46. Смерть - это всегда бездонный колодец. Шагнул ли ты в него сам, оказался ли в нем случайно или тебя столкнули, потом это уже не имеет значения. Дальше только падение: захватывает дух, небо неумолимо, неудержимо сужается, а холод и сырость становятся все ближе. И все это продолжается какую-то секунду... меньше... Я видел Харон. Мы садились на него целыми и невредимыми. Медленно опускался трап, мы сходили по нему, наши ноги касались зеленой пыли. Мы радовались, как дети. За днем наступал день. Харон становился ближе. Он был открытым и безлюдным. Чудесная планета с уродливым лицом - голые пустыни, голые плато. Вечно безжизненная равнина. Я видел календарь на своих часах. Как долго я всматривался в дату, в день и час... То была полночь, пришествие тридцать третьего дня нашего пребывания на Хароне... ...И все обрывалось. Кто-то, но, может быть, только я сам, пытал себя вопросом: почему мы пошли в пустыню, почему не дождались утра, почему не взяли ранцы, словно в спешке, словно спасаясь бегством. Потом яркой вспышкой я увидел от начала до конца весь бой, но глазами не свидетеля, а участника... Я стрелял в ночь, оскалившуюся неистовым огнем... До конца. Яркая вспышка. Последняя. Все это продолжалось какую-то секунду, меньше. Небо надо мной исчезло, как исчезли и все мои ощущения. "Обратной дороги через Стикс нет", - подумал я. И вдруг понял это: "я подумал". И раскрыл глаза. Меня ослепил дневной свет, я зажмурился от боли и сказал себе: "жив!" Какое-то время я лежал, собираясь с силами, будто плохо выспавшийся человек, которого обстоятельства гонят с постели, но, думается, лишь привыкал к единственной, все той же мысли: "Жив!" А, собравшись встать, сделал это с чрезмерным усилием. Вокруг была пустыня. Зеленое стекло, свидетельство недавнего сражения, было от меня более чем в ста метрах. "Я остался один. До корабля не больше десяти километров. Я дойду до него за два часа... Один", - проносившиеся в голове мысли обжигали мозг каленым железом. - "Уцелел ли он? Почему он не убил меня? Значит, он мертв или что-то помешало ему, или меня спасло чудо". Что-то во мне изменилось, почувствовал я. "Клод!.. Я ведь шел за ним!" Я вспомнил бой и вспомнил, где я лежал. Я пригляделся и увидел на том же месте, рядом с зеленым зеркалом, обугленное тело. Я не помню, как я бежал и бежал ли, не помню, как шел. Я только помню, как я наклонился над тем, кто когда-то был Алэном Лаустасом, перевернул его на спину... Память, разделенная роком на два континента, слилась в одно целое. Я вспомнил все, даже сон после смерти. Признался себе, что я все еще жив и, опустившись на колени, до боли сжал руками голову. На сколько частей я был разорван Хароном?!
47. - Сержант, я объявил чрезвычайное положение на всем крейсере. Это значит, что все находящиеся на борту гражданские лица должны перейти в капсулы и лечь в анабиоз! - Сэр, но... разрешите мне применить силу? - В пределах разумного. С гибелью Ханке Мо Лау принял командование на себя, приказал поставить охрану ко всем лицам и вдвое увеличил охрану ЦУПа, наконец, перекрыл силовым полем доступ к протоновым двигателям. В ЦУП, где Мо Лау разместил свой штаб, информация о развитии ситуации поступала ежесекундно. После багажного отделения на связь с ним вышел командир одной из ударных групп. - Сэр, докладывает "седьмой". - Слушаю вас, "седьмой". - Осмотрели крайние сектора второго яруса. Никого. Переходим в следующий ряд - O'кей... Не успел Мо Лау закончить с "седьмым", как с ним связался "третий". Это был Боб Санитто со своим отделением, в отсутствии Борислава и Марка, доукомплектованным десантниками из других подразделений. - У нас тоже никого, сэр. Но сенсоры засекли движение в двух кварталах от места, где мы сейчас находимся. - По моим данным, наших людей там нет. Посылаю к вам резервную группу. Они зайдут с противоположной стороны. - Понял. К Мо Лау подошел лейтенант Хорхе. - Кажется, у нас возникла еще одна проблема: Лаустас исчез. Мо Лау заскрипел зубами. - Как это ему удалось? - Пока неизвестно. Но мы начали расследование. Охрана на месте и никого не видела. Вероятнее всего, кто-то вошел в электронный мозг и на какое-то время снял силовое поле... - Он ушел так же, как Борислав, сквозь стену, - вслух подумал Мо Лау. Хорхе только пожал плечами. - Подведите силовое поле к медицинскому блоку. Я хочу, чтобы все, кто там есть, там и остались. - На это потребуется время. - Сделайте это побыстрее. В их разговор вмешался Боб Санитто: - "Первый", это "третий". Объект исчез. Сенсоры ничего не видят. - Черт вас возьми, как это исчез? - Не знаю, сэр. Никаких следов. На связь снова вышло багажное отделение. - Сэр, здесь почти бунт. Такое впечатление, что пассажиров кто-то завел. Разрешите применить оружие! - почти в панике заговорил сержант. - Не сходите с ума, любезный. Ретируйтесь, если уж так оборачивается дело. Заблокируйте багажное отделение снаружи собственным кодом. Через десять минут мы сможем изолировать его силовым полем. - Слушаюсь, сэр...
* * * Впервые Алэн увидел Ля Кросса девять лет назад, перед отправкой на Харон. Они, семеро разведчиков ZZ-II, были приглашены генералом Корпуса. У них давно были на руках все плановые задания и инструкции, и ничего нового от этой встречи они не ждали. Это была не более, чем традиция, что-то вроде благословения на путь-дорожку. Когда они вошли к нему, в его словно царские апартаменты, где в каждом штрихе интерьера сквозила дань уважения хозяина старине и старинной роскоши, их удивило, что он не один: корпус был совершенно закрытым заведением и штатских здесь не бывало сроду. Неизвестный сидел, развалясь и вытянув ноги, в высоком широком кресле, вполоборота к вошедшим, и они могли видеть только его профиль. Генерал, беседуя с разведчиками, несколько раз, словно за поддержкой, оборачивался к нему и, выдержав паузу, кажется, ждал ответа; впрочем, безрезультатно. Генерал вел себя скованно, и это удивляло больше всего. Его гость при этом ни разу не произнес ни слова, хотя было видно, что он внимательно слушает все, о чем говорят; иногда он чуть склонял голову на бок, чтобы рассмотреть присутствовавших, и снова оставлял лицезреть им только его горбатый нос. Алэн вспомнил этот профиль и вспомнил аудиенцию у генерала. Ля Кросс какое-то время смотрел на Алэна недоуменно, затем, тоже негромко, сказал: - Я помню Вас только на "Леонардо да Винчи". К сожалению. - У нас есть общие знакомые, - сказал Лаустас и назвал имя генерала Корпуса. После этого Ля Кросс с видным неудовольствием согласился, что они могли встречаться. - Это все, сэр? - Мне непонятно ваше участие в судьбе Харона, - сухо сказал Алэн. - Почему вы решили, что я принимаю участие в этой господом забытой дыре? - Интуиция. - Она вас подводит. - Отнюдь нет. - Вы удачно избавились от моих людей на "Леонардо да Винчи", - попытался перевести разговор в другое русло Ля Кросс. - Я был бы еще более удачлив, если б они были ЛЮДЬМИ... Кстати, странно, что вы здесь один, - сказал Алэн, сам удивляясь своим словам: - Так почему вы один? - Послушайте, что я вам скажу, сэр, - с доверительной, но пресной улыбкой Ля Кросс взял его под руку и зашептал на ухо. - Вы ведь здесь вряд ли на законных основаниях. Я также не заинтересован быть кем-то иным, нежели Кларком Йорком из Австралии. Сойдемся на этом и забудем друг о друге. Однако пока Алэн Лаустас раздумывал над тем, что ответить президенту, охранники у входа оживились, их число прибавилось, и молодцеватый сержант, перекрыв гул голосов в пассажирском отделении, объявил о том, что всем надлежит вернуться в капсулы и приготовиться к анабиозу. Это известие не понравилось абсолютно всем: женщины подняли невообразимый гвалт, мужчины нахмурились. Алэн подумал, что его это тоже не устраивает, - затеряться среди полторы сотни пассажиров, пусть и на время, было легче, чем прятаться по всему кораблю. "Не меня ли они кинулись искать?" - спросил он себя. - Как вы думаете, что бы это значило? - внезапно крайне обеспокоенно задался вопросом Ля Кросс. Алэн посмотрел на него в упор и, словно продолжая диалог с собой, сказал в мыслях: "...или его друзей...", а затем вслух: - Вы уверены, что вы один на крейсере? Ля Кросс заметно побледнел, отступил к капсуле, и с трудом преодолевая волнение, произнес: - Я... Они не должны были уцелеть. "Так или иначе, а надо потянуть время. И исключить возможность анабиоза для пассажиров", - размышлял Алэн. Он принял решение, подошел к ближайшей группе и быстро заговорил: - Они обнаружили на звездолете "червей Мортакса". Они не хотят рисковать. Они упакуют нас в капсулы, а потом выбросят в космос. Нельзя дать уложить себя в анабиоз. Они не посмеют убить нас, глядя нам прямо в глаза. Он сделал несколько шагов и то же сказал другим пассажирам, поговорил с третьими; его слушали, ему верили. Гул возмущенных голосов все нарастал. Кто-то прокричал, что надо потребовать командора, ему закрыли рот, напомнив, что командор уже был здесь и увещевал их сладкими речами. "Надо выбираться отсюда!", имея в виду багажное отделение, предложил кто-то. Его идею многие восприняли с энтузиазмом. Алэн, сделав то, что хотел, вернулся к Ля Кроссу. Тот пришел в себя, снова стал высокомерно-раздражительно-злым, хотя в его голосе порой и слышалась дрожь. - Дорогой мой, - начал он так разговор с Лаустасом, - я думаю, вы правы. Они, наверное-таки, проникли на крейсер. Несмотря на то, что я и не верил в эту возможность. Через несколько минут здесь, похоже, начнется стрельба, а через... пожалуй, полчаса, может быть, только я да вы, если вам опять повезет, на этом крейсере и останемся. Ля Кросс даже представить себе не мог, как близок он к истине, что его пророчество уже начало сбываться.
