— Почему, Эш?

Ответить было нечего.

Потому что идиот. Есть ещё варианты?

Откат навалился почти сразу и показался спасением. Голова закружилась. Комната качнулась, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Эштон попытался опереться ладонью о светлый ковёр, на котором ярко выделялись бурые кровавые пятна, но локоть подломился, и историк упал, ткнувшись лицом в пол, задыхаясь, проваливаясь в завораживающую, закручивающуюся воронкой черноту.

Он не помнил, что было дальше. Не знал, как хрупкой девчонке удалось дотащить его до кровати. Эштон помнил одно: когда он очнулся, Джина была рядом. Как и все последующие годы.

Пожалуй, больше всего её напугало не то, что он сделал, а то, как легко смог её обмануть. Джина снова и снова прокручивала в голове их разговор, пытаясь понять, было ли в словах, взглядах, движениях историка хоть что-то, что могло бы её насторожить. Она искала зацепки и не находила их. Возможно, девятнадцатилетней девушке не хватало опыта. Возможно — чуткости и внимания к чужим переживаниям. Неужели её настолько поглотило обустройство собственной независимой жизни? А может быть, Эштон просто очень хорошо умеет врать, скрывая правду под плотно пригнанной маской спокойствия.

И если так — всё может повториться в любой момент. Когда она будет в библиотеке, в университете… Да где угодно! Главное — достаточно далеко, чтобы не успеть ничего сделать. И как это предотвратить, если распознать правду невозможно?

Беспокойство перерастало в панику. Паника провоцировала паранойю.

«Это просто стресс», — говорила себе Джин, провожая взглядом историка, выходящего из кабинета.

«Это просто последствия нервного срыва», — напоминала она, торопливо поднимаясь с кресла и открывая дверь.

«Это временно. Это скоро пройдёт», — шептала она между глубокими вдохами, тенью скользя по музейным коридорам.

Время шло.

Наваждение не исчезало.

После случая с браслетом Эштон сник совершенно. О том, чтобы повторить попытку, не могло быть и речи. Джина не отходила от него ни на шаг. Бессменный страж. Неусыпный соглядатай. Её мучили кошмары, и Эштона сводило с ума знание, что это — его вина. Спрятаться от чёрных мыслей было так же невозможно, как от тревожного взгляда серых глаз Джины.

Дарен Тиг вызвал его на ковёр через три дня.

— Я думал, ты приехал работать, Эштон. А не слоняться по коридорам с унылым видом. Я с тем же успехом мог бы взять сюда любого зелёного студента!

Под бесцветным взглядом карих глаз профессор смягчился.

— Да что же с тобой случилось, мальчик мой?! Уезжать из родного города тяжело, да ещё при таких обстоятельствах… Но не это же тебя сломало…

Он говорил задумчиво, как будто сам с собой. Словно вовсе не ждал объяснений. Но ответ всё же последовал.

— Я там был. В университете. На кафедре. В эпицентре.

Эштон вдруг рассказал всё. Про аварию. Про больницу. Про почти незнакомую девочку с удивительным полем, которая появилась в последний момент, чтобы вытащить его с того света. Про побег. Про истинную причину переезда в Зимогорье. Про бездну, высасывающую силы и душу.

И о том, что произошло три дня назад, рассказал тоже.

Именно это и разозлило профессора. И вместо готового уже сорваться с языка «Бедный мальчик!» он воскликнул с жаром:

— Бедная девочка! А ты — бесчувственный чурбан! Сейчас же пойду к твоей Джине и буду убеждать её не тратить свой бесценный дар на такого неблагодарного идиота!

Эштон лишь слабо улыбнулся: идите, убеждайте, у меня не вышло.

— И что, ничего нельзя сделать? — со вздохом спросил Тиг, устало опускаясь в массивное кресло.

Молодой историк покачал головой.

— Вы же наверняка сами об этом читали. То, что я выжил, — случайность. Мне просто повезло с Джиной.

— Случайностей не бывает, мальчик, поверь старому оружейнику, — веско произнёс Дарен Тиг. И добавил: — Береги эту девочку, Эштон. Она же ещё совсем ребёнок. Очень отважный, очень сильный, но ребёнок. Ты уже наворотил слишком много, остановись. Она достаточно от тебя натерпелась, и ты не имеешь никакого права бросать её. Сейчас ты ей нужен. Живым, надёжным и, по возможности, психически устойчивым.

Эштон задумчиво рассматривал собственные сцепленные в замок руки, сжатые до белизны суставов.

— И не ей одной, кстати, — заметил профессор, вдоволь насмотревшись на мрачное лицо подчинённого. — Ты помнишь, что у нас через месяц отчётная выставка намечается? Мэдж требует чего-нибудь особенного, а мы непростительно затянули планирование…

Скай вскинул на него удивлённый взгляд, словно не веря неожиданной перемене темы. Тиг, не замечая его замешательства, продолжал:

— Я тут набросал концепцию и приблизительный список того, что нужно включить в экспозицию…

Профессор нарочито долго искал нужную бумагу. Эштон невольно усмехнулся: он давно заметил любовь старого Тига к излишней театрализации и был уверен, что на самом деле оружейник прекрасно ориентируется в царящей на столе иллюзии хаоса. Наконец тонкая прозрачная папка была извлечена на свет и торжественно вручена младшему научному сотруднику.

— Вот, глянь-ка.

Эштон быстро перелистал страницы, наискось пробегая взглядом по строчкам. Вопросительно посмотрел на Тига. Тот нахмурился.

— Нет, ты сосредоточься, включи голову и посмотри внимательно. Там, кстати, пара твоих подарков есть. Главные приобретения этого года, как-никак. Пора их выгулять.

Молодой историк послушно вернулся к началу и, старательно отгоняя навязчивые мысли, погрузился в чтение. На этот раз медленное и вдумчивое. Профессор не торопил. Откинулся на спинку кресла, сжав морщинистыми руками витые деревянные подлокотники.

— Ну, что скажешь? — спросил он, заметив, что подчинённый закончил чтение и теперь перескакивает взглядом с одного пункта списка на другой, словно что-то сопоставляя.

— Сложно, — ответил Эштон. — Очень сложно. Разные эпохи, разные страны… Гремучая смесь. Не боитесь, что рванёт?

— Наша задача — чтобы не рвануло.

Не отводя взгляда от бумаг, молодой историк потянулся к столу в безнадёжной попытке вслепую что-то на нём нашарить. В пальцы лёг протянутый Тигом карандаш. Через десять минут Эштон поднял взгляд от пестрящего пометками листа.

— Ну да, в принципе, возможно. А где будет выставка?

— А ты как думаешь?

— В Синем зале? В остальных слишком тесно, не развернуться.

Профессор вздохнул.

— Вот в этом-то и проблема. Мэдж не хочет давать нам Синий зал. У неё на него какие-то другие виды. Будем выбивать. Так что работы предстоит много, отлынивать некогда. В конце концов, я старый, больной человек. Вот слягу — кто будет всем этим заниматься? Лех, конечно, хороший мальчик, старательный… Но что он против Мэдж? Не продавит… Да и пытаться не будет. До сих пор не могу ему объяснить, сколько бед может наделать парочка неосторожно положенных рядом артефактов. Проще самому всё сделать. Ты мне поможешь? Я один не справлюсь.

Волшебные слова прозвучали.

Будущий главный оружейник Зимогорского музея кивнул.

Когда он выходил из кабинета, профессор неожиданно произнёс вслед:

— Жизнь не в силе, Эш. А сила не в поле. Если ты этого не поймёшь…

Он не договорил и только грустно покачал головой. Смысл и так был кристально ясен.

А на следующий день Дарен Тиг действительно слёг. И пропал сразу на месяц, до самой выставки. Заподозрить ответственного, всю жизнь отдавшего работе профессора в симуляции было сложно, но Эшу внезапная болезнь всё-таки казалась подозрительной. Впрочем, задумываться о саботаже старого оружейника не было времени. Эш рухнул в работу с головой. Чувство ответственности поддерживало силы. Тяжесть мира привычно опустилась на плечи, восстанавливая равновесие. Бездна никуда не исчезла и продолжала вытягивать энергию, но это уже не казалось фатальным. Что-то переключилось в восприятии — как будто повернули невидимую ручку, меняя фильтр, перестраивая оптику.