- Ну чё, паразиты, продукты принимать будете - или как?
- Давай, давай! - хором закричали мы, а бугай Аркашка, с трудом удерживаясь на стремнине, изготовился ловить Клавкин рюкзачок. В нем оказались две банки консервов, буханка хлеба, пакет картошки, немного сахара и ложка. ("А насчет выпить не найдется?" - всполошился Прохиндоз, но я вовремя закрыл ему пасть...)
На нас посыпался ворох деревенских новостей. И самая главная из них: по костромскому радио передали, что прорыв Федуловской плотины нанес ощутимый вред нашему околотку - смял летний лагерь для скота, утопил пьяненького рыболова, повалил два столба электропередач, и двенадцать часов в Пустыньке не было света... Выходит, одним нам, дуралеям, повезло, и спасло нас конечно же всемогущее "авось". Как говорят в таких случаях Четыркин и ему подобные: "Будет - так будет, а не будет - дак что-нибудь да будет". Трудности их не пугают, впрочем, ничего другого у них и нет.
Егорычеву дочку мы проводили с песней: "Клава - наша слава боевая, Клава нашей юности оплот, с Клавой мы живем и побеждаем, весь народ за Клавушкой идет", а Аркашка еще крикнул вдогонку, что приглашает ее на собственную виллу у Плещеева озера. Конечно, по такому случаю мы махнули еще по чуть-чуть, и каждый отправился по своим делам. Я с Николаем Митрофановичем - по грибы-ягоды, Генаха - за родниковой водой и дровами, Аркашка согласился навести порядок в избушке и почистить картошку, а Егорыч, как самый рукодельный из нас, вызвался сделать из брошенного листа алюминия некое подобие сковородки.
В глубине леса рождался млечный парной туман, легкими скачками ветра его сносило к прибрежным зарослям ольхи и ивы, и там, коченея и напитываясь холодом, он превращался в сплошное молоко... Тропинка уводила в сосновую чащу, и деревья смыкали за нами колючие лапы, напахивая хвойную свежесть. Дыши радуйся, смотри - думай! Но думать было некогда, потому что природа выставила здесь напоказ все свои богатства: крупную бруснику, душистую малину, чернику с костяникой и царя витаминов - шиповник. А грибов было столько, что они буквально путались под ногами, и в основном маслята и сыроежки. Все как на подбор крепенькие, ядреные. С красными, оранжевыми, в крапинку и полосочку шляпками и точеными ножками грибы смотрелись как некое законченное произведение, и за каких-нибудь минут пятнадцать не сходя с тропы мы набрали два больших полиэтиленовых пакета.
- Прямо как на Севере! - вырвалось у меня.
- Точно! - выпрямился Коля-бог и засмеялся. - Вы меня просто опередили...
Там, на Севере, не ищут грибы, как в срединной России, где требуется особое чутье и зоркость глаза и где прощупывают палочкой едва ли не каждую лесную затайку. Там грибы попросту собирают, а точнее говоря, "ломают", как выразилась одна архангельская старуха, у которой я однажды останавливался. Соленые грузди, сыроежки и маслята, которыми она меня потчевала в мае, принадлежали урожаю прошлого года и были собраны за одну ходку. Одна-единственная поездка в лес на подводе или на мотоцикле с коляской - и семья обеспечена грибами на целый год.
- А где вы были на Севере, в каких местах? - полюбопытствовал Николай Митрофанович.
- Инта... Ухта... Княж-погост. Эти названия вам что-нибудь говорят?
- А как же! Край, население которого составляли местные "комики" и приезжие "трагики".
- Вот-вот, - усмехнулся я. - Перед вами сын приезжего "трагика".
- Аналогичный случай! - воскликнул он и посмотрел на меня с почти родственной теплотой. - Только я из Норильска... двадцать восемь лет никелевому комбинату отдал. Начиная с сорок шестого года. Получил временный паспорт - и к отцу, на Круглое Озеро. Он тогда только-только освободился...
- Редчайший случай, чтобы на Север ездили по собственной воле...
Мы возвращались низинкой, вдоль "речки", раздвигая мокрые туманы, и белесые волны-облака смыкались за нашими спинами, как занавес. Небо опрокинулось, смешалось с хилым подростковым леском, и оттуда тянуло вязкой болотной прелью, гнилыми испарениями. Под ногами трещал валежник многих поколений, сочно всхлипывала подпочвенная вода, кипела пузырями... Николай Митрофанович рассказывал:
- Из Москвы до Красноярска я ехал на "пятьсот веселом" поезде. Знаете, почему его так называли? Он на каждом полустанке останавливался, и скорость была двадцать километров в час. Удивительный, я вам скажу, поезд: люди запросто знакомились, сходились и расходились, песни допоздна пели, анекдоты травили. Десять суток беспечной свободы и удовольствий!.. Я ведь без билета ехал, и меня подкармливала хорошая девушка Нина, студентка педвуза. Мы потом с ней долгое время переписывались. Я напишу ей огромную "простыню", а она мне ее обратно пересылает с исправленными ошибками. Не поверите, по пятьдесят ошибок сажал! Можно сказать, я по этим письмам правописанию выучился...
Ну вот... приехали в Красноярск, а пароход в Дудинку уже ушел. Денег у меня нет, пропуска тоже. Кто меня кормил, где я спал... подробности опускаю. Помню, очень холодно стало... Наконец-таки дождался "Иосифа Сталина". Тогда по Енисею много пароходов ходило - "Мария Ульянова", "Серго Орджоникидзе", "Спартак", но этот был самый большой, самый красивый. Весь трюм под завязку у него был забит зеками, а в каютах и на палубах спали вольнонаемные. На мне был хороший костюмчик, и в чемодане десять пачек махорки. Жить можно, не пропадешь! Как только на "Иосифе Сталине" начиналась проверка билетов и документов, я перелезал на вторую палубу и там прятался под брезентом... Один вохровец меня все же выследил: кто такой, откуда? Вот когда понадобилась махорка! Верите, нет? Мало того, что он охранял мою персону, он еще всю дорогу обеспечивал меня трехразовой кормежкой...
Но самое трудное началось в Дудинке. Куда ни посмотришь - зоны... вышки... собаки-людоедки... колючка на колючке. Подробности опускаю... вы это сами все помните! Снова мне билет нужен, чтобы ехать по железной дороге, и новый пропуск. А где его взять и кто мне его даст? Метался по перрону, чтобы в поезд залезть, но у каждого вагона часовой. Что делать?.. Тут один мужчина ко мне подходит - пожилого возраста и в кожанке: "Ты чего суетишься, хлопчик?" - "Да денег нет, - говорю, - и пропуска тоже". - "А фамилия как?" Я сказал. "Ты случайно не Митрофана Кузьмича сын?" - "Да, Колька". Оказалось, сослуживцы: с моим отцом вместе работают на комбинате в турбинном цеху. "А Митрофан Кузьмич знает о твоем приезде?" - спрашивает кожанка. "Нет". - "Что же ты так? - И смотрит на меня как на чумового. Подумал-подумал и говорит: - Ну ладно... попробую тебя пристроить. Только не мельтешись!" (Я его с тех пор больше не видел, а помнить буду всю жизнь.)
В это время на станцию подваливает норильская футбольная команда, и Старостин Андрей Петрович впереди, тренер. Все, заметьте, заключенные с большими сроками. Только-только стали чемпионами Красноярского края... веселые, озорные ребята. Победителей определили в теплушку, а в другом вагоне, товарном, они везли с материка капусту, репу, картошку, морковь. Хозяйственный мужик Андрей Петрович! Отказался от всяких там призов и наград, которые полагаются чемпиону. А взамен знаете что попросил? Вагон свежих овощей для всей команды. Вы понимаете, нет? Этими овощами зимой сорок седьмого он не одного зека спас от цинги...
Моя "кожанка" - к игрокам: так, мол, и так, ребята, нужно выручить одного городского фраера, доставить его к отцу. "Хорошо, - говорят, - как объявят посадку, пусть к овощному вагону подходит. Что-нибудь да придумаем!" Если честно, я уже не надеялся, что удастся уехать. А как посадка началась, надежд вообще не осталось. Суматоха... народ с вещами запрыгал, задрыгался... толкотня пошла, чтоб лучшие места занять. Думал, обо мне уж все позабыли. Ан нет! Витек, левый край, часовому зубы заговаривает, а двое других игроков вагон потихоньку открывают. Потом хватают меня за шкирку - и туда. Поехали!
Игрич, я вам еще не надоел? Честно? Ну тогда слушайте дальше... Сижу я на овощной куче и грызу морковку. Приелась морковка - взялся за репу. Чувствую, что околеваю. Холодина зверская, а я в летних ботиночках! Несколько раз поезд останавливался, проверяли документы. А кто ко мне сунется, если тут овощи?" Часов восемь ехали, у меня уж в глазах все поплыло. Слышу: "Вставай... выходи!" - а двинуться не могу. Тогда меня на закорки - и в теплушку. Стали руки-ноги разгибать и спиртом растирать, а Андрей Петрович говорит: "Лучше ему в рот влейте". Валерка Буре так и сделал. Он, как потом выяснилось, с отцом в одном лагере сидел; только отец мастером на стройке работал, а Буре фельдшером на ТЭЦ. Между прочим, заслуженным тренером стал по плаванию, нескольких чемпионов Европы воспитал, я сам у него тренировался. Сейчас его внучата шайбу в Штатах гоняют...
