколько угодно мертвецов могло ускользнуть от схватки у ворот – один из них мог прятаться в темноте за дверью, тихий и окровавленный. Я поднял лампу. – Иди первым. – Кивнул я солдату поздоровее – крепкому парняге, хотя он и был на пару дюймов ниже меня и на пару фунтов легче.

– Сэр. – Он посмотрел на меня с видом "почему я", но раз уж в Вермильоне не найти было человека, который настолько ниже меня по званию, он шагнул вперёд. Я передал ему свою лампу, и он, толкнув мечом дверь, протиснулся внутрь, так неохотно, словно человек, опускающий руку в банку с пауками.

– Маршал, всё чисто.

– Уверен?

– Тут одни лошади. Наверное, дым их напугал. – Я пошёл за ним внутрь. Убийцу ему без риска для себя не вывести, иначе я остался бы на улице.

Через две минуты на дороге стояли Убийца и две курьерские лошади. Я вскочил в седло и почувствовал себя немного лучше, как обычно и бывает, когда подо мной четыре ноги. Для моей чести, возможно, было и неплохо, что город осаждён со всех сторон, поскольку если бы я знал, что где-то есть открытые ворота, то меня бы уже переполняло искушение пустить коня в галоп и мчаться, пока не окажусь где-нибудь в безопасности.

– Во дворец! – Я указал мечом в подходящем направлении, сжал поводья в руке с лампой и с грохотом поехал.