– Вы совершенно правы насчет важности этой темы, – согласился священник. – Еще до конца года каждому публичному деятелю придется открыто заявить о своей позиции.

Ему незачем было добавлять, что многие уже это сделали. Поддержка аннексии Джеймсом Полком и экс-президентом Джексоном была хорошо известна. С этим были также согласны оппозиционеры ван Бюрен и Клей.

– Да, это правда, – ответила Мадлен. – Но есть мнение, что вопрос Техаса на самом деле куда глубже, чем решаются признать политики. Говорят, главная проблема состоит в расширении рабовладельческих территорий.

Священник мгновенно ощетинился:

– Так говорят только подстрекатели, моя дорогая. Беспринципные подстрекатели-янки.

Мадлен вежливо пожала плечами, как бы признавая такую возможность, но потом тихонько пробормотала:

– Сомневаюсь.

– Не пора ли нам перекусить? – недовольно рявкнул священник.

Мадлен поняла, что рассердила его:

– Разумеется. Прошу вас, идемте.

Она улыбнулась мужу, ответная улыбка была довольно напряженной. Когда Мадлен со священником отошли, Фрэнсис, прищурившись, посмотрел на брата:

– У твоей невесты есть свое мнение по многим политическим вопросам.

– Тебя, похоже, это задело? – усмехнулся Джастин.

– Ей не следует разговаривать так свободно. Хорошо, когда женщина умна, но только до известных пределов.

– Все имеет свою цену, мой дорогой брат. И приданое, которое дает за ней старый Фабрей, не исключение.

Поверх края серебряной чашки с пуншем он посмотрел на пышную юбку свадебного платья Мадлен, потом перевел взгляд на солнце. Еще несколько часов – и он станет обладателем того, что скрыто под этим безупречным атласом и кружевами. Он с трудом сдерживал нетерпение.

Как причудливо играет с людьми судьба, подумал он. Года два назад он неожиданно решил съездить в Новый Орлеан, хотя едва ли мог позволить себе такую поездку. Он собирался развлечься за игорным столом и посетить один из легендарных квартеронских балов в прославленном зале на Орлеан-стрит. Однако еще до того, как он пошел на бал или смог увидеть чернокожих красавиц, случай столкнул его с Николя Фабреем в баре одного модного игорного заведения. Сам Фабрей не играл, но часто туда захаживал, потому что это было одно из тех мест, где собирались влиятельные люди города. Уже скоро Джастин догадался, что его новый знакомый также принадлежит к избранному кругу. Он всех знал, был элегантно и дорого одет и тратил деньги с легкостью человека, которому не нужно о них думать. Позже Джастин навел справки и узнал, что не ошибся в своих предположениях.

Через два дня он снова столкнулся с Фабреем в том же месте. Тогда он и узнал, что у владельца сахарной фактории есть дочь на выданье. С этой минуты он был сама любезность и очарование. Фабрей был покорен его обходительностью и тонким юмором – когда Джастин хотел быть обаятельным, никто не мог перед ним устоять.

После того как он несколько раз ненавязчиво намекнул в разговоре, что он в этом городе чужак, Фабрей пригласил его к себе на ужин. Так Джастин познакомился с его дочерью и сразу же потерял голову от вожделения.

Разумеется, он тщательно это скрывал. С Мадлен Фабрей он разговаривал с той же сдержанной учтивостью, которая так привлекла ее отца. Еще до конца вечера Джастин пришел к выводу, что юная красавица совсем не боится его, хотя и испытывает нечто вроде благоговения перед его возрастом и опытом.

Он задержался в Новом Орлеане на неделю, потом еще на одну. Фабрею, кажется, нравилось то, что такой солидный джентльмен, как Джастин Ламотт, ухаживает за Мадлен. Джастин же чем больше узнавал об отце, тем сильнее хотел обладать дочерью.

Немаловажным было и то обстоятельство, что никаких препятствий к их союзу с религиозной точки зрения также не существовало. По происхождению отец девушки был немцем-протестантом, его предки носили фамилию Фабер. Мадлен посещала церковь, в отличие от своего отца, которого больше интересовали деньги, чем бессмертие души. Догадавшись о намерениях Джастина, Фабрей однажды довольно прозрачно намекнул, что даст за своей дочерью солидный капитал в качестве приданого.

О матери Мадлен Джастин узнал только то, что она умерла несколько лет назад. И еще то, что она была креолкой, а значит, родилась в Новом Орлеане от родителей-европейцев, скорее всего французов, хотя, возможно, и испанцев. Внимательно изучив небольшую галерею фамильных портретов Фабрея, Джастин поинтересовался, где же среди них портрет его жены, на что хозяин дома со странной уклончивостью ответил:

– Здесь его нет.

После этого Джастин решил прекратить расспросы. Каждая респектабельная семья, включая и его собственную, имела свои скелеты в шкафу; обычно эти тайны касались жен, сбежавших с другими мужчинами или впавших в нервное расстройство, отчего доживали свой век взаперти. О покойной миссис Фабрей он, впрочем, ничего плохого – да и вообще ничего – не слышал. Никто из тех, с кем он разговаривал об этой семье, ни разу так и не упомянул о ней. Поэтому в конце концов он перестал беспокоиться на этот счет, решив, что неотразимая красота Мадлен и так необходимые ему деньги с лихвой перевесят тот ореол таинственности, который окружал образ ее матери.

Что касается самой Мадлен, если у нее и были какие-то недостатки, то это ее очевидный ум и желание высказывать свое мнение по вопросам, которые обычно являлись привилегией мужчин. Фабрей позаботился о том, чтобы дочь получила лучшее образование, доступное молодой женщине в Новом Орлеане, – его давала школа, основанная урсулинками. У Фабрея было много друзей в городской католической общине, и все знали, что к нему всегда можно обратиться за помощью в трудные для Римской церкви времена. Сначала урсулинки не хотели брать в ученицы протестантку, но Фабрею удалось сломить их сопротивление, после того как он сделал щедрые пожертвования больнице и сиротскому приюту, которые они содержали.

Прямолинейность Мадлен не казалась Джастину серьезным препятствием. Он умел справляться с проблемами такого рода, хотя и не собирался открывать свои методы до того, как девушка станет его законной женой.

Перед отъездом он попросил у Фабрея разрешения сделать предложение Мадлен и получил его. Мадлен выслушала довольно длинное объяснение в любви, и Джастин уже предвкушал ее кроткое согласие. Но она ответила отказом, хотя и поблагодарила его несколько раз за столь лестные слова.

В тот вечер, чтобы облегчить свое физическое и душевное разочарование, Джастин снял на улице шлюху и жестоко ее избил кулаками и тростью. После того как она с трудом выбралась из его комнаты в отеле, Джастин больше часа лежал без сна в темноте, вспоминая выражение лица Мадлен в тот момент, когда она ему отказывала. В конце концов он пришел к выводу, что это был страх. Поскольку самого его она бояться вряд ли могла, решил Джастин, ведь он был сама обходительность, то, скорее всего, прекрасная креолка просто боялась замужества. Это было обычным явлением среди юных девушек, и с этим он вполне мог справиться. Так или иначе, он счел отказ лишь отсрочкой, но никак не полным поражением.

В последовавшие затем недели и месяцы Джастин посылал девушке длинные цветистые любовные письма, снова и снова повторяя свое предложение. Она каждый раз отвечала вежливыми фразами благодарности и отказа. А потом вдруг с ее отцом случился удар, и все изменилось.

Джастин так и не узнал, почему произошли эти перемены. Возможно, Фабрей боялся, что долго не проживет, и удвоил усилия к тому, чтобы надежно пристроить свое дитя, до того как покинет этот мир. Как бы то ни было, Мадлен согласилась, и уже вскоре они обо всем договорились. Финансовое вознаграждение Джастина за долгую осаду оказалось в высшей степени щедрым. И вдобавок уже совсем скоро он с полным правом сможет заполучить Мадлен…

Фрэнсис бесцеремонно вернул брата к реальности:

– Послушай меня, Джастин, ты не должен позволять ей быть слишком независимой для ее же собственного блага. И для твоего тоже. Жена не должна высказываться на политические темы, и уж тем более публично.