— Сколько уверенности… Как будто нам снова по тринадцать лет, когда ты сказал, что ты волшебник.

— Тебе ведь нравились мои фокусы, правда? — уцепившись за это воспоминание, спросил он.

— Даже с исчезающим пальцем, чего уж там, — пожав плечами, сказала Рейвен, — Ты всегда старался… так много, и я все не могла понять, зачем? Ведь ясно же было, что тебе не суждено стать кем-то… — не подобрав нужного слова, она просто подняла ладонь над головой, словно показывая высоту чего-то.

— Хотел угнаться за тобой, — признался Финн, — Ты была хороша во всем. За что ни бралась, все тебе давалось. Я никогда не завидовал, просто, знаешь, — он пожал плечами, — нужно было соответствовать. Думал, что ты меня бросишь, если перестану лезть из кожи вон.

— И вот как оно все вышло, — глухим голосом произнесла Рейвен.

Она отвернулась и надолго замолчала, уставившись в одну точку. Нет, Финн понимал, что это не просто «точка». Это было то место, где раньше была ее ступня. Рейвен, не веря своим глазам, отрицательно мотала головой, не сильно, но заметно. Ее плечи и подбородок снова задрожали, будто ее пробил озноб. Вскоре глаза Рейвен наполнись влагой, и она начала всхлипывать, обхватив себя за плечи.

— Столько сил, столько стараний, — сквозь слезы говорила она, — Я день и ночь билась над этим…чтобы все получилось. Так много времени убила, отказывалась от всего… И все это превратилось в гребаное ничто, — она посмотрела на свои ладони и зашевелила пальцами, как будто между ними сыпалось что-то неосязаемое.

— Сейчас тебе будет трудно в это поверить, но ты еще многое сможешь сделать, — Финн встал на колени рядом с кроватью, облокотившись на матрас, тем самым оказавшись лицом к лицу с Рейвен, — Нужно только пережить это и продержаться еще немного. Приспособиться. А дальше ты сможешь сделать все, что хотела когда-то, одно за другим, по нарастающей.

— Эбби сказала, что я все равно могу умереть, — стиснув зубы, выдавила она, — И я чувствую, что жизнь из меня вытекает, Финн. Это так несправедливо… Я не хочу… Нет, нет, нет!

Рейвен начала повторять это, сжав кулаки так, что ногти впились в кожу. Ее голос сорвался на крик, а затем она начала биться затылком о деревянное изголовье кровати. Финн был в ужасе, не зная, как остановить ее истерику. Он схватил ее сзади, за шею, чтобы Рейвен больше не могла причинить себе вред, затем попытался притянуть ее к себе, чтобы обхватить руками. Он думал, что это ее успокоит, но девушка гневно зарычала, вырываясь из его хватки.

— Все из-за тебя! Из-за тебя!

Финн прижал ее к своей груди, поэтому крики стали приглушенными. Ему было не по себе, он хотел позвать кого-то на помощь, но понимал, что это все должно было быть только на нем. Он сам это допустил, выбора не было.

Финн недооценил силу ярости Рейвен. Даже будучи сильно ослабшей, она смогла вырваться из его захвата, схватить за шиворот и несколько раз врезать ему кулаком по лицу. Ошеломленный таким напором, Финн отпрянул и упал на спину. Он отполз назад, слушая проклятия в свою сторону. Только сейчас Финн осознал, насколько сильно Рейвен его ненавидела. Как мог он тешить себя надеждой, что они переживут свой разрыв, оставшись близкими людьми? Что теплые воспоминания о прошлом смогут залечить все раны, нанесенные в настоящем? Что Рейвен не станет винить его за потерю ноги, хотя именно из-за него им и пришлось сунуться к тем бандитам? Как же много ей удавалось держать в себе. Но теперь непоправимая травма и страх смерти обнажили все.

Когда в комнату вбежал Джексон и разбуженная криками Эбби, Финн вдруг испытал облегчение. Ему хотелось сбежать отсюда как можно дальше и закрыться от всего, что его окружало.

Он прополз еще метр в сторону двери, затем заставил себя подняться на ноги. Выйдя в коридор, он побежал вперед, пока не уперся в стену, после чего сел на пол и схватился руками за голову. Его так мутило от волнения, что едва не стошнило, но вместо этого начался очередной приступ кашля, от которого он свернулся в позу эмбриона. Когда приступ сошел на нет, Финн посмотрел на свою ладонь. Вперемешку с мокротой ее усеивали мелкие капельки крови.

Он осознал, что, возможно, своими же руками уничтожил Рейвен. И теперь расплачивался за это.

***

Аня лежала на кровати, закинув ногу на ногу и положив сцепленные в замок ладони на грудь. Указательным пальцем она отстукивала неровный ритм по тыльной стороне ладони.

Кларк, несмотря на то, что она все время пыталась наладить контакт со своей пленницей, так и не решилась развязать ее или дать прогуляться по зданию. Аня, даже когда расслаблялась, была похожа на львицу, готовую в любой момент напасть. Однако, хотя бы в беседе, она умерила свой пыл. Все реже Кларк слышала от нее нападки в свою сторону или угрозы. Женщина постепенно убирала кирпичики из стены, которую возвела между ними.

— Так… ты говорила, что всех нас теперь определяет только боль, которую мы испытываем, — повернув голову набок, заговорила Аня, — Почему ты так уверена?

— Я сужу по людям, которые меня окружают, — ответила ей Кларк, — Мы все изменились в обстоятельствах, которые и представить себе до этого не могли. У каждого за плечами своя история, но именно боль в ней — определяющий фактор.

— А с тобой что?

Кларк промолчала.

— Я знаю, что здесь твоя мать, — продолжила Аня, — значит, дело в отце?

— Не только в нем, — быстро ответила Кларк.

— Крепко же тебе досталось, — все еще без капли сочувствия, но как-то более искренне, чем обычно, сказала Аня, — Но на мой счет ты все же ошиблась. Не стоит тебе всех грести под одну гребенку.

— Тогда почему ты выбрала такую жизнь? — с сомнением спросила ее Кларк, — Ты уж меня извини, но нужна определенная доля злобы, чтобы… делать то, что ты делаешь.

— Ну…

Аня вздохнула и, расцепив, насколько позволяли путы, ладони, перевернулась набок, а затем села на край кровати.

— Я в молодости хипповала, — она отвела взгляд от Кларк и сощурилась, — вроде того. Конечно, мне было бы куда легче, родись я в пятидесятые, но и в восьмидесятых вариантов было полно. Это называли сектами, там, или просто общинами. Мы жили в лесах на границе Вирджинии и Тенесси, построили такую небольшую коммуну, нас было… человек пятьдесят, несколько семей и одиночки, вроде меня. Многие были религиозны, исповедовали веру коренных американцев, даже шаманизм практиковали, хотя мне всегда казалось, что это просто показуха. Лишний способ заявить, что мы были не такими, как люди в остальном мире. Лично мне просто не нравился уклад жизни, который устоялся в стране. Сплошное потребление, да загаживание всего и вся… политика, до которой мне не было дела. Знаю, это похоже на старческое брюзжание…

— Нет, мне интересно, — улыбнувшись, сказала ей Кларк, — Пожалуйста, продолжай.

— Я провела там несколько лет. В целом, меня все устраивало, жизнь была простой и понятной. Вставая по утрам, я знала, чего хотела, и что нужно было сделать. Это не было рутиной, как походы на работу, или вроде того.

— И тебе не хотелось чего-то большего?

— Нет, — Аня пожала плечами, — природа давала мне все, что нужно. Люди тоже. Я была сама себе учителем, много читала, охотилась, познавала саму себя, словом, не была похожа на дикаря, которых себе рисовали в головах жители окрестных городков. Ну, а потом наши возомнили себя революционерами, только и говорили, что о смене американского образа жизни и прочем дерьме… Отношения с внешним миром становились все напряженнее, к нам стала часто наведываться полиция. Кого-то повязали из-за наркотиков, кого-то за агрессивное поведение. Коммуна стала распадаться, постепенно люди уезжали. Нас осталось всего ничего, только те, кому больше некуда было идти. Это были не самые лучшие люди, сказать по правде, — она остановилась и, слегка приоткрыв рот, удрученно покачала головой, — С нами жила семейная пара, у них была дочь лет тринадцати. Трис ее звали. В один прекрасный день она исчезла, уйдя в лес на прогулку, да так мы ее и не нашли. Девочка жила там слишком долго, чтобы кто-то мог подумать, будто она могла заблудиться. Конечно, ее кто-то убил. Все подозревали одного мужика, он часто ошивался с детьми, а со взрослыми был нелюдим. Родители подговорили связать его, да выпытать, куда он дел девчонку.