Чуть позже я понял, что надсмотрщик был скорее бригадиром, организующим нашу работу, а кроме меня в бригаде рабов было только трое, остальные наши коллеги были крестьянами из соседней деревеньки, пашущими за долю в урожае господскую землю, и присоединившимися к нам в поисках дополнительного заработка. Вся эта мутная социальная организация ускользала от моего понимания, тем более, что несмотря на все усилия, для овладения языком времени прошло мало. Впрочем, кроме этого самого владения языком меня мало что интересовало.

Все мысли в этот день у меня были о Поппее. Как получилось, что она попала в такую переделку, сумеет ли она, находясь ближе к хозяину - когда я вспоминал об этой близости, меня начинало трясти - помочь мне, или сама нуждается в помощи, гадать можно было бесконечно. В любом случае надо было научиться объясняться с местным населением, и я старательно вслушивался во все окружающие разговоры, пытаясь, по возможности, понять и запомнить все, до чего мог дотянуться слух, при случае переспрашивая и уточняя слова и выражения, и непрерывно повторяя их про себя.

Неделю спустя меня оставили в усадьбе, и поставили в паре с мрачным типом крутить тяжкий мельничный жернов. Новая работа оказалась не только гораздо тяжелее предыдущей, но и просто отупляла меня монотонностью и нудностью. Походив два часа по кругу, изо всех сил наваливаясь на толстую палку, прикрепленную к жернову, я твердо решил бежать как можно быстрее. Тут наше вечное вращение по мельничной орбите остановил управляющий Порций, и повел меня в господский дом.

В кабинете, куда меня привели, кроме хозяина, Минация Септимия и его секретаря Луция был еще черноволосый мужик с кучерявыми бородой и волосами, держащийся весьма уверенно и свободно. Он с любопытством посмотрел на меня, и произнес несколько длинных фраз на непонятном языке. Я молча уставился на него, ожидая продолжения.

- Он ничего не понимает по-гречески, и едва знает латынь. С чего ты взял, что он фракиец? - Несколько ехидно поинтересовался секретарь Минация у кучерявого. Я не стал дожидаться развития их спора, решив воспользоваться редкой возможностью обратиться лично к высокому начальству.

- Позвольте сообщить вам, господин, что я могу делать папирус из сучьев и веток.

Минаций Септимий нахмурился, очевидно, соображая, следует ли считать мое заявление нарушением субординации и наглостью, или нет.

- Зачем же делать папирус из сучьев, папирус делают из папируса! - С помпой заявил кучерявый, и Луций поспешил срезать его с тем же ехидством:

- Затем, что из сучьев он будет гораздо дешевле.

Минаций сделал нетерпеливый жест, и управляющий поспешно подтолкнул меня к двери, и, проведя через холл, или как там он у них назывался, оставил в библиотеке. Настроение у меня испортилось, попытка устроить себе теплое местечко провалилась, и сейчас меня опять отправят крутить проклятый жернов, да еще и огребу люлей, не зря же оставили здесь дожидаться непонятно чего. Потом в холле послышались голоса, видимо, кучерявого гостя провожали на выход, а затем дверь в библиотеку распахнулась, и Минаций с порога грозно спросил:

- Что ты там говорил про папирус?

Вот так получилось, что хотя остаток дня мне все же пришлось провести, толкая палку жернова, но на следующее утро я уже был начальником своей микробригады. Мы расположились прямо под открытым небом, рядом с хлевом. Приставленный ко мне в качестве помощника костлявый туповатый парень по имени Терций лениво толок в ступе собранные мной деревяшки, норовя заснуть сразу, как только я от него отвернусь. Я же изображал из себя мудрого эксперта, время от времени опуская в ступу длинную палку, затем доставал и с глубокомысленным видом рассматривал ее.

Часа через два, усилиями Терция, суп из щепок с водой превратился в однообразную жижу, я добавил клея, и еще через несколько минут откинул бульон на сито, а с него на широкий железный лист, установленный на козлах. После этого Терций продолжил толочь в ступе воду с новой партией деревяшек, а я время от времени подгоняя его, все чаще наведывался к подсыхающей серой массе. И чем больше она подсыхала, тем сильнее нарастало мое беспокойство. Ибо в бумагу эта масса превращаться явно не собиралась, а, напротив, норовила раскрошиться в кучку мелких опилок.

Какого лешего, что не так?! Может, клея надо было залить побольше? Да нет, и совсем без клея должно было получиться, слышал в детстве историю об изобретении промокашки, там как раз забыли добавить клей, и бумага получилась рыхлой. Но получилась! И ведь делают же из дерева бумагу, точно знаю, что есть комбинаты, где в одни ворота завозят деревья, а в другие вывозят рулоны бумаги. Может, только из елок делают, а из других пород нет, а ведь здесь сплошь лиственные леса. Да, елки штуки смоляные, в этом весь секрет, точно. А может, и нет. Так, из чего еще делают бумагу, что я знаю? Из макулатуры, мы ее в бытность пионерами собирали, из тряпок, та же история, собирали на бумагу, точно знаю. В детстве читал про горы Атласа в Африке, запомнилось, что там выращивают некую траву альфа для высококачественных сортов бумаги. Травы альфа и макулатуры у меня под рукой нет, а с тряпками попроще.

Я уставился на костлявую спину Терция, едва прикрытую грязными лохмотьями.

- А ну-ка, парнишка, скидывай тулупчик! Ты полегче, а то сейчас палкой по горбу! Ха, нюни развел, плакса!

Я быстро ободрал верхнюю часть одежонки Терция, оставив ему только юбку, игнорируя его натуральный плачь над безвременно погибшим костюмом, и, вылив из ступы бесперспективный раствор, заставил беднягу заняться полным и безвозвратным уничтожением единственной его личной вещи. К полудню вторая пробная порция отправилась на сушку, а мы с Терцием на кухню, в ожидании заслуженного обеда. Когда после быстрого перекуса наша бригада возвращалась на рабочее место, нас выловил глазастый Порций.

- Что с твоей туникой? - Не предвещающим ничего доброго тоном поинтересовался он у Терция. Тот всхлипнув в ожидании взбучки, указал на меня.

- Мне нужны тряпки для папируса. Из сучков не получается. - Пояснил я внезапно возникшую производственную необходимость.

- Снимай свою тунику, и отдай ему. - Не проникся объяснением управляющий.

Спорить я не стал, и, стянув футболку, отдал Терцию. А когда мы вернулись к нашей ступе, оглянулся, убедившись, что управляющий ушел по своим делам, и, отобрав футболку у Терция, снова надел на себя. Теперь делать моему подчиненному было решительно нечего, но, чтобы этого не было заметно со стороны, я опять посадил Терция толочь бесполезные щепки, а сам околачивался рядом, с тревогой поглядывая издали на сохнущий полуфабрикат, и не решаясь подойти.

Возможно, я так и оттягивал бы неизбежную проверку результата до вечера, однако все разрешилось гораздо быстрее появлением приемной комиссии в составе самого Минация, его секретаря и неизбежного управляющего. Последний, заметив голую спину Терция, выразительно посмотрел на меня, но устраивать разнос в присутствии хозяина не стал.

- Как дела, Гиппопотам? - Минаций подошел к ступе, в которой Терций со скоростью электровеника орудовал пестом. Я подошел к железному листу, на котором сох серый блин, и погладил его рукой. Это определенно было бумагой. Шершавой, толстой и мышиного цвета. Но бумагой. Минаций оттер меня пухлым плечом от результата моих трудов, тоже погладил лист рукой, оторвал с краю тонкую полоску, понюхал и пожевал ее. Н-да, надо было хоть постирать тунику Терция перед размолом, но кто же знал, что Минаций будет пробовать бумагу на вкус!