— Тогда почему…

— Потому что он не предоставил ни одной улики и ни одного свидетеля, которые подтвердили бы его непричастность. Более того, Гермиона, ты сама слышала, он признался.

— Я уверена, он сделал это под давлением.

— Я тоже. Но…

— Кингсли, вы не против, если я сама займусь этим делом?

Он поднял голову и смерил ее долгим взглядом.

— Дело закрыто. Нет, если ты хочешь в свободное время копаться в недавнем прошлом Драко Малфоя — Мерлина ради, я не в силах тебе запретить. Но объясни мне, зачем.

— Кингсли, как долго мы боролись с Волдемортом? Что мы говорили все эти годы? О том, как построим прекрасное, справедливое общество — так где же оно? Пусть это Малфой, и пусть многие до сих пор считают, что он не заслуживает прощения. Но он человек и он заслуживает справедливости.

— Гермиона, я не спорю с тобой, я сам не считаю его виновным. Но я не могу переубедить или надавить на всех членов Визенгамота.

Кингсли развел руками, и Гермиона отметила, что у него грустный взгляд.

— Я найду настоящего нападавшего и тогда мы восстановим справедливость. Мы посадим его и освободим Малфоя.

Кингсли кивнул и вернулся к бумагам, от которых Гермиона его отвлекла. Она не возражала. В конце концов, ответы были получены и пришло время приниматься за дело.

***

Драко изучил скалы за окном до малейших деталей. Хотя дементоров на этом уровне и не было, их дух, их присутствие ощущалось в каждом камне, из которого были сложены эти стены, в каждом глотке затхлого воздуха, от которого сводило легкие, в каждом шевелении и звуке, будь то пение соседа в камере слева, едва различимое бормотание соседа справа или шаги надсмотрщиков. И все же в душе теплилась надежда. Драко смотрел в неизменно серое небо за окном, стараясь не вспоминать каким голубым оно было там, дома, и как она смеялась, запрокидывая голову. Она смеялась голубому небу, белым всклокоченным облакам и Драко. Теперь же он остался в абсолютном одиночестве под этим серым небом — если не брать в расчет соседей с песнями и бормотанием.

— Вернусь. Я вернусь к тебе, слышишь, вернусь, — бормотал он, прижавшись лбом к холодному металлу и чувствуя, как горячка пробирается вдоль позвоночника, как озноб обнимает своими лапами, царапая ребра. Драко откашлялся, выплевывая мокроту вперемешку с собственным отчаянием, и вернулся к созерцанию неба. Появившаяся на горизонте точка стремительно росла, и сердце вздрогнуло, затрепыхалось в грудной клетке, словно птица, жаждущая свободы. «Она ответила», — набатом стучало в голове.

Птица оказалась вовсе не той, что он отправил. Холеная сипуха с мощными крыльями уселась на карниз и требовательно стукнула клювом по решетке. Дрожащими — от холода, определенно — пальцами Драко открыл окно, отвязал от лапы пергамент и торопливо его развернул. Нет.

Этого просто не могло быть. Драко перечитал письмо еще два раза, на всякий случай перевернул его и разочарованно вздохнул. Это была всего лишь Грейнджер. Отчасти из-за нее Драко так заинтересовали собственные руки — никаких сил не хватало на то, чтобы сносить ее жалостливые взгляды. И вот теперь она решила восстанавливать справедливость. Но Драко лучше было оставаться здесь, в Азкабане, лишь бы только честь любимой осталась незапятнанной.

Сова опять стукнула клювом по решетке и нетерпеливо переступила с лапы на лапу. Драко снова перевернул письмо Грейнджер, выдернул перо из чернильницы и нацарапал на обороте одно единственное слово.

Нет.

Ему не нужны ни ее помощь, ни ее поддержка, ни ее жалость, ни даже освобождение — если это растопчет его любимую женщину.

Сова клюнула озябший палец Драко, пока тот привязывал ответ к ее лапе. Птица явно не одобряла ни реакцию, ни ответ, но ничего не могла поделать, кроме как еще раз клюнуть руку, обиженно ухнуть и вылететь в окно. Ее можно было понять: проделать такой путь ради отрицательного ответа было крайне неприятно. Если вообще птица способна понять, что происходит.

— Идиот, — прошипел Драко, злясь на самого себя за такие глупые мысли. — Как птица может понять, что я ответил? Хотя если это птица Грейнджер, мало ли, чему ее научили.

За стенкой снова донеслись стенания, которые сосед явно считал пением. Драко с трудом закрыл окно, опустился на жесткую койку, подобрал под себя ноги и принялся раскачиваться в такт завываниям соседа, обхватив голову руками.

***

— Какой идиот, — пробормотала Гермиона, насыпая совиный корм в клетку Лаэрта. Бедняга слетал в Азкабан и обратно только лишь за тем, чтобы Малфой нацарапал короткое «Нет» на обороте ее послания. Лаэрт нахохлился и отвернулся к стене, явно считая, что хозяйка, обычно рассудительная, на сей раз выбрала крайне неудачного адресата для посланий.

— Прости, дружок, но тебе придется еще пару раз туда слетать, — Гермиона протянула руку к Лаэрту, но он лишь глухо ухнул и перелетел на шкаф.

— Ух, — похоже, это должно было означать категоричный отказ.

— Такой же упрямец, как и Малфой, — Гермиона усмехнулась и посмотрела за окно. Солнце поднималось из-за горизонта, и в снегу на холмах начинали свой пляс разноцветные искры.

— Хочешь дуться — дуйся. А я собираюсь в аврорат. Надеюсь, Гарри более сговорчив, чем Рон, и позволит мне взглянуть на единственную улику, которая может мне помочь.

Лаэрт даже не ухнул в ответ — видимо, уснул после долгого перелета.

В кабинет Гарри Гермиона ворвалась вихрем.

— Гарри, мне срочно нужна палочка Малфоя.

— Но Гермиона, дело уже закрыто, я не понимаю…

— Кингсли позволил мне немного в этом поковыряться и у меня есть одна догадка. Копия дела у тебя?

— Нет еще, но скоро должны передать, — Гарри блаженно улыбнулся и прошел мимо Гермионы к высокому шкафу, в котором стояли коробки разных размеров. — Вот, держи. Улики по делу Малфоя.

Он протягивал ей обычный футляр для палочки и улыбался. Все же с переводом в архив Гарри стал намного спокойнее. И Гермиона его понимала, видя в нем все того же мальчишку, которого тяготит слава и смущает известность. Здесь же, в архиве Аврората, никто особо и не видел Гарри, а тот и радовался.

— Приори Инкантатем, — прошептала Гермиона и взмахнула палочкой Малфоя. Та послушно воспроизвела Ступефай, доставшийся бедолаге-невыразимцу, затем Бомбарду, которой вышибли дверь, несработавшую Алохомору, после которой пошли простенькие бытовые чары. Как будто Малфой выпил чашечку чаю и вымыл чашку, прежде чем отправиться в Отдел Тайн. Точнее, не Малфой, а настоящий преступник.

— Гермиона, мы и так знаем, какие заклинания Малфой использовал при нападении.

— Да. Но самого главного палочка не воспроизвела! Ваш пострадавший утверждает, что слышал из коридора хлопок аппарации. Но заметь, эта палочка не производила этого заклинания!

— Что ты хочешь этим сказать? — Гарри приподнял очки и потер переносицу.

— Вообще, я склонна полагать, что настоящий преступник где-то добыл палочку Малфоя, и нападал с ее помощью. Потому-то нападение и провалилось. Палочка в руках чужого человека работает не совсем правильно. Малфоя подставили.

— Да-да, Рон говорил, что ты собралась бороться за Малфоя.

— Я собралась бороться за справедливость, — поправила его Гермиона.

— Знаешь, а ведь в твоих словах есть смысл, — Гарри взъерошил волосы на затылке. — Я помогу тебе, хочешь? Можно просмотреть записи каминной сети и список посетителей, которые спустились в Министерство в лифте.

— Но ваш потерпевший точно слышал хлопок аппарации.

— Да. Просто давай убедимся, что Малфой не попадал в Министерство через камин или лифт. Хорошо? А ты пока могла бы заняться чем-то еще.

— Я схожу к продавцам волшебных палочек. Олливандер да магазинчик, продающий последние запасы творений Грегоровича — не так-то и много. Нужно получить у них доказательство того, что Драко Малфой не покупал у них палочку в последнее время. Думаешь, полугода достаточно?

— Если Малфой покупал палочку, они вспомнят это, как бы давно это ни было. Особенно Олливандер — он же помнит все палочки!