Эта мысль напомнила ему кое-что. Поскольку большую часть своей жизни Шерлок, у которого было довольно отвратительное представление о вещах (обобщённое мнение о мире в целом и то, с которым он, если честно, мог быть не согласен), предполагал, что оставит жизнь каким-нибудь впечатляющим способом. Как падающая звезда, прочертившая след на ночном небе.

Существовала, на самом деле, одна причина, по которой он завязал с наркотиками. Валяться на полу какой-нибудь норы в Хэкни с передозировкой не являлось впечатляющим способом умереть. По сути, это было ему полной противоположностью. Это было до омерзения обычно, а он всю свою жизнь больше всего боялся стать обычным. Конечно, это было до того, как он со всей ясностью осознал всю эту смерть-в-темноте-и-полном-одиночестве.

Так что уйти в блеске славы всегда было его выбором, даже в детстве. Майкрофт посмеивался над ним, и это стало причиной, почему он перестал что-либо рассказывать брату. Одной из причин. Было и много других.

С некоторых пор (с каких именно? После бассейна? После весьма незаурядного выстрела в смертоносного водителя такси? После того, как Майк вошёл в лабораторию Бартса, приведя с собой бывшего солдата с пустыми глазами и подержанным телефоном?), это неважно, в какой-то момент эта фантазия стала включать в себя Джона Уотсона. Смерть была бы ещё приятнее, подобно двойному взрыву света, и пламени, и изумления, Шерлок вспоминал те дни, когда, свернувшись калачиком на диване, размышлял о конце жизни.

Он никогда не был так глуп, разумеется, чтобы поделиться этой великолепной идеей с Джоном. Он хранил её в надёжном месте внутри своего разума, или, возможно, эта идея была спрятана внутри его сердца. (Кстати, близость к смерти что, неизменно делает людей сентиментальными?) Конечно, у него не должно быть сердца вовсе, по мнению большинства. Лишь двое людей в целом мире знали, что это неправда. Один очень плохой, просто ужасный человек. И один очень хороший. Лучший из всех.

Он знал, что произошло бы, осмелься он упомянуть об идее вместе сгореть в грандиозной вспышке и затем уйти в забвение. (Как уже было сказано, он хорошо знал Джона.) Джон вздохнул бы, коснулся кончиком языка верхней губы, и затем произнёс бы, очень тихо, чтобы никто кроме Шерлока не услышал: “Не очень хорошо”.

(Просто как отступление, ему было любопытно, почему никто никогда не упоминал, что, когда умираешь, жизнь всё более и более кажется заключённой в скобки? Кому-нибудь стоило бы написать по этой теме монографию. Очевидно, это был бы не он, неважно, сколь гениально ему бы это удалось.)

Теперь, когда смерть так близка, Шерлок решил, что можно нарушить привычку и проявить к себе немного милосердия. Потому что, в действительности, он знал правду, и подумал, что эта самая правда сделала его замечательную и немного не хорошую идею чуть менее непростительной. На самом деле, его фантазия была вовсе не о смерти Джона. Она всегда была о том, что он умирал одновременно с Джоном.

Когда у вас всего один друг, пережить его кажется неоправданно жестоким способом существования. Несмотря на то, что он не понял этого тогда, по крайней мере сознательно, возможно, именно поэтому он не послушался Джона, когда тот прыгнул на Мориарти и крикнул ему бежать. С чего бы ему вообще слушаться? Чтобы оставаться живым, в то время как Джон разлетится на мелкие кусочки? Ну уж нет, лучше осветить ночное небо пламенем и невыносимо яркой вспышкой и затем вместе неспешно дрейфовать во тьму.

Вполне возможно, он всё равно неверно оценил реакцию Джона. В конце концов, разве он той же ночью, в бассейне, не кивнул и не дал Шерлоку разрешение взорвать их обоих, вместе с Мориарти? Так что весьма вероятно, что Джон (а он всё же солдат) также представлял свою смерть далёкой от обыденности.

Несомненно, этот вопрос заслуживал намного больше внимания, чем он мог ему уделить, к сожалению. Не говоря уже о том, что в любом случае вопрос оставался спорным.

Шерлок пришёл к заключению, что где-то в гробу наверняка имелось дыхательное отверстие, потому что иначе он уже был бы мёртв. Наверное, тот ублюдок, что засунул его сюда, просто хотел отсрочить неизбежное. Эта вещь была из разряда тех, что люди делают друг с другом. Самой собой, если бы они не причиняли вред и не убивали друг друга постоянно, его карьера была бы, несомненно, ограничена, а не блистательна. Ну, блистательна за парочкой исключений. Как, например, вот этот несчастливый конец.

Но кто бы ни сделал это отверстие, и какова бы ни была его цель, он был вполне уверен, что это лишь недолгая отсрочка смерти. Выбирать ему не приходится.

Также он вычислил ещё одну вещь, которая оказалась слишком жестокой и окончательно уничтожила настроение. Из очень слабого запаха, который он уловил - запаха сырой земли, который ни с чем не спутаешь, он понял, что гроб определённо закопан. Сколь бы слабую надежду на спасение он ни питал, теперь она полностью угасла.

Что ж, он мог подумать о чём-нибудь ещё.

Например, о сообщениях, что безусловно накопились в его телефоне к настоящему времени. Когда бы оно ни было, это настоящее время.

Совсем несложно угадать, каковы эти сообщения. Это игра, а он любил играть в них.

//Я дома. Где ты?

Детали потребовали внимания?

Тебе нужно помочь с чем-нибудь?

Мне взять еды на вынос?

Я хотел бы помочь, ты идиот.

Прошло уже довольно много времени.

Никто тебя не видел.

Что происходит?

Шерлок, напиши мне, прошу.

Напиши мне сейчас же. Сейчас же, чёрт побери.

Я начинаю волноваться.

Нахрен это всё, я волнуюсь.

Шерлок. Я… просто…

Может, подсказку? Записка на столе не очень помогла.//

Раз уж на сообщения не было ответа, возможно, дальше Джон попытался бы оставить голосовое сообщение, вот только почему он думал, что это приведет к другому результату - этого Шерлок не понимал. Тем не менее, его намерения были благими. Всегда.

//Шерлок, где ты? Позвони мне.

Позвони хоть кому-нибудь. Пошли чёртового почтового голубя, если хочешь.

Я пытаюсь разобраться в проклятой записке.

От Лестрейда и остальных нет особого толка.

Два дня, Шерлок. Два грёбаных дня.

Я знаю, что-то очень неправильно.

Ты не мёртв. Если бы ты умер, я бы знал.

Пожалуй, это звучит безумно. Но я бы знал.

Я только что врезал Андерсону по его глупой роже.

Возможно, ты можешь слушать это, но не имеешь возможности ответить.

Если ты можешь услышать это, то я найду тебя.

Я найду тебя, Шерлок.

Обещаю.

Верь в меня.//

Наверняка, полученные сообщения выглядят как-то так. Ну, за исключением одного про Андерсона, если только, конечно, этот идиот не был ещё глупее, чем обычно, и не сказал что-то неподходящее Джону в подобное время. У Джона, при всех его положительных качествах - терпение, преданность и храбрость, среди прочих - был свой нрав. Совершенно изумительный нрав, если его как следует спровоцировать, а Шерлок знал, как это сделать, будучи достигшим совершенства провокатором. И со всей этой историей с пропавшим-соседом-по-квартире-и-лучшим-другом Шерлок знал, что терпение Уотсона приблизилось к опасной черте.

Но независимо от того, реально это сообщение или нет, Шерлоку было приятно думать об этом. Умирающий человек заслуживает немного радости, не так ли?

Ещё больше бы ему понравилось услышать настоящие сообщения - тогда у него как будто была бы здесь компания. Но его телефон исчез, так что он никогда не узнает, что именно говорил Джон. Ещё ему пришло в голову, что если это место захоронения не найдут, Джон может никогда не узнать, почему он не отвечал. Шерлок бы просто… пропал.

Он ощутил странную боль внутри, подобной которой раньше никогда не было. На самом деле, это была боль за Джона, так как он знал, как бы чувствовал себя в обратной ситуации. (Он бы чувствовал себя гораздо хуже, конечно, потому что, ну, просто потому что, если, например, Джон бы просто ушёл в Теско, поворчав и махнув рукой, как он всегда это делал. И никогда не вернулся. Если бы его просто больше не было.)