— Драко Люциус Малфой, где вы были в ночь с первого на второе декабря?

Кингсли Шеклболт взирал на него с места Верховного Судьи Визенгамота. Драко отвел глаза.

— Драко Люциус Малфой, ваша палочка найдена после нападения на Отдел Тайн в ночь с первого на второе декабря. Что вы можете сказать в свое оправдание?

— Ничего, господин Министр.

Он будто услышал свой голос со стороны, глухой, надтреснутый и совершенно чужой. Не его губы шевельнулись, произнося эти слова.

— Вы подтверждаете, что были в Министерстве в ночь нападения?

— Меня не было в Министерстве в ночь нападения.

Он сам не понял, как смог выдавить из себя эти слова.

— Кто может это подтвердить?

Тишина зала заседаний Визенгамота номер десять резала по ушам.

— Никто.

Он не стал говорить, что такой человек есть, потому что она ни за что, никогда, даже под угрозой поцелуя дементора не сознается, что в ту ночь он был с ней. А значит, не сознается и сам Драко.

Кингсли покачал головой и с тяжелым вздохом опустился на место. Перси Уизли поднял со стола свой пергамент.

— Ввиду изложенного, а также учитывая неоспоримые улики, такие как палочка Драко Люциуса Малфоя, обнаруженная на месте преступления, и в силу отсутствия фактов, отрицающих причастность Драко Люциуса Малфоя к нападению на Отдел Тайн в ночь с первого на второе декабря, прошу Визенгамот вынести приговор. Кто за то, чтобы снять все обвинения с подозреваемого и отпустить из-под стражи в зале суда?

Линия жизни на левой ладони значительно короче, чем на правой. Драко только теперь заметил этот странный факт, и даже пожалел, что нельзя спросить хоть у кого-то, что это значит.

— Кто за то, чтобы признать Драко Люциуса Малфоя виновным в нападении на Отдел Тайн в ночь с первого на второе декабря и приговорить к заключению в Азкабане?

Холм Луны весь иссечен линиями. Драко никогда этого не замечал, не придавал этому значения.

— Виновен, — голос Перси Уизли оборвал мысли Драко. — Приговор привести в исполнение немедленно.

Скрипнула дверь, и в зале стало ощутимо прохладно, даже холодно. Двое дементоров проплыли по залу и остановились за спиной у Драко.

— Может быть, вы желаете что-то сказать напоследок? — Шеклболт посмотрел на Драко так, что того передернуло. Так смотрел Дамблдор — словно все знает, все видит и лишь ждет, пока ты сам озвучишь ответ.

— Почему линия жизни на левой ладони короче, чем на правой? Это что-то значит?

— Я не знаю, мистер Малфой. Я не знаю, — Шеклболт снова тяжело вздохнул, как будто ему всерьез было жаль. — Увести.

Драко вздрогнул, когда из-под мантии дементора выскользнула рука — точнее, кости, покрытые струпьями — и тронула его за плечо. Пришлось сделать шаг, затем другой, третий — ноги двигались сами по себе, а взгляд был устремлен в пол. Все, лишь бы не видеть глаз других волшебников и не ловить на себе взгляда той единственной, чью честь — несомненно, именно ее честь — он купил за столь высокую цену.

***

— Гермиона, ты в порядке?

Рон с видом победителя вошел в гостиную, но сник, увидев, что Гермиона застыла у окна, устремив взгляд на холмы.

— Гермиона?

— Тебе не кажется странным, что Малфой даже не попытался оправдаться? Мне кажется, он кого-то прикрывает, вот только я не могу понять, кого.

Она повернулась и поджала губы, заметив, что ликование на лице Рона сменилось раздражением.

— Ты серьезно? — процедил Рон. — Я, считай, в одиночку поймал и отправил за решетку преступника, напавшего на Министерство, а теперь получается, что я ошибся?

— Рон, я говорю, что Малфой не особо сопротивлялся или прятался. Ты не мог чего-то упустить? Какой-то мелочи, которая…

— С меня довольно, — перебил ее Рон. — Я пришел разделить со своей невестой миг триумфа, а она не рада моей победе?

— Тебя где-то обманули, — мягко произнесла Гермиона и потянулась к его руке, но Рон отпрянул.

— Если тебе нравится выгораживать Малфоя и искать для него оправдания, можешь продолжать. Только без меня.

Он развернулся на пятках и вышел, хлопнув дверью. Из прихожей раздался хлопок аппарации, и в маленьком доме с видом на холмы воцарилась тишина. Гермиона вздохнула и снова посмотрела в окно. В конце концов, никто ведь не запретит ей просто спросить.

«Здравствуй, Драко.

Я была на слушании твоего дела и удивилась тому, как легко ты сдался. Мне кажется, ты кого-то прикрываешь. Более того, я уверена, что в Министерстве в ту ночь был не ты, и что твою палочку подкинули на место преступления. Драко, я хочу тебе помочь и наказать действительно виновного. Ты можешь рассказать мне правду.

Гермиона Грейнджер».

Сова с посланием вылетела из окна и устремилась на север, а Гермиона еще какое-то время стояла у распахнутой створки и смотрела, как солнце садится за заснеженный холм.

***

— Я думал, здесь повсюду дементоры, — Драко брел по коридору Азкабана, подгоняемый в спину мрачным надсмотрщиком.

— Порядки изменились. Дементоры теперь только на нижних уровнях, там, где пожизненно заключенные. У тебя ведь срок не пожизненный?

— Десять лет, — мрачно произнес Драко.

— К таким закон более мягок. Вам теперь позволено свидание раз в полгода, плюс право переписки.

— Лучше скажи, что в камере окно застеклено, — буркнул Драко.

— А вот этого обещать не могу, — надсмотрщик мерзко ухмыльнулся и открыл заклинанием дверь. — Обед через час.

— Я хочу воспользоваться правом на переписку, — Драко спокойно вошел в камеру и повернулся к надсмотрщику. — Можно мне пергамент, перо и сову?

— Да хоть две, — надсмотрщик пожал плечами и захлопнул решетку камеры. Послышался скрежет запираемого замка и Драко остался совершенно один. За стеной слышалось чье-то пение, но уж этому можно было и не придавать значения.

Драко прислонился лбом к холодной, но не обледеневшей решетке — хвала Мерлину, в его камере было-таки стекло — и с тоской посмотрел вниз. Волны бились о каменистый высокий берег с первобытным остервенением, и Драко хотел бы сейчас стать одной из волн. С ревом бросаться на камень, разлетаться тысячей брызг, безумствовать от отчаяния и выть от безысходности. Единственное, что удерживало сейчас от надсадного, гортанного крика — это надежда на то, что она оценит его жертву. Он заплатил за ее честь своей свободой, и теперь оставалось лишь ждать того часа, когда все окончится. Десять лет — это не вечность. Десять лет — и он вернется к ней, в плен нежности, ради которой не жалко пожертвовать свободой.

— Перо, пергамент и сова.

Решетка открылась на короткий миг, а после — снова захлопнулась. На жесткой, не застеленной тюремной койке лежал пергамент, рядом стояла чернильница с облезшим пером, а полусонная сова была такой тощей, что Драко всерьез засомневался, сможет ли она взлететь, не говоря уж о том, чтобы доставить его короткое послание по нужному адресу.

«Дорогая моя. Прими мою жертву как единственно возможный дар моей любви. Об одном лишь прошу: приедь. Мне позволено свидание раз в полгода, но без твоих глаз, без касанья твоей руки эти десять лет будут смертельной пыткой. Уж лучше поцелуй дементора, чем жизнь без возможности коснуться твоих губ хоть раз.

Д.»

Несмотря на все опасения, сова все же взлетела, хрипло ухнула и вылетела в окно, оставив Драко с дрожью в сердце наблюдать, как она улетает все дальше и дальше на юг, уменьшается с каждым взмахом крыльев, превращается в точку на горизонте. Наконец, сова окончательно пропала из виду, и Драко вновь опустил голову, устремив взгляд на бушующее море.

***

— Кингсли, мне показалось, или вы были против того, чтобы Драко Малфоя осудили?

Гермиона ворвалась в его кабинет без стука, уселась в кресло напротив Министра и скрестила руки на груди, решительно настроившись не двигаться с места, пока не получит все ответы.

— Знаешь, Гермиона, я не верю в то, что это он пытался пробраться в Отдел Тайн, — тяжело выдохнул Кингсли.