Наступившее вслед за тем, исполненное величия, мира и безмятежия, царствование великого миротворца и Самодержца, Александра III не оправдало, казалось моих предчувствий: Россия достигла в его дни такого расцвета и славы, пред которой померкла вся слава остального мира. Слово державного властителя православных миллионов заставляло подчиняться ему все, что могло быть втайне враждебно России, а явно враждовавшего на Россию и на Царя ее не было: оно исчезло, скрылось в подполье глубин сатанинских и на свет Божий показываться не дерзало.

Люди, имеющие досуг, могут сколько угодно спорить и препираться между собою о значении для России этого великого царствования; для нас, православно-верующих верноподданных нашего Царя, плоды этого царствования были налицо: Россия и Помазанник Божий, ее Царь-Миротворец были для мира частью этого целого, что Св. Апостолом Павлом именовало словом «держай»[3] – «удерживающий», тем державным началом, которое есть дар в своей властной деснице содержать в повиновении и страхе все политические стихии мира, со времен французской революции обнаружившие явную склонность к анархии, т. е. к безначалию.

И Россия это чувствовала и инстинктивно понимала; несложный и неподкупный свидетель тому – собор Св. Апостолов Петра и Павла, скрывший под своими плитами останки великодержавного: из серебра всенародной слезы безутешной скорби слилось все то бессчетное множество серебряных венков, которым народное горе оковало не только гробницу его, но и всю усыпальницу Царей наших в твердыне Петропавловского собора. Не было в России ни одного столь значимого местечка, общества или даже простого содружества, которые не прислали на гроб великому Государю знака своей скорби об утрате того, в ком все, что было истинным сердцем России, нелицемерным носителем и исповедником ее триединого начала, привыкло видеть опору свою и надежду, воплотивших в одном лице весь богатырский эпос Святой Руси.

Скорбь об усопшем Царе была истинно всенародною скорбью: Россия дрогнула и застонала как бы в предчувствии неотвратимо-грозного, что могла бы остановить державная рука только того, который и был и которого не стало.

Вострепетало вновь и мое сердце, и внове пережило все то, что, как смутную и неотвратимую угрозу переживало оно в памятные темные южные ночи, у подножия Владимира Святого, при бледном и странном свете таинственной и жуткой гостьи земного неба.

Не убоялось ли сердце страха, где не было страха?

И вспомнилось мне тогда же, что в том же Киеве, вскоре после появления кометы, на улицах киевского «гетто», в местах наибольшего скопления жителей черты еврейской оседлости, появился какой-то странный юноша, мальчик лет пятнадцати. Юноша этот, как бы одержимый какой-то нездешней силой, бродил по улицам еврейским и вещал Израилю:

– Великий пророк родился Израилю, мессия явился народу Божию! – И за юношей тем неудержимой волной устремлялся поток еврейский, и из уст в уста с восторгом и священным трепетом исполненного многовекового желания и ожидания передавались слова:

– Явился мессия! Родился мессия! Бог посетил вновь чад Своих в рассеянии.

Об этом всякого внимания достойном событии писали и в газетах… там где-то, на задних страницах. – У мира и людей мира столько было и есть других, «более важных», забот и интересов, чтобы стоило им отдавать свое внимание какому-то сумасшедшему киевскому мальчишке-жиденку и суеверной, и невежественной толпе каких-то грязных жидов, чающих какого-то мессию.

Но я обратил внимание, запомнил и почему-то связал и юношу-еврея, возвещавшего рождение Израилю мессии, и киевскую комету, и свои жуткие предчувствия в одно неразрывное целое, и впервые в сердце моем, во всем духовном существе моем высеклись огненными буквами Р зажглись страшные слова:

Антихрист близко, при дверях.

Почему свершилось это во мне тогда, когда я еще продолжал быть питомцем либеральных веяний шестидесятых годов и жить в отчуждении от матери моей Церкви, от великих и святых идеалов моего народа, это было для меня тогда тайной, которой просится под перо только одно объяснение:

«Бог ид еже хочет, побеждается естества чин».

Непонятное тогда стало ясным теперь, когда в исканиях истины я обратился к Христовой Православной Церкви: от нее, от духа ее, я получил возрождение в новую жизнь, от нее приобрел разумение земного и горнего в тех пределах, которые ограниченному уму человеческому и моему в частности. Тайна за тайной стали открываться моей немощи, в которой совершалась великая сила Божия, и только силою этою великою я познал и тайну своего предчувствия и то, что мир и вся яже в мире – былое, настоящее и будущее – могут быть уяснены, постигнуты и усвоены во всей своей сущности только при свете Божественного Откровения и тех смиренномудрых и великих, кто жизнь свою посвятил на служение Богу в духе и истине, в преподобии и правде. И вот из этого чистейшего источника я узнал впервые и убедился, что на теперешний земле нет и не может быть абсолютной правды, что была однажды на земле такая правда, но что Тот, в Ком жила эта правда, Кто Сам был и Истина и Жизнь, Тот был распят на кресте; что мир во зле лежит, что Он и все дела Его осуждены огню; что будет некогда новое небо и новая земля, где будет обитать правда, но что, пред водворением этого Царства правды под новым небом и на новой земле, должен явиться заклятый враг истины, антихрист, который евреями будет принят, как мессия, а миром – как владыка и обладатель вселенной. А затем перед моими духовными очами, просветленными учением Церкви и ее святых, стали открываться картины прошедшего, настоящего и даже будущего в такой яркости и силе освещения внутреннего смысла и значения исторических и мировых событий, что перед их светом потускнела и померкла вся мудрость века сего, ясно открывшаяся мне, как борьба против Бога, как апокалипсическая брань на Него и на Святых Его.

И сказал я себе: если явление антихриста миру так близко, как то и чувствует мое сердце, то быть того не может, чтобы оно свершилось без предварения о том человечества Святого Духа, ибо за антихристом вскоре должен появиться день оный Господень, великий, просвещенный и страшный, и стал я искать свидетельства от Духа, и нашел, что предчувствие мое в моем сердце проникло, как отклик вселенского голоса Церкви Христовой и христианской богословско-философской мысли, как отзвук отдаленного и сокровенного вопля богоотступника-Израиля зовущего день и ночь и призывающего к себе своего лже-мессию с тою же неудержимой страстностью, с какою он некогда звал мессию пред днями Мессии Истинного.

Как нашел я это, и что обрело в исканиях моих разумение, о том от многого немногое, но наиболее важное, расскажет предлагаемая читателю эта книга.

Пусть только помянет он в молитвах своих имя ее составителя.

Сергия Нилуса.

29-го августа 1916 года. День Усекновения главы

Предтечи Господня, Крестителя Иоанна.