Как раз вовремя.

Дверь распахивается, причем так резко, что не отойди я от неё, точно получил бы по лбу. На пороге возникает стройная невысокая женщина; она почти на голову ниже меня. На вид ей чуть больше тридцати лет, и она кажется мне очень симпатичной. Общее впечатление не портят даже растрепавшиеся волосы, глубокие синяки под глазами, и простое серое платье, достающее почти до пят и старательно скрывающее фигуру и грациозный стан дамы. Впрочем, оно явно не справляется со своей задачей.

– О, милорд Игрок! – девушка, отворившая дверь, склоняется в низком поклоне, чем мгновенно приводит меня в замешательство. – Вы все же прибыли! – добавляет она.

– Я не лорд, – неуверенно отвечаю я.

И действительно, какой же из меня лорд? У меня нет ни земель, ни замка или хотя бы поместья, не говоря уже о подданных и слугах.

Я тут же замечаю смущение на лице собеседницы. Хорошо хоть тон сказанного мной не был возмущенным или раздражительным.

– Простите, если я вас обидела, – осторожно произносит молодая женщина, – но в наших землях принято обращаться к любому Игроку не иначе как «милорд». Таков королевский указ.

И, верно, в Академии наставники говорили то же самое.

– Никаких обид, – заверяю я.

– Ох, что же я держу вас на пороге! – моя собеседница всплескивает руками. – Прошу вас, милорд, входите, – она отступает внутрь помещения, позволяя мне войти.

Я не заставляю просить себя дважды. Захожу внутрь постоялого двора, и моя собеседница закрывает за нами дверь.

Мы оказываемся в небольшом квадратном зале. Здесь чья-то умелая рука успешно совместила гардеробную, или как принято говорить в сельской местности – сени, столовую, и скромную кухоньку, в которой к тому же расположился ещё и стеллаж со спиртным.

Вдоль одной стены стоит ряд железных вешалок на длинных подставках, имеющих множество различных завитушек причудливой формы. Они напоминают канделябры, которых было предостаточно в Академии Игр. Всего вешалок насчитываю пять штук. Сейчас заняты лишь две из них. На одной висит добротное пальто с меховой подкладкой. Не совсем подходящая одежда для ранней осени. На второй – изящный женский кожаный плащ. Эта вещь определённо из числа дешёвых, ведь на одежде видны многочисленные трещины и надломы, совсем не характерные для дорогого качественного материала.

По другую сторону от вешалок располагается небольшая, но оборудованная с любовью, кухня. Здесь ясно чувствуется рука женщины, чему свидетельствует идеальная чистота и порядок.

Рядом со стойкой, почти такой же, как в тавернах, на стене расположен деревянный стеллаж со спиртными напитками. В специальных выемках покоятся стеклянные бутылки и глиняные кувшины. Внутри прозрачного стекла виднеются разноцветные жидкости, которыми заполнены бутылки. Жёлтые, красные, розовые и даже чёрные. Общее количество спиртного не так велико, как в питейных заведениях, но богатый выбор всё-таки поражает. Хотя должен признать, что для меня это не играет большой роли. Я не ярый противник горячительных напитков, совсем нет. Но познания мои в этой области так скудны, что я едва смогу отличить вино от пива.

В центре комнаты находится маленькая столовая. Всего три небольших круглых столика и по два высоких табурета рядом с ними. На каждом из них стоит небольшой кувшин, в который воткнут скромный букетик из нескольких цветов. И тут моих знаний не достаточно, чтобы определить, что это за цветы. У них белые лепестки, плоские и острые, как наконечник стрелы, а сердцевина пушистая насыщенного жёлтого цвета.

Выглядит неплохо!

В комнате имеются две двери. Одна слева, рядом с вешалками. «За ней находятся комнаты для гостей», – понимаю я. Вторая расположена возле кухни и ведёт, судя по всему, в личные помещения владельцев заведения.

– Пройдемте к хозяину двора? – предлагаю я.

– Хозяйка я, – скромно отвечает молодая женщина. – Болен мой муж.

– Тогда пройдемте к вашему мужу, – поправляюсь я.

Моя собеседница кивает и направляется к той двери, что находится справа от нас. Я следую за ней.

Отворив дверь, она ведет меня по широкому коридору. Проход слабо освещён всего несколькими зажжёнными свечами, вдетыми в металлические кольца. Мы минуем несколько дверей и заходим в последнюю. Переступив порог, я замираю на месте, чтобы осмотреться.

В небольшой комнатке царит тёплый домашний уют. Здесь есть всё необходимое для быта, расставленное по своим местам, и при этом в каждой вещи чувствуется теплота человека, отвечающего за благосостояние этого помещения. Например, изумительная ручная вышивка на ковре, которым застелен пол, или небольшие ленточки ткани и кусочки сухофруктов, ставшие изящным украшением для простой книжной полки.

Впрочем, впечатление от обстановки портит плохое освещение. Несмотря на то, что остатки дневного света ещё могут проникать в комнату, окно завешено тёмными занавесками, поверх которых женщина повесила ещё и лоскут чёрной материи. Единственный источник света в комнате – это четыре короткие свечи в глубоких плошках, расставленные по углам комнаты.

Но это не идёт в сравнение с видом умирающего человека. Мужчина лежит на кровати, а его тело по шею скрывают несколько одеял.

– Лекарь сказал, что мужу вреден яркий свет, – поясняет жена больного, проследив за моим взглядом. – Надеюсь, вам это не помешает, милорд?

– Для успешной Игры свет не нужен, – тихо отвечаю я, присаживаясь на край постели.

Человек выглядит просто ужасно. Большую часть лица покрывают красные воспалённые наросты. Мужчина дышит тяжело и прерывисто, губы шевелятся, словно тот без умолка что-то шепчет, не издавая при этом ни звука. Я приподнимаю его правое веко и вижу, что глазное яблоко вместо белого стало розовым, а зрачок глубоко закатился.

– Какой диагноз поставил лекарь? – спрашиваю я.

– Красная лихорадка, – говорит женщина и закусывает нижнюю губу.

По её щеке скатывается слеза, которую я лишь чудом замечаю в полутёмной комнате. Похоже, она ещё может напустить на себя беззаботный вид за пределами этих стен, чтобы не обременять гостей и постояльцев своим горем, но здесь, в шаге от умирающего супруга, она едва сдерживает свои эмоции.

– Мне нужен нож, – говорю как можно мягче.

Не хватало еще перепугать её.

Девушка выходит из комнаты, но уже через минуту возвращается, протягивая мне нож для резки овощей. Следом за ней в комнату входит низенький старец. Он настолько худощав, что передо мной невольно возникает отвратительная картина: некий неизвестный мучитель вонзает в старика большую иглу, с помощью которой высасывает из него всю плоть и внутренности, оставляя жертве лишь бескровное полотно тонкой кожи, неуверенно обтягивающей хрупкий скелет.

На мужчине надеты лишь шерстяные штаны и такие же тапки без задников. Благодаря обнажённому худощавому торсу, на котором можно без труда пересчитать все рёбра, лысому черепу и полутёмной комнате, вошедшего человека лёгко можно принять за ожившего мертвеца.

Старик входит в комнату, не обращая на меня никакого внимания. Проходит мимо, шаркая тапками (он даже не пытается поднимать ноги при ходьбе), и встаёт рядом с женщиной, которая вполне может приходиться ему дочкой или даже внучкой. После этого мужчина принимается заботливо гладить её по локтю.

И это действует! Хозяйка постоялого двора, до этого принявшаяся судорожно сплетать и расплетать пальцы, немного успокаивается, и вскоре оставляет это бесполезное занятие.

Тем временем я откидываю одеяло. Приподняв руку больного, делаю ножом аккуратный надрез на его ладони. Из раны выступает немного густой крови, которая тут же запекается, как при ожоге. Я возвращаю нож хозяйке постоялого двора и вновь накрываю её мужа одеялом.

Конечно, я могу приступить к Игре и без подобной прелюдии. Но наставники Академии твердили, что прежде, чем приступать к лечению, необходимо точно определить диагноз пациента.

В свою первую Игру я хочу сделать всё правильно.

– Каков был прогноз лекаря? – спрашиваю я, повернувшись к женщине.