Семидесятые, время полной профессиональной занятости, благословенное время для честолюбивых людей, открывали для юного стилиста новые возможности. Модному дому «Пату» требовался ассистент. Жан-Поль отправился туда и получил место. Его начальника звали Мишель Гома. Бразды правления на улице Сен-Флорантен перешли к нему от Марка Боэна и Карла Лагерфельда. Можно себе представить, что испытал Готье, попав из огромных, прямо космических лабораторий на улице Мариньи, где царили приятный хаос и творческий беспорядок, в обшитые темным деревом комнаты здания на Сен-Флорантен, источавшие, словно где-нибудь в конце XIX века, аромат жасминовой пудры. Было от чего в смущении затаить дыхание. Такая перемена оказалась мучительна для современного молодого человека, видевшего своими глазами студенческие волнения 1968 года. Пату, называвший себя просто Жаном, являл собой прекрасный образчик персонажей романов Пруста. Эдакий высоколобый Сен-Лу с ясным взглядом. Потомок мастеров, специализировавшихся на выделке сафьяна и меховых изделий класса «люкс», воспитанный в замкнутом мире профессионалов, современник Поля Пуаре, Жан открыл собственный Дом моды 2 августа 1914 года, в день всеобщей мобилизации, вызванной вступлением Франции в войну с Германией. На следующий же день ему пришлось отправиться служить в качестве капитана зуавов в Восточной армии, сражавшейся в Дарданеллах. Непредвиденная задержка! Когда капитан Пату вернулся в Париж, он энергично наверстывал упущенное в течение тех безумных лет. Он оттачивал стиль шикарных эмансипированных девиц послевоенного времени и вообще активно участвовал в набиравшем обороты раскрепощении женщин. Женщины Пату кажутся сошедшими со страниц романов Фицджеральда. Они шествовали под руку с бесчисленными Гэтсби в смокингах в роскошных отелях Ривьеры. Они были изящными, стройными, взбалмошными и очень богатыми. Благодаря Пату их купальные костюмы выглядели как нечто особенное. На пляжах Антиба, Биаррица и Довиля купальщицы Пату демонстрировали точеные, как у ланей, ноги, облачившись в тонкие раздельные трико, с которых не спускала ревнивых глаз Шанель, затаившаяся в засаде в модном клубе «Планш». Великая Мадемуазель очень боялась тени, которую отбрасывал на весь Париж гуру с улицы Сен-Флорантен. Ее страшило количество имен знаменитостей в списке избранных, которых Пату завоевал. Из путешествия по Балканам он привез переливающиеся всеми цветами радуги набивные ткани. Нью-Йорк? Успешно проведя сделку с акциями и выиграв тендер на покупку здания, он обосновался на Пятой авеню.

В списке его именитых клиентов значились: княгиня Мария Павловна, любимица передовиц Жозефина Бейкер[33] и божественная Луиза Брукс. Любимая актриса Пабста[34], невесомая, почти прозрачная, волнующая сердца и умы икона немого кино, эта роковая женщина воплощала опасное очарование тех безумных лет. Она одевалась только у Пату. Такого вида детали невероятно вдохновляли девятнадцатилетнего юношу, который спустя пятьдесят лет попал в особняк на Сен-Флорантен, полный воспоминаний о блистательном прошлом. К тому же Жан-Поль поклонялся Лулу, некоронованной царице в истории кино, чье призрачное сияние озаряло тот небосвод, на котором царили потом Гарбо и Дитрих. Он восхищался Луизой Брукс задолго до того, как судьба привела его к Пату. Через шестьдесят лет после Пату и он тоже стал одевать всех богинь мира искусства своего времени. Большинство из них попало к нему как-то спонтанно. Вот Жюльет Бинош; сидя в своей ложе в Национальном театре в Лондоне и жуя песочное печенье, она рассказала о своем потрясающем знакомстве с Жан-Полем: «Это было в девяносто девятом году. Я узнала, что меня номинируют на “Оскар” за роль в фильме “Шоколад” Лассе Халльстрёма. Я не очень люблю вечерние платья. По правде говоря, я вообще не особо увлекаюсь Высокой модой. У меня есть помощница, которая вместо меня всем этим занимается. Но тогда, интуитивно, я завела с ней разговор о Готье, мне хотелось с ним познакомиться. Он согласился. Мы встретились, и я долго говорила с ним о Луизе Брукс, о месте, которое она занимает в моей жизни, о том, как она меня вдохновляет и помогает мне обогатить моих персонажей. А к тому же есть еще духи “Лулу”, названные в ее честь, которые я очень любила и которые очень удачно обыграла в одной рекламе… Жан-Поль принялся за работу. Мы часто созванивались. Он все проверял очень тщательно, это было наше общее дело, открытый диалог, и об этом времени у меня сохранились прекрасные воспоминания. Он проявлял исключительное великодушие, рисовал все новые и новые эскизы, пока не удостоверился, что я полностью довольна результатом. В итоге я получила восхитительное черное платье, украшенное жемчугом, и идеально подходящие к нему сапоги. Это решение оказалось неожиданным: словно француженку Лулу перенесли в Голливуд!»

В семидесятые годы, работая у Пату, Жан-Поль изучал архивы тридцатых годов, и это позволило ему осознать весь масштаб и революционность подхода мастера. Одна вещь его сильно забавляла. Это касалось отношений с Сюзанн Ленглен, восхитительно старомодных и постмодернистских одновременно. Любовь с первого взгляда или хитрый маркетинговый ход? Так или иначе, но Жан был увлечен выдающейся теннисисткой. В то время «четыре мушкетера» французского тенниса – Боротра, Лакост, Брюньон и Коше – соревновались в элегантности, выступая в льняных брюках бежевато-белого цвета. Спортивный комплекс «Ролан Гаррос» служил обычным местом встречи для бомонда, так же как и ипподром Лоншан. Мужчины приходили туда в котелках и перчатках цвета свежего сливочного масла, небрежность в одежде была недопустима. Журналисты непременно находили там Сюзанн, элегантную женщину и чемпионку по теннису. И для этой Айседоры Дункан Пату захотел придумать спортивное одеяние, костюм, который бы очаровал публику и придал бы еще больше прелести движениям Сюзанн, потому что ее движения на корте напоминали танец. И отныне наряд победительницы всегда украшал фирменный знак Пату. Шелковая плиссированная юбка выше колена, легкий облегающий джемпер, повязка на голове… Мадемуазель Ленглен, белоснежный ангел от-кутюр с ракеткой в руке, затмила всех своих соперниц. Женский теннис стал изысканным зрелищем, где царили изящество и грация, и все выглядело очень по-парижски, что для остального мира значило «безупречно модно». Но Пату не ограничился нарядами для Ленглен, его империя включила в сферу своих интересов и другие виды спорта. На игровых площадках, в бассейне, в гимнастическом зале – везде можно было встретить грациозных атлетов в его спортивных костюмах. Плюс ко всему он разработал авторский лейбл – монограмму со своими инициалами, что стало традицией в мире Высокой моды. Инициалы «JP» были вышиты на внутренней стороне кардиганов или красовались на пуловерах в виде геральдического знака. Эти буквы, «J» и «P», имели для Жан-Поля особый смысл, потому что были начальными буквами его двойного имени. Несколько десятилетий спустя он тоже стал украшать вещи своими инициалами. Это совпадение походило на знак судьбы.

Пату подготовил почву для многих тенденций и поработал почти во всех областях моды, первым начал моделирование спортивной одежды и ввел в практику украшение своих изделий авторским знаком, ставшим своеобразной подписью, как в эпистолярном жанре. Но Пату обладал не только точным чувством формы и цвета и легкой рукой. Природа одарила его еще и острым обонянием! Уникальным инструментом, позволяющим различать тончайшие оттенки запаха. В результате он создал самый дорогой и самый редкий аромат того времени. Парфюм «Joy» появился в 1930 году и как бы исподволь получил в рекламе определение «самых дорогих духов в мире». Именно по таким рекламным находкам можно судить о степени гениальности человека, мастера. Карл Лагерфельд, в руках которого впоследствии оказалась судьба дома «Пату», хорошо усвоил этот урок нескромности: квинтэссенция снобизма стала у него залогом успешных продаж. «Самые дорогие в мире» изделия. Объявлять излишество, аномалию, привилегию, скандал объектами вожделения – это флагман моды Карл, певец элитарности, вслед за Пату осмелится сделать своим кредо и у Шанель. Удовольствие нанести капельку «Joy» на запястье и сегодня стоит необычайно дорого, а именно 96,7 евро за 30 миллилитров в хрустальном флакончике, но это можно понять. Это изысканная тирания, цветочный эликсир бессмертия… Для того чтобы получить 2 килограмма масел для концентрата, требуется десять тысяч шестьсот цветков жасмина и бесчисленное количество прекрасных майских роз. И это не все. Экстракт делается из свежих лепестков жасмина, собранных на рассвете или на закате, в тот короткий промежуток времени, пока цветки полуоткрыты. Такова жестокая реальность волшебной сказки. И прелестницы всего мира желают заполучить свое мгновение ликования, свое мгновение, свою тысячу загубленных жасминовых цветков, свою упоительную легенду. Готье тоже, уже став признанным кутюрье, сумеет создать такого же рода косметическую империю. Андрогинный, пикантный аромат, заключенный во флакон в виде обезглавленного туловища Барби, «одетого» в его классический корсет, постепенно обрел такую же мировую известность, как и дорогостоящие жасминовые духи господина Пату.