Афонина Алена Алексеевна
Жди меня
Часть первая
Дневник Леньки Баженова
Август, 97
Не верю. Не верю и не понимаю… Я впервые в жизни так близко и настолько реально и осознанно столкнулся со смертью. Саша, это я виноват в твоей гибели. Только я…
…А помнишь, Саша, как мы с тобой познакомились? Буквально на большой дороге. Ты ехала на велосипеде по самой середине, горланя какую – то песню, а я вывернулся из – за поворота на отцовской “Волге”. Ударил по тормозам, до отказа вывернул руль, но все же зацепил заднее колесо велосипеда углом бампера… Ты проехалась по асфальту, поранив коленку. Я, перепуганный до полусмерти, выскочил из машины и подбежал к тебе. Когда ты вскинула голову, я поразился твоим глазам – огромным, черным, наполненным злыми слезами. Закушенная от боли нижняя губка, вздернутый носик. И я понял, что мне не миновать казни.
– Ой, – говорю, – вы только не съешьте меня, пожалуйста! Ты улыбнулась сквозь слезы. А когда я перебинтовывал твою коленку и усаживал на заднее сиденье машины, уже понял, что ты – не просто так, не случайность, не стечение обстоятельств, а судьба. Когда в больнице тебе дезинфицировали ранку, улыбчивая медсестра сказала мне: “Что ж вы, молодой человек, невесту свою не уберегли?” Саша, я постарался не отпустить тебя тогда. Очень постарался…
У Саши в тот день было отличнейшее настроение. Она ехала по шоссе, прямо по середине, пытаясь выписать велосипедом какую – то замысловатую фигуру и весело распевая дорожную песенку кота Леопольда.
Неожиданно из – за поворота вывернулась черная “Волга”. Саша дернула руль в сторону, да и водитель затормозил, машина аж на дыбы встала. Но самым краем бампер зацепил колесо велосипеда. Саша проехалась боком по асфальту, осознавая, что конец ее новым брюкам, здоровой коленке и хорошему настроению. А из машины выскочил парень – высокий, светловолосый, синие глаза – рыбками. Наклонился над Сашей, коленку ее разбитую разглядывает. А сам интересуется:
– Скажите, а вы специально под мою машину прыгнули? Тогда извините, пожалуйста, что я вас не совсем раздавил. Нервы, знаете ли.
Ух, как Саша разозлилась! Волосы откинула, лицо подняла, сверкнула на шутника черными глазами – вишенками. Да так, что он испугался.
– Вы, – говорит, – меня не съешьте, пожалуйста! Я у папы с мамой единственный сын. А они у меня ста – аренькие!
Вдруг он по сторонам оглянулся и испуганно этак спрашивает шепотом:
– Послушайте, – говорит, а сам разбитую коленку ощупывает, – может, это ваша частная дорога, что вы по ней так широко раскатываете? Вы уж простите, что я по вашим владениям без разрешения…
А у самого в синих глазах чертики прыгают. Саша даже злиться на него на секунду забыла из – за испорченных брюк. Смутилась.
– Нет, не частное… Я нечаянно…
– Ага! – обрадовался он и злорадно добавил, – тогда, значит, о вашем хулиганском поведении протокольчик составим и в школу директору отправим. Он вам двойку по поведению влепит и до экзаменов не допустит. А я буду смотреть и радоваться, я человек кровожадный.
А сам достал из кармана огромный белый платок и Сашину коленку перевязывает.
– Это еще зачем? – возмущенно воскликнула она.
– А это затем, чтобы вы мне своей ядовитой кровью машину не испачкали.
– Никуда я с вами не поеду! – в бешенстве и бессилии воскликнула Саша.
– Нет? – поднял он левую бровь. – Тогда продемонстрируйте мне, пожалуйста, как вы пройдете по этому прекрасному асфальтированному шоссе.
Саша попыталась встать на ноги. Не устояла и рухнула бы, если бы говорливый парень не подхватил ее на руки.
– Вот видите, – изрек он, неся ее к машине. Девушка брыкалась и извивалась на его руках:
– Пустите! Пустите меня сейчас же!
Несмотря на бешеное сопротивление, он усадил ее на заднее сиденье, потом взгромоздил на багажник скрюченный велосипед и, наконец, уселся в машину сам. Развернул автомобиль к городу.
Очень уютная была у него машина. Сиденья мягкой тканью обтянуты, а на заднем – огромный рыжий плюшевый кот.
– Ух ты! – вслух восхитилась Саша.
– Его Лукьяном зовут. А меня Леонид, – ответил парень.
– Ну и что? – спохватилась она, вспомнив про свою обиду, и снова надулась. Потискала кота. Ей было немного стыдно за порванные брюки и взлохмаченные волосы, но ей так хотелось, чтобы веселый парень Леонид еще хоть разок взглянул на нее.
Саша уставилась в окно. И вдруг сообразив, перепуганно закричала:
– Стойте! Я же не давала вам адреса! Куда вы меня везете?
– Для начала – в больницу, – прищурился в зеркале заднего вида Леонид, – там вам укольчик от бешенства поставят, и через месяц мы с вами на равных разговаривать будем.
Саша сверкнула глазами и хотела нагрубить, но почему – то в последнюю секунду удержалась. Надув пухлые губы, отвернулась к окну. Помолчала. А потом с упреком произнесла:
– Леонид, мне кажется, что вы надо мной все время смеетесь.
– Что вы! – воскликнул он, – далеко не все время!
А потом он донес Сашу до дома и на руках понес на четвертый этаж.
– А велосипед? – спросила она.
– Из него теперь смело можно делать раскладушку, – улыбнулся Ленька и уехал.
…А ночью ей снились его необыкновенные, ярко – синие глаза – рыбки, в которых жили чертенята.
…Утром Саша сидела на диване перед телевизором, несчастная, с забинтованной ногой, которая, словно кукла, лежала как бы отдельно от всего тела.
И вдруг позвонили в дверь. Добрая бабушка пошла открывать и долго с кем – то любезничала в прихожей. Потом в комнату, держа руки за спиной, вошел Ленька. Повел лукавыми глазами.
– Доброе утро! Сегодня вы больше не будете кусаться?
– Нет, – засмеялась она, – не буду.
– Ну, тогда держи! – сказал он, переходя на “ты”, и вытащил из – за спины маленького круглолицего деревянного Буратино.
– Ой! – изумилась Саша. Буратино был как настоящий. Действительно, из соснового полена, с ручками и ножками на шарнирах, – он что, из театра сбежал?
– Точно, – улыбался Ленька, и на его щеках появились ямочки, – только не у Карабаса, а у Образцова.
– Какая прелесть! – восхищалась Саша.
– Это я тебе принес, так сказать, собрата по несчастью. Тоже ножки деревянненькие, – лукаво протянул Ленька.
Саша, не глядя, схватила с дивана подушку и запустила в него.
И лишь после его ухода бабушка сказала ей, что велосипед Ленька починил и поставил в прихожей.
Дневник Леньки Баженова
Август, 97
Скоро мой последний учебный год. Скорей бы закончился. Уеду, поступлю, стану следователем, как отец… Как мне осточертела школа! Одноклассники! Уроки! Не могу. Меня душит сама атмосфера нашего городка.
Как же холодно стало вокруг! Тепла душевного не хватает. Все заняты своим делом и нет времени друг на друга. У нас дома это очень заметно. Отец с утра до ночи на работе. Маме я просто неинтересен. Давно пора бы привыкнуть к холодности родителей. Они слишком заняты собой, работой, Лилькой. Мама недавно мне сказала: “Леня, не зови меня, пожалуйста, мамой!” Может быть, она подобрала не те слова, но для меня это прозвучало как оплеуха. Может быть, поняв это, она добавила очень быстро: “Ленечка, ты уже взрослый, тебе шестнадцать. А я еще очень молода. Не хочу, чтобы люди обращали внимание на то, что у меня такой взрослый сын”.
Может быть, будет вообще замечательно, если люди не будут обращать внимания, что у нее есть он, этот сын? Это было так неожиданно и незаслуженно. С тех пор я зову маму Женей.
… Человеком пока остается только моя четырехлетняя сестренка Лилька. В ней еще есть огонек, душевное тепло. Остальные превратились в бездушных железных роботов с заданными программами. И я тоже.
Раньше я думал, что если ничего не хочешь, то это счастье. Теперь я понял, как это страшно, когда на душе нет ни малейшего желания, никакого порыва. Ничего. Вместо души плотная серая масса равнодушия. Все умерло вместе с Сашей. Я стал словно слепым, больше не вижу неба и солнца. Кажется, что меня вытолкнули в открытый космос, забыв прицепить скафандр к кораблю. Я в вакууме, вокруг черная бездна. Корабль уходит… Уходит, воздух кончается, а в легких больно и не можешь дышать… А мозг еще живет.
…Так, наверное, тонут…
Саша! Что же мы с тобой натворили?.. Ты там, внизу, одна. А я здесь, наверху, среди людей… один.
А помнишь, как нам было хорошо вдвоем? Помнишь?
