Оксана приехала с опозданием ровно в полчаса. Я никогда не понимала, как она это делает. Если мы договаривались встретиться в определенное время, я всегда точно знала – у меня есть лишних полчаса, если не хочу торчать на улице, как влюбленный школьник. И ведь при этом собираться Оксана начинала примерно за два часа до выхода, но всякий раз ей не хватало именно вот этих тридцати минут, на которые она и опаздывала.

Остановившись на пороге кабинета, Оксана нагнулась и поправила сползшие бахилы:

– Господи, какая грязища на улице… Где это видано – дождь в апреле?

– Что, так и не кончился? – Я подошла к окну и раздвинула плашки жалюзи.

Действительно, весь успевший выпасть снег смыло сегодняшним внезапным ливнем, а температура из минусовой превратилась в плюсовую. Никогда не знаешь, как одеться, потому что к вечеру все гарантированно изменится.

– Да, хлещет как из ведра, – вешая в шкаф пальто, отозвалась подруга. – Дель… посмотри мое лицо, а? – жалобно попросила она, подходя ко мне. – Я знаю, ты принципиально этого не делаешь, но я так испугалась…

Я со вздохом убрала пальцы с жалюзи, и плашки с шумом вернулись на место.

– Что случилось?

– Я проснулась утром, и мне показалось, что левая половина лица ничего не чувствует.

– Может, просто отлежала? Так бывает после сна.

Я повернула подругу лицом к свету и внимательно вгляделась в ее лицо. Действительно, мне вдруг показалось, что с левой стороны носогубная складка стала резче, а уголок рта – выше.

– Так, ну-ка, идем в процедурный кабинет, я лампу возьму.

Оксана шла за мной, и я слышала, как шумно она дышит.

– Реветь только не вздумай, пока еще ничего не понятно, – предупредила я, открывая дверь в процедурку. – Садись к столу.

Оксана угнездилась на табурет у столика с инструментами, а я, придвинув стул, надела на лоб лампу-рефлектор. В принципе, она уже была мне не нужна – асимметрия лица была видна невооруженным глазом, я просто хотела убедиться.

– Ты давно колола что-то в лицо? – ощупывая кожу, спросила я.

– Неделю назад.

– Где?

– Где всегда. А что? – насторожилась Оксана.

– Ничего. Название препарата знаешь?

– Да что я, спрашиваю, что ли?

– А ты нормальная вообще? Ты не знаешь, какое количество некачественных препаратов крутится на рынке косметологии? И потом – ты знаешь, какая квалификация у врачей в этой шарашкиной конторе? То, что у них какие-то сертификаты по стенкам наклеены, вообще ничего не значит. Ты проверяла, есть ли там хоть у кого-то медицинское образование, а?

– Ну, понятно – у нас же в городе единственная клиника – твоя! – взвилась Оксанка. – Да вот только мне в ней никаких услуг не оказывают!

– Ну, сейчас-то ты здесь сидишь, – спокойно отозвалась я, снимая со лба лампу. – И завтра тоже сюда приедешь, покажу тебя неврологу, как раз у него консультации назначены, здесь будет.

– Неврологу? Зачем?

– Надо исключить все варианты, в том числе и неврологические.

– Деля, не пугай меня, – взмолилась Оксана. – Это серьезно?

– Это может быть серьезно. Я потому и говорю – завтра сюда приедет невролог для консультаций, и я тебя ему покажу.

– Сколько эта консультация стоить будет?

– Тебе бесплатно.

– Нет, я так не хочу. Мой психотерапевт говорит: «Лечиться даром – это даром лечиться».

– Твоему психотерапевту не мешало бы перечитать клятву Гиппократа. Я же сказала – бесплатно. Ты сейчас куда?

– Домой. Такси надо вызывать.

– Зачем? Я на машине. Посидишь у меня в кабинете пока, я пойду мальчика проверю, и поедем.

Дорога до города занимала обычно около сорока минут и в будние дни часто бывала забита большегрузными машинами. На этом участке располагался довольно большой отель, в котором останавливались дальнобойщики, потому даже ночью можно было увидеть припаркованные на обочине фуры, так как места на парковке хватало не всем. Сегодня же было удивительно пусто, словно всех смыло так и не прекратившимся дождем. К ночи подморозило, и дорога превратилась в каток, я вцепилась в руль и старалась вообще не отвлекаться ни на что, чтобы, не дай бог, не потерять управление. Зимнюю резину я уже успела снять, рассчитывая, что гололеда больше не предвидится. Но природа, как известно, любит иногда вот так пошутить. Машину то и дело заносило, пришлось сбросить скорость до минимума.

– Ну и погода, – пробормотала Оксана, вцепившись в ремень безопасности.

– Будем ехать долго, – сказала я, глянув на спидометр. – Не могу позволить себе разбиться, у меня завтра сложная операция.

– И всегда о себе.

– Прости, забыла – мои проблемы обсуждать нельзя, у меня же их нет, не то что у тебя, правда?

Оксана умолкла, а я вдруг подумала о том, что дома, возможно, меня опять ждет какая-нибудь неприятность. Знать бы еще, какая именно и откуда.

– Ты о чем? – спросила Оксана.

– В смысле?

– Что значит – какая и откуда?

– Неприятности у меня, – коротко ответила я, но подруга вдруг проявила интерес:

– Деля! В чем дело, а?

– Оксан, ты ничем не поможешь, а лишние люди в такой ситуации могут только помешать.

– В какой ситуации? – напирала она. – Деля, послушай. Может, я не самый чуткий человек, но ты моя подруга, я не хочу, чтобы ты замыкалась и решала что-то в одиночку. Рассказывай.

И я сдалась. Мне действительно было тяжело носить это в себе много лет, и я понимала, что одна точно не справлюсь. Правда, чем мне может помочь Оксана, у которой ни связей, ни денег? Только сочувствием и, может, моральной поддержкой, но и это уже кое-что.

Выслушав мой рассказ, подруга помолчала, прикидывая что-то в голове, а потом сказала:

– Деля, у нас с Севой есть немного денег, мы их тебе дадим.

– Спасибо, дорогая моя, мне очень приятно, что ты готова помочь. Но ты даже не представляешь, какая это сумма, – вздохнула я.

– Ну и что. Будет уже меньше.

Я молчала, глядя на дорогу. Оксана даже представить себе не могла масштаба бедствия. Чтобы покрыть долг, мне придется продать квартиру, машину, обе почки и, может, часть печени. И этого все равно не хватит.

Остаток дороги мы преодолели в молчании. Уже собираясь выходить из машины, Оксана вдруг повернулась ко мне, обняла и сказала:

– Паркуй машину, идем к нам. Не надо тебе домой сейчас. Давай, Деля, я серьезно.

И я вдруг поняла, что она права – я не могу сейчас поехать к себе, войти в пустую квартиру, сжимая в руке очередной конверт, и остаться там наедине со своим ужасом и безысходностью. А в небольшой квартирке Оксаны я смогу уснуть на диване в гостиной, провалиться в сон и забыть хоть на время о неприятностях. И даже разговор в кухне с Севой поможет мне куда лучше, чем снотворное и успокоительное.

– Мне на работу завтра, даже переодеться не во что, – вяло сказала я, но Оксана, почуяв слабину, усилила натиск:

– Ничего, белье постираешь, ночную рубашку дам, косметики у меня вагон, сама знаешь. Все, Деля, едем на парковку.

И я сдалась окончательно.

Клиника стала моим домом. Это не фигура речи, это в буквальном смысле. К себе, в крошечную комнатушку на окраине, я уезжала только ночевать, потому что делать это в клинике было запрещено – работники пищеблока не дежурят, они приходят утром и уходят в пять часов вечера. Но я всегда находила предлог, чтобы задержаться – то корректировала меню, то проверяла заказы продуктов, то устраивала инвентаризацию или просто переставляла посуду и кастрюли. Я никому не хотела признаваться в том, что мне страшно возвращаться в пустую комнату, где я вынуждена буду остаться наедине с собой и своими мыслями.

Мое на первый взгляд уютное жилище вовсе не было гнездышком, в которое хочется вернуться вечером. При всей внешней благополучности это место внушало мне страх. И никакой ремонт, никакая мебель и милые картинки на стенах не могли избавить меня от этого ощущения. Я боялась собственной комнаты, как будто каждый приход туда вновь ввергал меня в тот ад, из которого я с таким трудом вырывалась долгие пять лет. Пять лет жизни, положенные на то, чтобы подняться со дна наверх, глотнуть свежего воздуха и начать вновь плавать, а не тонуть.