Так что же делать? Держась за буй, собрать силы и снова ринуться к берегу? Три попытки уже были, и все безуспешные. Правда, есть ещё один шанс, можно сказать, последний: одолеть этот откатный баръер под водой, в глубинной тиши. А если не хватит дыхания? И тут же представил... До предела обессиленный, вырывается на поверхность, а там уже никакой опоры, чтобы набраться новых сил: буй-то тю-тю! Ну, один раз ему повезло, а второго раза не будет. Снаряды в одну и ту же воронку не попадают. А с буем до берега уж никак не доберёшься.

Но сколько же можно болтаться с ним в этой остервенелой сумятице? Ну, командир, решай! Так в трудные моменты жизни иногда обращался к себе, оживляя былое командирское. А руки, жадно ухватившись за буй, теперь отчаянно молили: нет, нет!!!

Пока мучительно размышлял, снова произошло невероятное: рядом вынырнула голова в маске, а через мгновение -- вторая. Спасатели! А дальше он выключился из осмысленных действий. Под затылком почувствовал дощечку. Потом увидел: от неё -- две верёвки, за которые его поволокли к берегу. Удар волны на финише, и ноги коснулись песчаного дна. Резво поднялся и, вобрав в себя ощущение свободы после штормового плена, быстро, быстро от очередного наката!

Потом к нему придёт понимание: истинная радость всегда в сравнении: после ливня -- радуга, после жажды -- стакан воды, после разлуки -- встреча... Его молчаливая встреча с берегом была озарена таким внутренним светом, что всё, к чему он здесь прикасался, что видел на берегу, стало бесконечно дорогим. И прежде всего -- эти ребята. И ведь вовсе не атлеты и на лицах -- никаких отпечатков отваги, железной воли, профессиональной значимости. Лица простодушно мальчишеские, фигуры худощавые -- явно не для героико-детективных фильмов.

На тротуаре перед спуском в бухточку толпились десятка два человек. Любопытные. Может, среди них был Игорь? Но Павел его запомнить не успел: слишком коротким было знакомство, да и сидели они на катамаранах друг другу в профиль.

Пока он одевался, спасатели, сложив свою амуницию, о чём-то переговривались, посматривая на него. Значит, так просто мы не расстанемся, -- догадался Павел. -- Должен же у них после спасения быть какой-то протокольный ритуал. Эх, ребята, знать бы ему испанский, -- без всяких протоколов высказал бы то, что рвалось из души.

Ему жестом: пойдёмте с нами! Идти далеко не пришлось. Комнатка спасателей -- в одном из стандартных двухэтажных домов, плотной шеренгой составивших прибрежную улицу. Павла усадили за стол, дали лист бумаги. И снова жестами: вот здесь фамилия, здесь -- подпись. Фамилию обозначил латынью, ниже -- быстрым росчерком -- привычную закорючку. И только после этого в верхнем углу листка увидел цифру "37". Это что, штраф в евро за нарушение правил купания? А, может, плата за услуги? Усмехнулся про себя: а что, услуги по высшей категории. И ведь не за что-нибудь. За спасение жизни. Только вот прейскурант чересчур уж скромный. За спасение в шторм -- всего лишь 37 евро. А если бы в штиль, тогда ещё дешевле?

Но тут же пригасил усмешку. Карманы его шорт абсолютно пусты. Подарки жене, сыновьям, внукам уже в чемодане, обратный авибилет заказан ещё в Москве по Интернету, а в самой белокаменной проезд для него бесплатный. Через два дня отъезд. В кошельке, оставленном в его номере, осталось всего пять евро с какой-то мелочью. Не помчится же он в отель за этими крохами!

Показательно хлопнул по карманам, вывернул ладони: извините, гол, как сокол.

Парни переглянулись. Один из них понимающе махнул рукой: да ладно, чего уж тут! Дело сделано, остальное -- сущая ерунда. Именно так Павел расценил этот великодушный жест. "Спасибо" по-испански знал. Приложил руку к сердцу и по слогам с нажимом:

- Гра-си-аc!

Выйдя на улицу, о случившимся старался не думать. Но всё равно думалось: слишком велико было потрясение. Чтобы хоть как-то вытащить себя из него, тихо запел:

В окопе плещется вода,

Шумят дожди осенние,

А он находится всегда

В отличном настроении...

С настроением, правда, было не столь гладко. Мучило сознание, что толком не отблагодарил своих спасителей. Ну, спасибо сказал, поклонился. И на этом всё? Был бы он при хороших деньгах! Но чего нет, того нет.

Всё-таки урезонил себя: ну что ты ещё мог в твоём

положении? Перестань терзаться. В следующий сезон приедешь сюда. Непременно!

* * *

На другой день пришёл к той же бухточке. Море уже присмирело. Волны, извиняясь за вчерашнее буйство, подобострастно лизали берег. Войдя в море, ладонями похлопал по поверхности. "Ну, здравствуй! Ты у нас сегодня вполне смирненькое. Ценю".

Проплыв немного кролем, лёг на спину. "Господи, как это здорово, -- отрешившись от всего суетного, смотреть в небо, и не опасаться, что тебя накроет сверху волной! И не надо думать об этих накатах-откатах"... Перевернулся и перейдя на брасс, плавными расслабленными гребками -- за пределы бухты. Тут сотня-другая метров для него мало что значит. Однако заплывать дальше не стал. "Знай меру"!

На берегу присел на ту же корму катамарана. И хотя всё вокруг виделось ему гармонично устоявшимся, лучезарным, в нём подспудно клокотало вчерашнее. Как же так получилось, что его пришлось спасать? И он учинил "разбор полётов".

Ну, ладно, был бы мало что понимающий в жизни 16 -17-летний юнец. Но ведь мужик уже на седьмом десятке! Это что, дурь стукнула? Именно так! А точнее, одно из её слагаемых: гонор. Стал доказывать малознакомому человеку, какой он бывалый, смелый и умелый. Видите ли, уже купался в штормовом море.

Боже, сколько глупостей сходило ему с рук! В турпоходе прыгал с подвесного моста в воду между двумя камнями, опять же на виду у девушек. Высота этого зыбкого трамплина -- метра три, а глубина заливчика под мостом -- кто её измерял? Правда первым прыгал Володька, лейтенант с Северного флота, тоже тот ещё лихач! Припомнил, как на спор переплывал Енисей с его сильным течением, скатывался на лыжах с крутых гор...

Молодость, молодость... Но ведь и в зрелые годы рисковал собой. В марте катался на лыжах по Москве-реке. Но лёд уже подтаивал. Провалился в полынью, откуда еле выбрался. Отделался простудой. А через год, тоже весной, у его ног шмякнулась огромная глыба льда. Разве не знал, что в апреле это бывает? Тогда почему шёл так близко от домов? Да что тут перечислять? Элементарное разгильдяйство.

А ведь будучи командиром, о безопасности подчинённых заботился ещё как! На учениях перед обкаткой танками проверял надёжность траншеи, на себе показывал, как надо распластаться на её дне перед наездом стальной махины, а когда она устремится дальше, мигом вскочить и метнуть в её корму учебную гранату. На ночных маршах выдавал водителям сухари, чтобы не заснули за рулём. Словом, всё, что можно предусмотреть, предусматривал, проверял, обеспечивал, бдил. За 27 командирских лет среди его подчинённых -- ни одного ЧП. Все его солдаты и сержанты после увольнения в запас возвращались домой живыми и здоровыми. А, работая в фирме, придирчиво вникал в каждую мелочь предлагаемого оборудования: хорошо понимал, чем может обернуться на стройке даже малейший недосмотр.

Так почему к своей особе такая небрежность? -- вопрошал себя. -- Или считаешь, что ты сам по себе, абсолютный распорядитель собственной жизни? Когда вознамерился продемонстрировать случайному собеседнику своё штормовое умельство, ты подумал о близких? А если бы не подвернулся буй, если бы не спасатели, тогда что?

Представил, как в их квартире раздаётся телефонный звонок, жена снимает трубку, и как удар током: "Ваш муж утонул в Испании..." А потом подробности. За что ей хвататься -- за валидол или снова за телефонную трубку -- звонить сыновьям, заказывать срочный билет в Испанию, если тело его достали водолазы. Тело... В глазах Ларисы -- ужас. И каково ей будет там, в этом испанском городке, ещё таком уютном для них, без языка, без знакомых, наедине со своим горем? А потом -- не менее горькая дорога в Москву, ритуальные хлопоты, поминальные речи...