— И власть, — Тео отчего-то вспомнился Волдеморт.

— Может быть. Хотя это, скорее, любовь к себе и стремление получить эту любовь от других любой ценой.

— И большую ли цену запрашивают? — Тео становилось все более неуютно от этого разговора, но он мог натолкнуть на мысли о расследовании.

— Всегда одну и ту же, — бросила Грейнджер и отпила из своей чашки. — Всегда одну и ту же. Тебя — без остатка.

Теодора передернуло. Ему неприятно было признавать это, но Грейнджер, похоже, была права.

— Когда человек любит — он отдается любви полностью, без остатка. Когда человек мстит, он бросает все силы на это, по сути тоже отдавая всего себя.

— Молодец, Тео, — Грейнджер обнажила зубы в улыбке. — Как думаешь, за что платил ваш преступник: за любовь или за месть?

Тео задумчиво уставился на ее руки. Огрубевшая кожа, черные ногти, скрюченные пальцы — он никак не мог поверить, что в это превратились руки, которые каких-то двенадцать лет назад казались самыми нежными в мире. Или целых двенадцать лет назад. Для Тео время промчалось как один миг, для Грейнджер прошла вечность.

— Хочешь, я принесу ножницы? — тихо спросил он.

— После Дафны мой маникюр не впечатляет? — рассмеялась Грейнджер.

— Скорее, наоборот — слишком впечатляет. Акцио, ножницы!

Небольшие маникюрные ножнички опустились на стол перед Грейнджер.

— Ох, Теодор, милый, твоя щедрость не знает границ. Может, еще и с зубами мне поможешь? А то они, кажется, скоро начнут выпадать. Чувствую себя древней развалиной, а мне ведь еще и сорока нет.

— Могу попросить Поттера купить нужное зелье и принести, — Тео кивнул. Впрочем, он не тешил себя надеждами о том, что к Грейнджер возвращается рассудок, раз она решила немного привести в порядок свою внешность. Но, глядя на то, как Грейнджер орудует ножничками, Тео невольно улыбнулся. В конце концов, даже тьма не могла полностью уничтожить ту Гермиону Грейнджер.

— Предвечная тьма может многое, — протянула Грейнджер.

— Я же просил! — прорычал Тео.

— Мне перестать слушать, что ты говоришь? Ты это вслух сказал, — она скривилась.

Тео поджал губы. Похоже, Грейнджер дурно влияла на его собственный разум. Или он просто слишком долго был в одиночестве и привык разговаривать с самим собой.

— Ладно. Мы оба ужасно устали, а завтра тяжелый день. Предлагаю ложиться спать, — он вздохнул.

— А спать мы будем тоже в одной комнате? — ехидно поинтересовалась Грейнджер.

— Нет. Я буду в своей, ты — в бывшей комнате Дафны. Единственное условие — двери не закрывать. Я тоже очень чутко сплю и обязательно услышу, если ты задумаешь побег.

— Тео, дорогой, — Грейнджер положила ножницы на стол и провела пальцами по его щеке. — Ты же вроде все понял. Я могла сбежать в любой миг, но оставалась в Азкабане, на этой деревянной койке без матраса, среди камня и сырости. С чего бы мне убегать сейчас, а главное — куда?

Крыть было нечем. Грейнджер прекрасно это понимала и потому принялась с упоением рыться в своих старых вещах.

— Удивительно, что вы их не уничтожили, — пробормотала она, достав из пакета тонкую ночную рубашку. — Хотя если это вещественные доказательства, тогда понятно.

Тео только порадовался тому, что дементоры выполоскали Грейнджер не все мозги.

***

За стенкой слышалось сопение Грейнджер, а Тео все никак не мог уснуть. Он снова и снова возвращался мыслями к той единственной ночи, что они провели вдвоем. Тогда Теодору стало просто интересно, чем Грейнджер отличается в постели от той же Дафны. Грейнджер же — как она сама позже призналась — после рождественской вечеринки стало интересно, как это — спать не с Уизли. Оба посчитали случайную встречу везением и шансом удовлетворить любопытство, оба были не прочь взять еще бутылочку вина и отправиться к Теодору — и оба утром не могли посмотреть друг другу в глаза. Тео уже был помолвлен с Дафной, и позже мысленно называл эту ночь попыткой поймать за хвост ускользающую свободу. Уизли сделал Грейнджер предложение через месяц. Тео видел, что она счастлива с мужем, да и он был доволен Дафной, но изредка воспоминания все же просыпались. Ровно два раза в год: в сентябре, когда он вспоминал, что у Грейнджер день рождения, и на Рождество — теперь оно было неразрывно связано с памятью о ней, о тяжелых каштановых волосах, плоском животе, горячих губах, спине, выгнутой дугой, и жарком шепоте: «Теодор». Он и сам пытался забыть. В конце концов, один эпизод — не повод для сумасшествия, но они работали в одном Отделе, и Тео не мог не замечать того, как Грейнджер улыбается Поттеру, как задумчиво смотрит в пергаменты, как накручивает на палец прядь волос — этот жест Тео находил возбуждающим. То, как Грейнджер закусывает в раздумьях кончик пера, казалось невероятно сексуальным. Если у нее получилось оставить рождественскую ночь в прошлом, то Тео с каждым взглядом влюблялся в нее все сильнее, сам того не замечая. Возможно, потому он и охладел к Дафне. Та никогда не умела шептать имя так, чтобы внутри все вспыхивало, сгорало и осыпалось пеплом, оставляя лишь сладкий дым и желание.

— Теодор, — его эротический кошмар стал явью. Грейнджер стояла на пороге комнаты, похожая на привидение: худая, разве что не прозрачная, в короткой белой ночной рубашке, с прижатой к груди подушкой. Белки ее глаз блеснули в лунном свете.

— Я слышала, что ты не спишь, — она оперлась плечом о косяк.

— И? Это не повод вламываться ко мне среди ночи.

— Мне холодно. Вот и повод вломиться к тебе посреди ночи. Я никак не могу согреться.

Тео вздохнул и откинулся на подушку. Эта ведьма определенно читала его мысли. Она не могла прийти просто так, нет. Явно почуяла его воспоминания и решила заглянуть.

— Грейнджер, — Тео включил ночник и смерил ее долгим взглядом. — У нас все равно ничего не выйдет. Ты вернешься в Азкабан после расследования, и я никак не повлияю на это, даже если…

«Даже если влюблюсь», — наверняка любая другая женщина рассчитывала бы на такое окончание фразы. «Даже если мы переспим», — хотел сказать Тео, и Грейнджер, особенно в нынешнем состоянии, приняла бы такую честность.

— Даже если между нами что-то поменяется, — она сама закончила фразу. — Я знаю. Но сейчас у меня внутри так холодно, словно там остался кусок Азкабана. Если я не отогреюсь, я уйду. Обещаю.

Тео подвинулся, признавая поражение. Грейнджер улеглась рядом, свернулась калачиком и прижалась к нему, дрожа всем телом. Теодор подавил тяжелый вздох, отогнал пару нелицеприятных мыслей и обнял ее. Через пять минут дрожь поутихла, а дыхание Грейнджер выровнялось. Тео поворочался еще немного — он давно отвык спать не в одиночестве — и сам задремал.

***

Утро началось со стука в дверь. Тео прижал к себе чье-то теплое тело и лениво зевнул.

— Это Гарри, — раздался откуда-то из-под руки хриплый голос Грейнджер. Сон оказался явью. Она действительно лежала в его постели. Более того, правая рука Теодора обхватывала ее за талию, а к его груди прижималась ее спина с торчащими позвонками.

— Ты отвернулась от меня, — пробормотал Тео первое, что пришло в голову. — Ты от всех отворачиваешься?

— В моей жизни было не так уж много всех, — ответила Грейнджер, выбравшись из-под одеяла, и Теодор с облегчением отметил, что она все еще в ночной рубашке. — Может, впустишь Гарри?

— Да, — Тео перелез через Грейнджер, нашарил босыми ступнями комнатные тапочки и вышел. Уже в коридоре он услышал ее разочарованный вздох.

— Вы собираетесь? — спросил Поттер, едва переступив порог, и посмотрел на Тео, который не удосужился даже надеть штаны. — Вы проспали?

— Поттер, когда в следующий раз мы куда-то соберемся, будь добр — озвучивай, во сколько именно ты зайдешь.

— Тео, кто там? — хрипло промурлыкала Грейнджер, выглянув из комнаты.

Поттер закашлялся, отвернулся и протопал на кухню.

— Я пока кофе вам сделаю! — крикнул он. — Нотт, я думал, меня уже ничто не сможет так разочаровать.

— Грейнджер, быстро одевайся и дуй на кухню, — буркнул Тео, натягивая брюки. — И сама объясняй Поттеру, что произошло.