Отец всегда любил эту машину...

- ...однажды я захотел покататься и тайком попытался уехать... Он вытащил меня из машины и избил. Он сказал, что за руль этой машины я не сяду никогда.

- Что ты говоришь? - отец вылез из машины и подошёл к нему поближе. От него ничем не пахло.

- Ты всегда любил эту машину. Даже больше, чем меня. Да?

Отец поморщился:

- Что ты несёшь? Слишком разные категории. Некорректно сравнивать. А что до машины... да, это особенная машина. Такая во всём мире только одна.

- А по-моему это ГАЗ-24-10.

- А по-моему ты дурак, - подытожил отец, - У этой машины есть душа. У некоторых вещей есть душа, и это дорогие нам вещи.

Он подошёл к выходу из гаража и открыл дверь, снаружи пахнуло ночной прохладой и гнилью земли.

- Вот у твоего молотка, как ты думаешь, есть душа? Ведь это именно им ты забил меня до смерти. Почему не выкинул его?

Человек молчал. Отец продолжал:

- Некоторые вещи дороги. Особенно, этими вещами ты кого-то убиваешь. - Его лицо, освещаемое светом луны, казалось нездорово-живым, притягательным притягательностью больного туберкулёзом. Он вышел из гаража.

Хлопнула входная дверь дома и человек, оставшийся стоять в гараже, выдохнул. Он подошёл к машине тоже попытался провести по ней рукой так, как это делал отец, но ему не удалось. Было очень страшно и неуютно. Впрочем, молоток в руке придавал сил и уверенности всебе, пускай и немного.

Луна на улице светила особенная: не серебряная, фиолетовая, с какими-то тёмными пятнами, большая, раза в два больше обычных своих размеров. Казалось, что она пульсирует. Словно неведомое существо вытаращило свой единственный глаз и смотрит на этот мир. Светло было как днём. Человек, закрыв гараж, долго смотрел и не мог насмотреться: зрелище упоительное, даже несмотря на полную тишину - ни звуков животных, ни насекомых, ничего вообще. Чувство одиночества было ещё страшнее, чем то, что человек ощущал к отцу. Поэтому он зашёл в дом.

Отец снова ел, он вообще за эту ночь только и делал, что говорил или ел, но ел чаще, чем говорил.

Суп. Хлеб. Пельмени. Остатки полуфабрикатов, валявшиеся в морозилке уже не первый месяц. Отец подъел всё, и несмотря даже на разбухший живот, остался голодным.

- Холодильник пустой. С утра пойдёшь за едой. Машину я тебе не дам, даже и не думай.

Человек пристукнул молотком о ладонь:

- С чего ты взял, что ты тут хозяин?

- Хотел бы - ты бы меня уже прибил. - пожал плечами отец, - А так... человек ты может и решительный, но слабый. Если сразу ничего не сделал, значит и совсем не сделаешь. Поставь чайник, что ли. И сядь. Будем говорить.

Его сын выполнил это, пусть и не расставаясь с молотком.

В чай отец положил ложек десять сахара. И пил его почти залпом, щуря от удовольствия карие глаза, впрочем, почти не заглядывая в зелёные сына, хотя тот сидел прямо напротив.

- Не думал, что это будет так приятно. Просто жрать. Знал бы - давно бы уже ожил. Хе-хе-хе... - он отхлебнул из чашки, - Какой сейчас год?

- Двадцать лет прошло. - сухо ответил сын

Отец покачал головой:

- Ох. Надо же. А я и не заметил. И как ты всё это время тут без меня?

- Замечательно.

- Семья? Дети? Хорошие друзья? Знакомые? Ну да, ну да. Знаешь, а ведь даже у меня была твоя мать. А ты даже такого добиться не смог. Значит ты - более плохая версия меня. Ха-ха-ха!

Отец как обычно смеялся над тем, что было смешным только для него. Прекрасная особенность: смеяться над всем вокруг.

Человек спросил, в какой-то мере пересиливая гордость (из-за волнения или интереса - не понять):

- Мне гораздо интереснее знать, как всё это время был ты.

- В могиле.

- Я знаю. Разрезанный на куски. - сказал человек, - И я каждый день приходил поссать на твою могилу.

- Поссать?

- Поссать.

- Ха! Ха-ха-ха! - отец снова рассмеялся, хлопая себя ладонями по вздувшемуся животу. - Ха-ха-ха-ха! Ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха! Ха-ха!

Человек отметил, сам того не желая, что вздувшийся живот его отцу совсем не идёт; при жизни тот выглядел аристократично, утончённо, был стройным, а сейчас сразу стал похож на простого человека, словно бы и не умирал и не воскресал. Это прибавило сил и уверенности.

- Чего ржёшь?

- Не так уж ты меня и ненавидел, как оказывается. Такое постоянство. Если бы ты меня не любил, то... - отец пристукнул кулаком о ладонь, - Тюк по голове - и всё. Потом закопать и забыть. А ты... не-е-ет... Каждый день выходил. На могилу ссал. Ненависть и любовь - почти одно и то же. Ты знал об этом?

И несмотря ни на что, несмотря на дикое желание крикнуть "Нет!", человек вынужден был признать чужую правоту.

- Да. - он кивнул, увидел, как проступило удивление на лице отца, - Наверное. - и добавил с некоторой грустью, - То, что я сделал, не принесло мне ничего хорошего.

Отец смотрел пристально, готовясь слушать.

Как раз закипел чайник, резким свистком дав о себе знать.

Разлив чай по кружкам, человек снова сел напротив своего отца и начал рассказывать.

- Ты сам меня довёл.

- Трудно отрицать.

- Я думал, что всё будет хорошо. Нужно просто сделать так... как ты говорил. Обрубить. Сжечь мосты.

Кивнув, отец одним большим глотком опустошил кружку крутого кипятка почти на треть.

- И вот. Я... - человек замялся, - Я убил тебя.

Снова. Как наяву. Словно и не было этих двадцати лет. Человек опять ощутил себя молодым, стоящим с молотком в руке, только что проломившим череп своему отцу.

- А ты хрипел и дёргался.

В тот момент человек снова ударил. И снова. И снова. Чтобы не было этого хрипа, не было шума, чтобы не дёргался труп. В конце концов, уставший яриться, он просто схватил молоток за железный боёк и воткнул его деревянной ручкой в голову отца, очень чётко ощутив, как двигает им мозг. Странно. Хрип сначала стал громче, но потом сразу же прекратился.

- Ножовкой по металлу распилил. Закопал ночью. Соседи уже привыкли, что ты часто уезжаешь. Вот и всё.

Отец как раз допил чашку и налил себе ещё, сделав, скорее, не чай, а заварку с кипятком.

- И как? - отец отхлебнул из чашки, - Помогло тебе то, что ты сжёг мосты?

Человек горько улыбнулся и покачал головой:

- Нихуя. Прости за мат. Совершенно, блядь, нихуя.

Человек вспомнил, чтобы было потом, после убийства. Его физически передёрнуло. На душе стало неприятно, в крови забурлило раздражение.

- Что это ты?

- Да не твоё дело. Знаешь что? - человек достал молоток из-за ремня и плюхнул его на стол, - Устал я. Я иду спать. Хочешь - делай что хочешь, а я спать. А не хочешь - тоже ложись спать.

Он ушёл. А отец качал головой, всё так же отхлёбывая кипяток. Когда кипяток кончился, он долил себе ещё, а когда кончилась вода в чайнике, не-живой пальцами сначала выгреб всю заварку из чашки, а потом из заварочного чайника. Сжевал, не ощущая ничего.

Человек проснулся ровно в то время, в которое привык просыпаться, несмотря на то, что уже спал. Поднялся. Сразу же почуял запах гниющей земли и понял, что всё вчерашнее было не сном.

- надо же, ведь я... жив. Он меня не убил? Не убил... да.

При одних мыслях об отце захотелось помыться, человек долго полоскался в душе и чистил зубы. Вроде бы стало полегче, но ненадолго - чувство гадливости вернулось сразу же, как только ему на глаза попался его не-живой отец, работавший в огороде. Картина на редкость обыденная. Бледный свет солнца, словно осветлённое белым карандашом небо. Ветра нет, поэтому запах гнилой земли стоит всюду.

Странное дело, но живот у отца был всё ещё раздутый, словно там ничего из съеденного не переварилось, а оставалось внутри. Отец вырывал из земли остатки зелёной травы и жадно ел.

Человек вышел к нему.

- Ты что делаешь? Ты голодный?

- Нет, - отец отрицательно покачал головой, - Просто это так приятно - есть... Я же тебе уже говорил.

- Жрать, скорее уж.

- Или жрать, да.