Метнувшись к зеркалу, Гриша заглянул в свои глаза. Зрачки расширены. Как у наркомана под дозой, но он никогда в жизни не употреблял запрещенных препаратов.

Сердце колотилось так, что, казалось, пробьет грудную клетку. Гриша сорвал с себя футболку и посмотрел на грудную клетку – ходит ходуном. Под кожей будто поршень работает…

Кровь, вспомнил он. Стянув штаны, Гриша сунул их в пакет. Завтра выкинет. Не жалко! Он носил дешевую одежду, а эти брюки вообще в секонд-хенде покупал. Им цена три копейки. На Грише остались трусы и носки. Секунду подумав, он снял и их. Но кинул не в пакет, а на кресло.

Обнаженным Гриша вернулся к зеркалу.

Худой, высокий, но складный. Не сутулый. Широкоплечий, гладкий. На теле практически нет волос, чуть-чуть на руках и ногах. Низкий уровень тестостерона? Возможно… Гриша не задумывался об этом. Ему никогда не хотелось выглядеть как мачо. А уродись он не таким симпатичным, вообще не переживал бы. Ему хотелось быть незаметным, серым, среднестатистическим…

Но, увы, ему повезло (в общепринятом смысле) со внешностью. Яркая, запоминающаяся, она привлекала внимание окружающих. Особенно девушек. К Грише постоянно клеились барышни, а когда он не реагировал на их заигрывания, нарекали геем. Но его не тянуло к представителям своего пола. Совсем! К противоположному, собственно, тоже не особо, но все же рядом с собой он представлял именно женщину. Какую конкретно, он пока не знал, поэтому не ввязывался в отношения. А просто секс его совсем не интересовал. Ни с девушкой, ни с парнем, ни с самим собой. Поэтому он отошел от зеркала, чтобы не видеть свои гениталии. «Вулкан ожил», и они вместе с ним.

…Он долго стоял неподвижно. Наконец сердце угомонилось, зрачки сузились, руки обмякли. Его отпустило.

Гриша выключил свет, лег на кровать. Вытянулся. Завтра вставать в семь утра. Значит, нужно скорее засыпать. Но не голым же…

Матросов протянул руку к стулу, на котором было сложено его исподнее. В одной стопке трусы, в другой майки. Он взял «семейники», носил их, потому что комфортно и дешево, и натянул на себя. Теперь можно и спать. Смежив веки, Григорий приготовился к дреме. Обычно она окутывала его сразу. Но сегодня он был слишком взвинчен. Пришлось считать овец…

Дойдя до сто двадцать четвертой, Гриша погрузился в сон.

Роман Багров встал не с той ноги. Всегда первой опускал на пол правую, а сегодня – левую. А все из-за того, что ночевал не дома, и кровать стояла не у той стены, что в его спальне. Сначала Рома не придал этому значения. Но когда он ни с того ни с сего накричал на своего коллегу Митю Комарова и тот, насупившись, пробухтел: «Ты что, не с той ноги встал?», Багров вынужден был это признать. И подивиться тому, что этот незначительный факт влияет на его настроение. В другой день он бы просто ткнул коллегу носом в ошибку, допущенную им в отчете. Комаров бывал рассеянным, но не бестолковым – а Рома назвал его именно бестолковым, да еще матерно выругался. В чем тут же раскаялся:

– Без обид, Митяй, ладно? – примирительно проговорил он. Все равно что извинился. Полицейские друг перед другом расшаркиваться не привыкли.

– Я тебе не барышня кисейная, чтоб обижаться, – буркнул Комаров и, взяв отчет, отправился за свой стол.

Несколько секунд мужчины сидели молча. Митя то ли дулся, то ли сосредоточился на отчете, чтобы его еще раз не обозвали бестолковым. Рома же рта не открывал, опасаясь, как бы из него не вылетела очередная грубость. На сей раз в адрес судмедэксперта, который тянул с результатами экспертизы. А если Багрова сейчас понесет, он уже не остановится…

– Ты на себя в зеркало сегодня смотрел? – не поворачивая головы, спросил Митя.

– Мельком.

– Глянь повнимательнее.

Багров встал и подошел к висящему на стене круглому зеркалу. Придирчиво осмотрев свое отражение, пришел к выводу, что ничем от себя обычного не отличается. Те же серые глаза под густыми черными бровями, удлиненный нос с горбинкой, суховатый рот и квадратный подбородок. Волосы тоже лежат привычно: густые, коротко стриженные, с сединой на висках, они всегда чуть топорщились на макушке. В зубах ничего не застряло. Порезов от лезвия нет, поскольку Багров сегодня не брился.

– И что со мной не так? – поинтересовался он.

– Шею изогни.

Сделав, как советовали, Рома обнаружил под воротником рубашки багровый синяк.

– Если не собираешься засосом, как боевым орденом, светить, лучше застегни верхние пуговицы.

Но Багров поступил иначе. Он скинул рубашку и натянул на себя водолазку, хранящуюся вместе с другими сменными вещами в ящике стола. Бывало, что на службе приходилось сутками пропадать, поэтому Роман и его коллеги держали про запас пару чистых маек-рубашек, а также теплых кофт на случай, если резко похолодает.

Переодеваясь, Роман ругался про себя. Не желал ведь он связываться с женщиной, что оставила отметину на его шее, но вчера ему, вымотанному, голодному, злому, так хотелось отдохнуть душой, поесть домашнего борща, заняться сексом, которого из-за тотальной занятости не имел уже два месяца, прижаться к мягкому податливому женскому телу и уснуть. И Багров позволил заманить себя в гости барышне, от которой он держался на расстоянии уже больше года. Ее звали Любой. Она работала секретарем у начальника. Имела педагогическое образование, преподавала после института в школе и считала педагогику своим призванием, но когда исполнилось тридцать, уволилась. Люба очень хотела замуж, а какие женихи в бабьем школьном коллективе? Физрук, трудовик и сторож. Один женат, второй пьет, третьему под семьдесят. В полиции же, как представлялось девушке, кавалеров масса, на любой вкус и цвет. Выбирай – не хочу. И Люба начала с просмотра личных дел, чтоб не обмишуриться и не связаться с женатым. Или трижды разведенным алиментщиком. Еще Люба исключила очень молодых стажеров и мужчин далеко за сорок. Оказалось, женихов и в полиции не так уж много. Побольше, конечно, чем в школе, но и не Клондайк, как она мечтала. Среди отобранных Любой кандидатов в мужья оказался и Багров. Причем именно он нравился ей больше остальных. И ему девушка начала оказывать знаки внимания первому. Но у Романа на тот момент все было в порядке с личной жизнью, имелась любимая девушка, считай, невеста, и другие барышни его не интересовали. Тогда Люба переключилась на Митю Комарова. Тот на заигрывания ответил, не подозревая о том, что после трех недель отношений ему начнут намекать на то, что пора бы уже и в загс пойти. Митяй перепугался, как бы перезревающая невеста не забеременела, чтоб его на себе женить, и дал деру. Причем в буквальном смысле: уехал в длительную командировку и за два месяца ни разу Любе не позвонил.

Попереживав немного, девушка переключилась на другого опера. Но спугнула и его. С третьим потенциальным женихом Любовь была осторожна, но он превысил служебные полномочия, покалечил подозреваемого, за что был изгнан из органов с условной судимостью.

Так за полтора года Люба мужа и не нашла. С Ромой она все это время продолжала флиртовать, но он, хоть и расстался со своей девушкой семь месяцев назад, оставался непоколебимым…

До вчерашнего дня.

Из-за этого он сегодня такой злой. А не потому, что не с той ноги встал.

Да, Рома, прежде чем принять приглашение Любы, сообщил ей о своем нежелании вступать в отношения, и она приняла это. Сказала, что сыта ими по горло и хочет просто приятно провести вечер. Багров ей не до конца поверил, но, очистив совесть предупреждением, отправился с Любой к ней домой. Они выпили ледяной водочки, поели борща (официально Багрова пригласили именно на него), немного поболтали и занялись сексом. После чего уснули. Вот только Люба так навязчиво обнимала Рому, а он так настойчиво от нее отстранялся, откатывался, отползал, что оба не выспались, и Багров встал не с той ноги…

А тут еще этот засос. Как же, не хочет Люба отношений. Заклеймила после первого же секса.

Продолжая досадовать на себя, Багров прошел к стоящему на подоконнике чайнику и включил его. Пока вода грелась, искал заварку, но обнаружил пустую пачку из-под нее в урне. Пришлось заливать кипятком отвратную бурду, которую коллеги почему-то называли кофе. Багров был чаевником, поэтому на правах старшего опера не настаивал на покупке хорошего кофе. О чем сейчас пожалел.