Беатрикс залюбовалась его деловитой сосредоточенностью, выверенными, едва уловимыми манипуляциями, не дававшими усомниться в том, что парень не впервые имеет дело с подобными приборами и прекрасно умеет с ними обращаться. Перед ней снова был немножко новый, незнакомый Крис. Серьёзный, собранный, чуть прищурившийся в стремлении не упустить ничего важного, с вертикальной морщинкой между бровями… Ей всегда нравилось наблюдать за происходившими в нём переменами. Обычно перед ней представал беззаботный и лёгкий Крис, с хитрым взглядом, энергичной жестикуляцией и почти несмолкающей речью, пересыпанной примерно в равных пропорциях научными терминами и остротами. Иногда на смену ему приходил Крис вдохновенный: серые глаза вспыхивали, руки будто сами по себе тянулись к блокноту и ручке, салфетке и карандашу или чему угодно другому, позволявшему зафиксировать внезапную идею. На несколько секунд Крис забывал и о собеседнике, и о разговоре, и вообще обо всём, что происходило вокруг. И Беатрикс было немного жутко думать о том, что будет, если озарение настигнет юного исследователя где-нибудь в Миронеже, посреди оживлённой автострады. Очень нравился ей удивлённый Крис. На мгновение взлетающие брови, по-детски огромные внимательные глаза…

У самой Беатрикс детей не было — только две племянницы, которым доставалась значительная часть нерастраченной материнской любви. Остаток этого невостребованного чувства неожиданно перекинулся на Криса. Наверное, потому, что Беатрикс всегда мечтала о сыне. Вот таком — умном, талантливом, улыбчивом… Ей вдруг невыносимо захотелось потрепать его по волосам.

Но вместо этого она спросила:

— А он после такого удара будет нормально работать?

— Будет. — Крис отложил инструменты и приладил на место крышку дельтометра. Панель негромко щёлкнула, занимая правильное положение. — Это же примитивный учебный прибор. С такой погрешностью им можно гвозди заколачивать — ничего принципиально не изменится.

Он силой поля сдвинул рычажок на боковой панели и удовлетворённо кивнул, изучив отобразившиеся результаты.

— Ну вот, готово, — заявил он, протягивая прибор Беатрикс. — Мои показатели точно намерил, значит, и с другими проблем быть не должно.

— Спасибо.

Она осторожно убрала дельтометр в сумку.

— Обращайся, — улыбнулся Крис. — И спасибо за материал для опыта. — Он кивнул на кольцо, всё ещё лежавшее на столе. — Буду использовать осторожно, но вернуть всё равно не обещаю.

Не то чтобы Рэд любил ночные дежурства, но они определённо давались ему легче, чем большинству коллег. Кровь хищника, призванного охотиться по ночам, здесь проявляла себя в полной мере. Даже несмотря на то, что сам Рэд охотником никогда не был. Тот единственный день, когда охота была неизбежна, он провёл в крохотной квартирке на окраине Зимогорья. Мечась от стены к стене, пытаясь совладать с бурей ощущений — слишком острых для человека, слишком сложных для зверя. Как он ненавидел тогда животную часть своего существа! Как яростно жаждал избавиться от неё навсегда!

Тигр сладко потянулся, удобнее устраиваясь на ковре в комнате охраны. В этот раз смена оказалась слишком длинной: Танер попросил подстраховать его на случай опоздания и действительно задержался на несколько часов. Рэд позволил себе задремать только после открытия музея. Да и то — не в человеческом обличии: тигриные уши были куда более чутким прибором и позволяли вынырнуть из сна при любом незнакомом или подозрительном звуке. Инстинкты — хорошая штука, если уметь ими пользоваться, а не пытаться в панике затоптать ногами. Впрочем, иногда паника — тоже инстинкт.

Решающую роль в судьбе Рэда Рэдли, в самом появлении Рэда Рэдли, сыграл страх. И оборотня это нисколько не смущало. Страх так страх. Нормальный животный инстинкт. Нормальное человеческое чувство. А что ещё могло бы заставить человека бросить родной дом, зная, что обратной дороги не будет? Что могло бы заставить зверя плыть сутки напролёт, преодолевая морские волны, игнорируя усталость, не надеясь добраться хоть до какого-нибудь берега?

Корабль показался выдумкой измотанного сознания. Тигр нырнул. Мальчишка, куда хуже державшийся на плаву, вынырнул. Отчаянно забил ослабевшими руками и снова ушёл под воду, успев, впрочем, услышать спасительное «Человек за бортом!» Придя в себя на влажной холодной палубе, он обрадовался, что угадал с изучением иностранного языка, хотя и не был до конца уверен, что это знание когда-нибудь пригодится. Вокруг столпились люди. Все говорили разом, и понять хоть что-нибудь не удавалось.

— А ну-ка расступитесь! — командный голос был чётким и внятным, и Рэд сосредоточился на нём, впитывая непривычное звучание чужой речи. — Не на что тут смотреть. Давайте в каюту его, живо! И врача позовите.

Пострадавшего, подхватили и куда-то понесли. Не слишком осторожно, но разве это имело значение? Его опустили на кровать, показавшуюся невозможно мягкой. Хотелось спать, но чьи-то настойчивые руки — ощупывающие, изучающие, словно пытающиеся понять, все ли части его тела надёжно сцеплены друг с другом, — очень мешали. Рэд застонал и открыл глаза.

— Вот и славно, — прокомментировал склонившийся над ним мужчина с кудрявой бородой и внимательными глазами, осматривавшими пациента через круглые стёкла очков. — А со щекой-то у тебя что?

Он протянул руку, но Рэд успел раньше и вынул изо рта крупный прозрачный камень. Острые сколы исцарапали щёку, и по бледно-зелёным граням размазались капли крови, но это было неважно. Собственно говоря, ничто уже не было важно. Потому что куда бы ни плыл этот корабль, он навсегда увозил его от Острова. Навсегда увозил его от выбора. По крайней мере, так ему тогда казалось. Откуда семнадцатилетнему мальчишке было знать, что от выбора невозможно сбежать? Потому что побег — это тоже выбор.

Шаги Гая оборотень услышал, когда тот ещё только подходил к посту. Так что пока полицейский оглядывался в поисках самого Рэда или кого-нибудь ещё из охранников, глава службы безопасности успел прокрутить в голове несколько возможных причин визита бывшего коллеги. Как выяснилось, ни разу не угадал.

Судя по началу разговора, конкретной причины не было вовсе. Складывалось впечатление, что Гай, оказавшись поблизости, просто заглянул в гости, движимый желанием излить душу человеку, который на собственной шкуре испытал тяготы полицейской службы.

— Какой смысл во всех этих детекторах? — вопрошал лейтенант, устроившись на потёртом кожаном диванчике в комнате охраны. — Ну вижу я, что он врёт. Толку-то? Неделю бились. Он же точно что-то знает, про этих грёбаных уравнителей! Чертежи, камни эти… Не случайно же они у него оказались! Ну закрыли его за нападение на полицейского. Потом выпустили. Слежку установили. Он же должен рано или поздно вернуться к своим экспериментам. Ну или как-то связаться с теми, для кого их проводил. Ни фига! Сидит в своей мастерской, приборчики чинит. Самый законопослушный из законопослушных граждан, блин! И второй, тот, которого в музее арестовали, тоже молчит, как рыбина. Чёртовы фанатики!

— Посодействовать?

Несмотря на лёгкую усмешку, предложение было абсолютно серьёзным. Показания Рэд добывал лучше любого другого. Достаточно было одного голоса — неуловимых человеческим слухом звуковых колебаний. При этом обвинить его в оказании давления на свидетелей было невозможно. Рэд ни разу и пальцем никого не тронул. Он просто спрашивал. Но спрашивал так, что ему не могли не ответить. Это было сродни гипнозу, и ни одна аудио или видеозапись не передавала той иррациональной жути, которая заставляла свидетелей говорить правду.

— Не надо. — Соблазн был велик, но Гай смог с ним справиться. — С меня главный шкуру спустит за использование сторонней помощи. И потом год ещё будет на планёрках вещать о нашем непрофессионализме. Хотя… Если в ближайшее время ничего не изменится, я согласую с ним эту идею.

— Всё настолько плохо?

Если уж Гай предполагает, что его начальник может согласиться на привлечение к работе бывшего сотрудника, — дело дрянь. Пунктик генерала относительно автономной и самостоятельной работы розыскного отдела раздражал Рэда ещё в годы службы. Неофициальный запрет часто обходили — раскрыть преступление было важнее. Но с формальным допросом такой фокус не пройдёт. Взыскания и выговоры — ерунда. А вот то, что результаты несогласованного допроса при желании можно признать незаконными и не подлежащими использованию в суде, — уже совсем другая история. Попадёт генералу вожжа под хвост — и все усилия насмарку.