– Вы слышали, сосед, в каждом дворе будет по три фонаря!
– Но мне говорили – кто сколько захочет. Я лично уже заказал пять.
– Боюсь, тогда на всех не хватит.
– Что вы, сосед, все заводы переходят на выпуск фонарей самых современных конструкций. Любой понимает, как необходимы нашему городу фонари!
– И не говорите! Ведь на фонарях так удобно вешать…
– А вы слышали, соседка? Говорят, что Иисуса распяли на фонаре!
– Это сущая правда, я сама слышала.
– Вот бы купить этот фонарь! Он бы так украсил мою коллекцию.
– Ну, милая, проще еще одного Христа распять!..
– А вы знаете?
– Разумеется, об этом уже все говорят! Городской голова подписал проект, согласно которому с наступлением утра над нашим городом будет возводиться купол, совершенно непрозрачный.
– Дождались, слава те!
– А вы уже внесли деньги на строительство купола?
– Нет. Но обязательно!..
– А вы слышали? Я сама не верю! Говорят, в городе какой-то чудак требует, чтобы вернулось солнце.
– Да он просто сумасшедший!
– На фонарь его!
– Ха-ха-ха!
Феликс шел, продираясь сквозь водоворот фраз, жестов, сопения и ухмылок, и чувствовал, что дышать ему становится все тяжелее, будто в воздухе уменьшается количество кислорода и прибавляется углекислоты. И, может быть, жители этого города научились дышать именно этим газом, думал он, а от кислорода они задыхаются. Свет в его глазах меркнул, и земля плыла под ногами, из которых снова сочилась кровь.
И он уже не видел, как начали изменяться вокруг краски. Румяна на лицах постепенно превращались в ржавчину, а иллюминация – в серые брызги, едва различимые на фоне побледневшего неба. Уже можно было заметить, что разинутые в широкой ухмылке рты нарисованы грубыми мазками, а блеск глаз наведен свинцом, и горожане не танцуют, а шатаются от усталости.
Все меньше и меньше становилось на улицах людей, и уже одичавшие коты осмеливались перебегать дорогу, а крысы, напуганные их появлением, с писком юркнули по темным подвалам и притаились.
Первая, очень тихая, птичья трель послышалась в вышине.
А Феликс все шел и шел, пока не вышел на главную городскую площадь, вымощенную каменными плитами. Здесь ноги его подкосились, и он рухнул на землю, у подножия какого-то памятника, чувствуя, как в груди его зарождается тоскливый протяжный вой. Он поднял голову, чтобы дать ему излиться свободно и безнадежно.
И солнечные лучи ослепили его, осушили влагу в глазных впадинах. Бездонное прозрачное небо поразило его. Песнь малой птахи, славящей приход нового дня, влилась ему в самое сердце…
Феликс встал, и все ужасы прошедшей ночи покинули его. Он спросил у первого, кто встретился ему, как пройти к городским воротам, через которые он вошел в этот город накануне вечером. И тот пояснил, ничего не выспрашивая, и ушел своей дорогой, насвистывая веселый мотивчик из какой-то оперетты. Это был пекарь, и он спешил в свою пекарню, чтобы успеть напечь булок к тому часу, когда город начнет пробуждаться. Всю ночь он безмятежно проспал, не выходя из дома, и сейчас, в столь раннее утро, был на удивление жизнерадостен.
Ворота оказались совсем рядом, надо было пройти всего сотню-другую шагов по одной из улиц, которые веером расходились от главной городской площади. Еще издали Феликс увидел, что они по-прежнему были не заперты.
А за воротами лежала дорога, ведущая из этого города за горизонт. И Феликс пошел по ней, легко и бодро ступая. Ни тени усталости не было в его голубых глазах, потому что, в сущности, он был в самом начале пути.
Выродок
К вечеру небо нахмурилось, предвещая непогоду. Село будто вымерло, и даже собаки не брехали, а только поскуливали, страшась приближающейся грозы. В доме кузнеца, стоявшем на окраине села, еще не спали, когда в раму окна постучали робкой рукой. Стук слился с отдаленными громовыми раскатами. Но кузнец заметил тень, заслонившую всполохи редких молний. Это была нищенка, неразличимых под темным платком и пылью пройденных дорог лет, в ветхом, заплата на заплате, просторном черном платье до пят, схожим с монашеской рясой. Шла она на богомолье в отдаленный монастырь и просилась переночевать.
– Утром чуть свет уйду, а то и раньше, – обещала она, униженно кланяясь и почти плача. – Мне бы только грозу переждать.
Жена кузнеца, дородная высокая баба, под стать мужу, буйному во хмелю и безответному во все остальное время здоровяку, сжалилась над убогой и кинула дырявую дерюжку на лавку у порога. Но на этом запас ее милосердия иссяк.
– Не обессудь, уже повечеряли, – сказал она, бросив предостерегающий взгляд на мужа. – Ртов эвон сколько, все начисто подмели.
Погасили лучину и легли спать.
В полночь всех разбудил долгий страдальческий крик, лишь отдаленно напоминающий человеческий. На печи заплакали перепуганные дети. Кричала странница, выставив свой неожиданно огромный живот из-под бесстыдно задравшегося платья. И тогда жена кузнеца поняла, что убогая рожает. Ночью, в грозу, в чужом доме!
– И откуда ее черт принес? – вопрошала она и испуганно осеняла себя крестным знамением. – Не к ночи будь помянут!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
