Словом, при новой власти начался откровенный грабеж Севера. Это гораздо опаснее, чем это было в прошлом. Теперь там царит беззаконие, ибо Север оказался беззащитным. Он превратился в вотчину массового браконьерства. Это в тысячу раз страшнее, чем нашествие комарья, а также всякого рода пакости. Север стонет. Есть ли спасение? Трудно ответить на этот вопрос. У этих горе-охотников всех мастей есть те, кто крышует их, то есть защищает. Отакчан, умудренный жизнью дед, потомственный оленевод, прав лишь отчасти. Комары не защищают Север. Если, предположим, и защищают, то только на очень короткое время. Но за всякое бесчестье и алчность рано или поздно придется платить. Придет время справедливости и возмездия. Таков закон природы.

Наступило долгожданное лето. Летняя пора по-своему спесива. В конце весны – начале лета оживают горные реки и речки, стекающие с гор. Набирает силу черная вода с сильным течением, бурлящая, как кипящая темная сила. Такой водой уносится множество неокрепших оленят. Вслед за этим наступает невыносимое время кровососущих насекомых – комариный писк гудит над всей тайгой. Бессметные комариные полчища налетают на все живое. Бедным оленям нет спасения от этого зла. А в середине лета оленей изматывает жара. Олени сохнут от нее, ибо они беззащитны перед таким природным бедствием. Легко подвергаются разным заболеваниям. От этого случается падеж оленей. А пока до такого кошмара еще рановато. Но оно нагрянет нежданно. Лето непредсказуемо. Пока есть время, надо наслаждаться тем, что дарит природа. Оленье стадо нутром чувствует перемену времени. Оно умиротворенно успокаивается и не спеша растекается по пастбищам. Оленеводы с легкой душой кочуют по знакомым летним тропам. Оленята за месяц-полтора заметно подросли. Теперь ни на шаг не отстают от матерей-важенок. На удивление стали шустрыми. Просто так их теперь не поймаешь. Все они разной масти. Есть темные, есть красновато-серого оттенка. Встречаются пестрые. Редко, правда, но радуют глаз оленята-альбиносы.

Северная природа в конце весны щедра, как сам северный человек щедр душой. Все вокруг радует сердце. Склоны причудливых гор, небольшие горные лужайки принаряжаются отменно, будто сплошь затянуты изумрудным ковром. Олени в хорошем настроении. Они как люди. Радуются ясному небу, золотому солнцу.

Хозяин тайги – медведь после противостояния с дедом Отакчаном на склоне горы, что высится у речки Умбэ, больше не тревожил ни оленей, ни людей. А после нападения на старика возле лабаза и вовсе исчез, то ли затаился где-то в урмане, то ли ушел восвояси из этих мест. Правда, кое-где на мокром песке возле ручейков оленеводы видели отпечатки когтистых лап. Может, это тот, а может и другой, пришелец со стороны. Оленеводы теперь называют того медведя «наш». Они про себя и вслух благодарят хозяина тайги за добрососедство. Отакчан как бы невзначай напоминает о необходимости уважительного отношения к нему. «О нем нельзя говорить непочтительно. Это обернется против тебя самого, – повторяет при каждом разговоре о медведе. – Эвены издревле говорили: «Миролюбие медведя – к сытой жизни. Злой зверь – к неурожаю и голоду». Еще говорили наши предки: «Медведь хитрее человека, не пытайся с ним мериться умом».

Виктор с Байбалом почтительно слушали старика. По их любопытству видно было, как им интересны слова пожилого человека. Только Айчима, как всегда, посмеивался над стариком.

– Дед, сколько тебя слушаю, ты ни разу дурных слов о нем не говорил. Скажи, тогда почему медведь на тебя напал? – глаза Айчимы озорно поблескивали.

Дед Отакчан по своему обыкновению не сразу подал голос. Подбоченившись, сидел невозмутимо. Под конец вынул изо рта трубку, сунул во внутренний карман старой замшевой куртки и тихо заговорил:

– Абага был голоден. Сам знаешь. Ему жить хотелось. А без кормежки и он помрет. Свалил лабаз, разодрал кули с мукой и стал утолять голод. В это время к лабазу подъехал я с оленями. Абага неуступчив, потому задумал отстоять свою добычу. Другими словами, добытую им муку. Вот и напал. Скорее он умертвил бы меня тогда, но, видно, свыше до него дошел сигнал о том, что не на того напал. Вот и Кэрэмэс не случайно подоспел. А ты, Айчима, умеешь только лясы точить, а строить крепкий лабаз не можешь. Из-за твоей расхлябанности я попал в беду и едва не погиб. Тут не абага виноват, а виноват ты. Понимаешь, Айчима? То-то из милиции зачастили тогда ко мне в больницу и все допытывались. Все про тебя спрашивали.

Блаженная улыбка медленно сошла с самодовольного лица бригадира. В палатке воцарилась тишина.

Отакчан знает, о чем говорит. Природа мудра. Она берет под свою защиту всех: и зверей, и птиц. Белоснежную куропатку, например, не сразу заметишь в снегу. Эта безобидная краса Севера умеет себя обезопасить. Засыпает не просто так, а делает лунку в снегу, где и засыпает спокойненько. Ее не заметит ни сова, ни сокол, ни даже лиса. Ей помогает сама природа.

Однажды Виктор ехал к оленям. За ним неторопливо следовал дед Отакчан. Ехали по мари. Откуда-то со стороны послышался отчетливый зов куропатки-самца: «Кабяв-кабяв-кабяв!» И вдруг буквально из-под ног верхового оленя выпорхнула взрослая куропатка. Отлетев метров десять, села и вытянула шею.

Виктор соскочил с седла на землю и замахнулся палкой, чтобы запустить в куропатку. Сзади послышался негромкий оклик деда Отакчана: «Не смей!» Виктор, опуская палку, недоуменно оглянулся на деда. Между тем куропатка, все так же вытянув шею, побежала между кочками. Она явно не собиралась удирать. Ее что-то удерживало тут.

– Я бы попал в нее. Почему остановил меня, дед? – спросил Виктор, когда дед подъехал к нему.

Отакчан молча спешился.

– Ты слышал, как кабяв загалдел? – спросил дед.

– Слышал. Но голос его доносился издалека.

– Это куропаточья семейная пара. Самец издали караулил самку. Учуяв опасность, он поспешил подать сигнал тревоги. Куропатка поначалу, видно, затаилась в надежде, что мы проедем стороной. А ты, как назло, поехал прямо на нее. Вот она и выпорхнула. Поищи-ка тут, у тебя зоркие глаза. Где-то рядышком она понесла яйца, – дед говорил тихо и спокойно.

Виктор стал всматриваться в кочки.

– Нашел, дед! Вот они, яйца! – азартно вскричал Виктор.

Отакчан подошел к нему. В небольшом округлом сооружении из трав лежали шесть яиц. Они были пестрые, под цвет трав.

– Люблю вареные яйца, – с такими словами Виктор снял картуз и потянулся к яйцам, чтобы сложить их туда.

– Бери четыре яйца, а два оставь. Смотри, не дотрагивайся только к ним, – велит Отакчан.

– Давай все шесть возьмем, абага.

– Зачем? Это же потомство куропаточье. Пожалей куропатку. Она же будет горевать, если останется без птенцов. К тому же эвены не жадные.

Виктор не посмел спорить с дедом. В метрах пятнадцати-двадцати вновь появилась куропатка. А в ближнем лесу тревожился отец семейства: «Кабяв-кабяв-кабяв!»

«Каждый борется за свое выживание. Даже вот эта куропатка. Как она рисковала жизнью. Если бы не было деда рядом, я скорее всего подбил бы ее… Дед прав, тут даже спорить нельзя. Вот встречу Илани, обязательно ему расскажу об этом случае. Илани любит слушать такие байки. Ему хочется податься в оленеводы. Он как-то говорил мне об этом. По-моему, быть ему оленеводом недостаточно. Должен же кто-то из нас выйти в люди и отстаивать наши права. Может, из Илани выйдет толк. Сейчас мы все существуем, как эта куропатка, на которую я замахнулся было… Такая жизнь, если она продолжится, ничего хорошего нам не сулит», – Виктор весь погрузился в свои мысли.

Вчера оленеводы сменили стоянку. Перекочевали на речку Бургавли. К кочевью начали готовиться заблаговременно. Рачительные, опытные кочевники к следующему аргишу[17] начинают готовиться с первого же дня стоянки на новом месте. Заранее определяют место каждой вещи. Айчима не позволяет подолгу задерживаться на одной стоянке. Раньше при власти Советов сезонные маршруты кочевий строго контролировались. Руководство оленеводческой фермы находилось в селе. Заведующий фермой в любое время выезжал в любую бригаду. При этом без предупреждения, не пытаясь даже уточнить местонахождение стада. Ранней весной он сам собственноручно утверждал летние маршруты стад и по этой карте смело отправлялся к оленеводам. Те в свою очередь встречали его в той или иной местности строго по графику кочевий. Некоторые стада иногда запаздывали с кочевкой на пару дней. Тогда без замечаний не обходилось. Заведующий фермой был строг в этом отношении. Так делалось для лучшей сохранности и нагула оленей. А все это потом оборачивалось материальной и моральной пользой для самих же оленеводов. Айчима по-хорошему вспоминал то время.