Отец человека оделся и вышел из дома. Его переполняла ненависть. Он пошёл в направлении железной дороги. Наверняка кого-нибудь на ней можно поймать.

Три-точка-два. Снова про отца человека после того, как его сына убили

Меж тем, когда отец человека выбежал из дома, погода стояла просто замечательная. Всё-таки только-только перестала звучать песня про то, что среди множества мечт, есть чья-то особенная мечта, среди множества звёзд, есть чья-то особенная звезда, и всё вокруг ещё дышало счастьем, пусть даже и воображаемым.

Но стоило отцу человека выбежать за ворота, как сразу всё кончилось, и остатки чего-то хорошего, пусть мало осталось в нём этого хорошего, выветрились из него моментально. Женщина, которая танцевала с ним и целовала его напоследок, слезы на его лице высохли, и снова он бежал вперёд и вперёд, как когда-то, вот только теперь вокруг было серое небо, мёртвая земля и больше ничего.

Лишь изредка всхлипывала и стенала продавщица. Но к этому звуку отец человека уже привык.

В остальном же - замечательная была погода. Даже несмотря на налитое серостью серым-серо серое небо, которое не могло бы стать ещё серее, даже если захотело бы. Даже несмотря на полную серостью серым-серо серую землю, которая не могла бы стать ещё серее, даже если захотела бы. Всё остальное, помимо земли и неба, было неважно. Дома и дома, воздух и воздух, пусть даже и остатки деревьев.

Отец человека бежал вперёд, как бежал когда-то. Даже когда у него начали болеть ноги, он не обратил на это внимания, а потом ноги и вовсе болеть перестали. В руке отец человека зажимал нож. Отец человека продолжал бежать, осознавая что он делает и почему, но, меж тем, мыслями он снова был где-то далеко, но не в кафе, где его жена пела босанову (то было место для счастья и покоя), нет, теперь он просто вспоминал. Когда-то давно он бежал точно так же, вот только вокруг всё было совсем иначе.

Ведь вокруг был город - не самый большой и не самый маленький, своими домами-коробками отъевший огромную часть территории у леса. Они сначала воевали, но потом жили друг с другом вполне себе мирно, лес и город. Лес рос вокруг города, храня в себе животных и прочие милости, а город стоял где-то в лесу, храня в себе в основном людей. Одним из этих людей был отец человека, который в те времена не так уж и много прожил, но явно не меньше двадцати лет, хотя так и не сказать сразу. Глядя на себя в зеркало (когда он глядел на себя в зеркало, были такие моменты) отец человека видел стройного юношу, чаще в светлых, клетчатых рубашках ,в серых брюках, и в туфлях под цвет ремня - ведь мужчину делает стиль.

Женщина в халате, точно подогнанном по изящной фигуре, нахмурилась, сузила глаза, совсем уж превратив их в две щёлочки, и покачала головой. Её приемный сын стоял перед зеркалом и тоже хмурился, но по другой причине:

- Коричневые туфли с чёрными брюками? Серьёзно?

Отец человека холодно окинул взглядом себя и, не обращая внимания на приёмную мать, отстранено отметил складки кожи, словно мог отчётливо, как под микроскопом, видеть каждую клеточку эпидермиса.

- Прыщи, не лезут, нет? Вроде нет...

- Ладно... всё-таки он тёмно-коричневый. Да и ремень такой же у меня есть. Вроде бы даже и нормально.

Женщина всё равно хмурилась, но потом вздохнула и просто потрепала приёмного по аккуратно подстриженным светлым волосам.

- Всё в порядке, Серёжа, честно.

- Да я понимаю. - Отец человека кивнул, всё так же поглядывая в зеркало. - Извини пожалуйста.

Он растянул губы в улыбке, ласково сощурил глаза и начал раздеваться. Мать его вышла из комнаты. Сергей, раздевшись до трусов, снова придирчиво посмотрел в зеркало, на этот раз оценивая уже себя. Бледная кожа, аккуратные ногти. Приспустил трусы и несколько раз повернулся вокруг своей оси. Сила рук, с проступающими венами, стройность развитых лёгкой атлетикой ног, подтянутость ягодиц, аккуратность коротких, всё таких же светлых, волос в паху, характерные две толстые вены идущие верах там же. Возможно, этому стоило бы радоваться, но Сергей машинально отметил про себя, что всё вроде бы даже и в порядке. Поэтому он оделся уже в домашнее и вышел в комнату.

Вышел, закрыл дверь. Пахло приятно, чем-то из азиатской кухни - приёмная мать любила готовить что-то своё национальное. Она хлопотала где-то на кухне, и Сергей слышал лёгкое позвякивание посуды и шум воды.

- Посуду моешь?

- Что?

Сергей быстрым шагом прошёл на кухню.

- Посуду моешь, говорю?

- Ага, - кивнула она. - Ты иди, иди. Папа скоро будет. Он вроде поговорить хотел.

- Да.

Сергей прошёл через зал, задел ногой неудобный уголок чистого турецкого ковра, снова зашёл в свою комнату.

Опять зеркало.

Опять кожа.

Опять мысли о том, что туфли не подходят к брюкам.

Как же это надоело.

Странное, но привычное, чувство злости, родилось в паху и тонкими нитями ринулось оттуда через всё тело в голову. Следующее после этого желание крепко схватиться за свой член, а потом рвануть его, чтобы оторвать, тоже было привычно, всё это затем переросло в тягучую вспышку, напрочь...

Сергей рыкнул и ринулся на диван, подмял под себя подушку, уткнулся в неё головой и глухо заорал во всё горло, заполнив рот тугой наволочкой. Заметался по дивану, забился. Секунда, две, десять, пятнадцать, тридцать, минута, а его всё ещё колотило.

Чувство ушло постепенно.

Сначала отпустило в голове, потом в области паха. Сергей моргнул пару раз и увидел, что на подушке остались влажные следы. Внутри появился холод, противный, неприятный. Захотелось свернуться в комок и... и всё.

Мотнув головой, Сергей подскочил с кровати одним махом и быстро подошёл к проигрывателю пластинок, стоящем на тумбочке, полной винилов. Он знал, что ищет, отец привёз её недавно из Японии, куда ездил по делам. Отец сказал, что это самое новое, что он смог достать. Было совсем не то, совсем не то, что Сергей хотел, но ему неожиданно понравилось.

Какие-то духовые. Какие-то ударные. И приятный голос певицы, поющей что-то, от чего в груди рождалось какое-то иное чувство. Может быть человеческое? Сергей не мог на это ответить.

Он слушал и слушал и слушал и слушал. Там, вне комнаты, были какие-то свои звуки, почти неслышимые из-за музыки, но очень скоро, повторенье на пятое песни, снаружи что-то хлопнуло, зашумело, пару раз топнуло. Звуки с кухни прекратились, переместились туда, где хлопнуло и зашумело. Спустя пару минут, песня почти доиграла, в дверь комнаты постучались.

Сергей убавил звук, глянул в зеркало, проверяя, всё ли в порядке, и подошёл к двери.

Открыл. Там стоял приёмный отец.

- Здравствуй. Пойдём обедать. - уже уходя в другую комнату, чтобы переодеться, он остановился, помолчал пару секунд и добавил. - Никак не наслушаешься? Это правильно. У нас такого не делают. Давай, не задерживайся, а то остынет, она уже всё по тарелкам разлила.

Когда Сергей вышел из комнаты, окончательно пришедший, как он посчитал, в себя, приёмные мать и отец сидели за столом и обедали. Он подумал, что ему стало интересно, какие у них могли бы быть дети, если бы они были? Мать - не очень высокая, немного смуглая, с узкими глазами, пухлыми губами, и отец, высокий и стройный блондин.

- Давай-давай, садись скорее! - отец кивнул на место за столом, дождался, пока его приёмный сын сядет. - Вот так и правильно.

- Стоп! Он руки не помыл!

Отец нахмурился, сцепил зубы и с шумом втянул сквозь них воздух, на выдохе протянув:

- Ой-й-й-й, гос-с-споди, руки он не помыл, после дня дома... Дай парню поесть. У него возраст: не поест лишний раз, а потом стресс или ещё что, и всё.

- Что это ты такое говоришь? Что "всё"?

- А вот всё. Обморок, боли в мышцах... Эм... Ну... Короче, дай ему поесть.

В разговор включился Сергей:

- Главное - не перебарщивать. Можно стать толстым.