Днем 16 июля «Великая армия» Макдауэлла численностью около 30 000 человек, состоящая по большей части из волонтеров, призванных на три месяца, при поддержке 1600 солдат регулярной армии выступила в поход и 18 июля заняла Сентревилл. Из живых на тот момент американских генералов никому не доводилось командовать столь крупной группировкой войск, и в Мексике Макдауэлл как штаб-офицер имел дело с гораздо меньшими силами. Солдаты, за исключением кадровых, были необстрелянными, как и большинство офицеров; этот марш протяженностью 27 миль, который уже через год будет считаться пустячным, стал для них тяжелым испытанием. Дисциплина напрочь отсутствовала. Уильям Т. Шерман, командовавший бригадой, писал: «Несмотря на все мои личные усилия, я не мог остановить людей, покидающих строй в поисках воды, ежевики и чего им там еще вздумалось». Солдаты не умели распоряжаться своим рационом, чтобы «растягивать его настолько, насколько требовалось», сообщал Макдауэлл; более того, их возбуждение «находило выход в поджогах и мародерстве». Впрочем, эти эксцессы Макдауэлл пресек.
Джонстон, получив из Ричмонда телеграмму с указанием присоединиться, если возможно, к Борегару, сумел улизнуть от Паттерсона и в полдень 18 июля двинулся к Булл-Ран. «Разочарование опытного человека вроде меня, привыкшего к твердой поступи регулярных частей, – записал он, – от этого дневного перехода неописуемо». Из-за частых и неоправданных задержек и отсутствия дисциплины он мог вовремя и не соединиться с Борегаром. Осознав это, преодолеть заключительную часть пути он решил по железной дороге. Пройдя 23 мили пешком, последующие 34 мили его пехота проехала на поездах (кавалерия и артиллерия продолжили путь проселками). В субботу 20 июля шеститысячный отряд Джонстона соединился с Борегаром.
До Макдауэлла доходили слухи, что Джонстон соединился с Борегаром, но он им не поверил. Он продолжал придерживаться своего первоначального плана обойти конфедератов слева. На рассвете воскресенья 21 июля он предпринял наступление. Из-за неопытности солдат и офицеров, задержек на марше и маневрирования наступление задержалось на три часа, однако в десять утра войска Союза вступили в боевое соприкосновение с противником и, имея численный перевес, вынудили его к отступлению. Конфедераты отходили по всему фронту, но, когда они стали подниматься по склону холма Генри, то увидели бригаду Томаса Д. Джексона, спокойно ожидающую нападения. Генерал Би воскликнул, желая приободрить свои отступающие части: «Смотрите, Джексон стоит как каменная стена!» Прозвище Стоунволл (Каменная Стена) так и закрепилось за Джексоном на всю оставшуюся жизнь.
Паттерсон в своем воображении сильно преувеличил силы Джонстона и опасался идти в наступление; в испуге он двинулся на север – прочь от конфедератов, вместо того чтобы преследовать их. Не подозревая о его реальных намерениях, генералы конфедератов решили, что он спешит соединиться с Макдауэллом. Тем времени Борегар счел разумным атаковать силы северян своим правым флангом и по центру, не дожидаясь, пока к ним придет подкрепление. Джонстон, старший по званию, одобрил его план. Однако перепутанные приказы помешали наступлению; между тем атака Макдауэлла оказалась неожиданной. Звуки первых пушечных выстрелов подсказали, что тот пытается атаковать их на левом фланге. До места событий было четыре мили, но Джонстон с Борегаром оседлали коней и с максимальной скоростью помчались туда. «Мы прибыли в нужный момент», – говорил Джонстон. Войска конфедератов были деморализованы; началось беспорядочное отступление. Потребовались вся твердость и мужество генералов, чтобы остановить поток. Борегар остался под огнем, командуя своими войсками, а Джонстон с сожалением направился в тыл, чтобы ускорить прибытие подкрепления.
Два генерала конфедератов появились на поле боя в полдень. Сражение длилось до трех часов дня. Самые ожесточенные бои развернулись за холм Генри, который удалось захватить северянам. В два часа дня Борегар отдал приказ перейти в наступление и отбить холм. Атака была проведена лихо. Бригада Джексона пронзила центр северян штыковой атакой; другие части ринулись вперед не менее решительно, нажали на северян и выдавили их с открытого пространства холма. Но северяне собрались, восстановили ряды и согнали конфедератов с холма в лес. Макдауэлл, который видел эту стадию сражения своими глазами, посчитал последнюю атаку финальной и решил, что победа – за ним.
Джефферсон Дэвис, слишком взволнованный, чтобы оставаться в Ричмонде, отправился поездом к месту сражения. Приближаясь к железнодорожной станции Манассас, он увидел клубы пыли, которые поднимали повозки, отправляемые в тыл, и отчетливо различил звуки стрельбы. На станции собралось множество людей, которые в панике покинули поле боя. Они живо описывали Дэвису поражение своей армии. Он спросил седобородого мужчину, чье спокойное лицо и собранное поведение внушали уверенность, как прошла битва. «Наши порядки расстроены, – последовал ответ. – Все в смятении, армия отступает, сражение проиграно». Машинист поезда отказался ехать дальше, но, уступая настойчивым требованиям Дэвиса, отцепил локомотив и подвез его к штабу, где Дэвис нашел коней для себя и своего помощника. Двое офицеров вызвались проводить их к полю битвы. По дороге им попадалось множество бредущих солдат; их часто предупреждали об опасности, которая ждет впереди. Но звуки стрельбы стали стихать, что могло означать как наступление конфедератов, так и затухание сражения. Встретив Джонстона на холме, господствующем над полем, он мог бы спросить его, как король Генрих V при Азенкуре: «Не пойму, мы победили или нет?» Но Джонстон опередил его, сказав: «Мы выиграли сражение».
В три часа дня, когда Макдауэлл увидел, как войска конфедератов скрываются в лесу, он надеялся, что сражение закончено и поле боя осталось за его армией. Но надежды были жестоко развеяны – это стало ее последним отчаянным усилием. Солдаты находились на ногах с двух часов ночи; одна из дивизий совершила длинный утомительный марш. День был чрезвычайно жарким, сражение длилось четыре с половиной часа. Многие побросали свои заплечные мешки и фляги и теперь задыхались от пыли, страдали от жажды, голода и усталости. Борегар приказал выдвинуть вперед все свои наличные силы, в том числе и резерв, с намерением последним решительным усилием вернуть холм; он собирался лично возглавить наступление. Вдруг послышались громкие приветствия, встречающие прибывающие свежие части – последние части из долины Шенандоа, которые следовали за Джонстоном поездами с максимально возможной скоростью и теперь получили от него приказ атаковать правый фланг Макдауэлла. Из уст в уста передавалась фраза: «Явилась армия Джонстона». В тот же момент Борегар двинул вперед всю свою линию фронта. На войска северян «вдруг напал панический страх, которому иногда без всякой видимой причины подвержены большие армии».[97] Пехотинцы смяли ряды и в беспорядке ринулись вниз по холму. Макдауэлл и его офицеры пытались остановить их, но командам подчинились только регулярные солдаты, которые прикрывали отступление волонтеров, которые вброд пересекали Булл-Ран и выбирались на Уоррентонский тракт – огромная масса дезорганизованных, перепуганных людей. Конфедераты преследовали их очень недолго;[98] Макдауэлл вознамерился было закрепиться в Сентревилле, но это оказалось невозможно, как невозможно было остановить беспорядочное бегство в Фэрфакс-Корт-Хаус. «Большая часть солдат, – телеграфировал Макдауэлл, – обратилась в бестолковую толпу, полностью деморализованную. Они промчались через это место в полном беспорядке». Бегство прекратилось лишь тогда, когда солдаты добрались до укрепленных сооружений на южном берегу Потомака; многие из них отправились и дальше – через Лонг-бридж в Вашингтон. Вскоре они узнали, что бежали от воображаемого противника, поскольку конфедераты и не пытались их преследовать.
Линкольн в Вашингтоне тревожился не меньше, чем Дэвис в Ричмонде. Вернувшись из церкви, он жадно просматривал телеграммы, направленные ему из военного министерства и из штаба армии. Депеши направлялись с телеграфной станции недалеко от места сражения и ближе к трем часам стали более частыми и сообщали об определенном продвижении вперед и нарастающей артиллерийской канонаде. В нетерпении обсудить с кем-нибудь новости, он отправился в кабинет Скотта, где и обнаружил пожилого дряхлого генерала дремлющим после обеда. Будучи разбуженным, Скотт сообщил ему, что подобные сообщения не имеют никакого значения и, выразив уверенность в благополучном результате, собрался дремать дальше. Депеши продолжали приносить обнадеживающие вести. Сообщалось, что конфедераты отступили на две или три мили; один из адъютантов Скотта принес президенту телеграмму от лейтенанта инженерных войск в Сентревилле, в которой говорилось, что Макдауэлл гонит противника, отдал приказ резерву идти вперед и желает безотлагательно получить подкрепление. Поскольку Скотт счел сообщение заслуживающим доверия, президент, оставив все сомнения, приказал подать экипаж для обычной вечерней прогулки. В шесть вечера в Белом доме появился секретарь Сьюард – бледный и осунувшийся. «Где президент?» – хрипло спросил он личных секретарей Линкольна. «Уехал кататься», – сообщили ему. «Знаете последние новости?» – продолжил он. Ему зачитали телеграммы, возвещавшие о победе. «Никому не передавайте, – ответил он. – Это неправда. Сражение проиграно… Макдауэлл отступает и призывает генерала Скотта спасать столицу».[99] Через полчаса, вернувшись с прогулки, президент узнал о сообщении Сьюарда, прошел в штаб армии и прочитал донесение капитана инженерных войск: «Армия генерала Макдауэлла в полном составе отступает через Сентревилл. Бой проигран. Спасайте Вашингтон и остатки этой армии. Бегущие войска переформировать не удастся». «Президент этой ночью не ложился в постель; утро застало его в президентском кабинете»[100] слушающим рассказы корреспондентов газет и других лиц, которые следовали вместе с Макдауэллом до Сентревилля и после сокрушительного ответа противника, опасаясь за свою безопасность, поспешили в Вашингтон. Они начали прибывать около полуночи. Понедельник в столице начинался мрачно; ко всеобщему унынию добавился моросящий дождь. Но к полудню стало известно, что конфедераты не стали преследовать отступающие войска и не думали о немедленном штурме Вашингтона.
